Читать интересную книгу Small World - Мартин Сутер

Они расшалились и все время смеются. У Томи шар с голубыми полосками, у него с красными. Его черед бить. Удар точен, шар прошел сквозь ворота и катится все дальше и дальше. Кони бежит за ним, пока тот не докатился до откоса и не исчез. Он бросается за ним в кусты и находит свой шар. Но он заблудился. И все глубже заходит в непроходимые заросли. Наконец заросли кончились и он вышел на свободу. Вилла исчезла. Кругом ни души. Он плачет, громко всхлипывая. Кто-то обнимает его и говорит: «Ты должен изменить свою жизнь, иначе ты пропадешь». Это — Барбара. За окном уже рассвело.

После завтрака в кафе «Дельфин» он отправился к себе на квартиру и написал Эльвире Зенн письмо.

Дорогая Эльвира,

вчера мне приснился сон. Ты, и Анна, и Томи, и я играли перед верандой в крокет, на том самом газоне, который садовнику (его звали Бухли?) специально для этого полагалось подстричь. Мы были так счастливы и беззаботны, у Томи, как всегда, голубой шар, у меня — красный. На тебе белое льняное платье, его испортил тебе потом Томи, когда мы собирали вишни, но в моем сне оно еще белоснежное. Когда я проснулся, воспоминания вдруг нахлынули на меня. Мне показалось, что все это случилось вчера, и я спросил себя: «Почему все так случилось? Почему ты оттолкнула меня? Мы ведь были прежде как одна семья. И почему не может быть так опять? Почему я на старости лет должен оставаться один со своими воспоминаниями? И делиться ими с абсолютно чужими мне людьми, которые не могут взять в толк, о чем я говорю?

Не пойми меня превратно, я не хочу показаться тебе неблагодарным. Я ценю твою щедрость и великодушие. Но эту жизнь я долго не вынесу. Прошу тебя, Эльвира: или оттолкни меня навсегда, или прости и прими опять назад в семью.

Твой совершенно отчаявшийся Кони Ланг

Он несколько раз перечитал письмо и все никак не мог решиться отправить его. Потом положил его в конверт с адресом и сунул, не заклеивая, во внутренний карман пиджака. За кофе в «Голубом кресте» он снова прочитал его и решил не отправлять. Слишком уж жалостливое. Опять убрал его и забыл про него до появления в «Розенхофе». Барбара встретила его вместо приветствия вопросом:

— Ну и? Что ты собираешься делать, чтобы изменить свою жизнь?

— Я написал Эльвире Зенн письмо. — Он сунул руку в карман и показал ей конверт.

— А почему не отослал?

— Марки нет.

— Может, мне его отправить?

Конрад ничего не ответил и просто позволил ей забрать письмо. Когда схлынул поток посетителей, Барбара наклеила марку, накинула пальто и дошла до почтового ящика на углу. Не откладывай на завтра то…

Конрад ничего не заметил. За пивом он все размышлял о письме и пришел наконец к выводу, что ничего жалостливого в нем нет и что оно по-своему патетично.

Почтальон давно вынул все письма из ящика, когда Конрад решил не препятствовать Барбаре и позволить ей отправить письмо.

Эльвира Зенн сидела на «Выделе» в своей «утренней» комнате и завтракала. День еще только нарождался, и матерчатые шторы, ласково затенявшие яркие лучи и придававшие им переливчатый молочный оттенок, были еще наполовину приспущены. Госпожа Зенн пила свежевыжатый апельсиновый сок и предпринимала мучительную попытку забыть письмо, лежавшее поверх стопки поступившей сегодня корреспонденции.

Она допила сок. То, что письмо было наглое, занимало ее недолго. Это ведь была не первая наглость, которую позволил себе Конрад Ланг. Ее обеспокоили детальность и точность его воспоминаний. Садовника действительно звали Бухли, и — что гораздо хуже — он умер, когда Кони еще шести не исполнилось. Томи на самом деле всегда упорствовал и требовал голубой шар, а Кони, который тоже отдавал предпочтение голубому, всегда безропотно довольствовался красным. Но больше всего ее смущали пятна на белом льняном платье. Когда она играла с Анной, Томи и Кони в крокет, платья уже не было. Она выбросила его, потому что оно и вправду оказалось все в темно-вишневых пятнах. Но не Томи забрызгал его. Мысль о том, что память этого старого алкоголика способна удерживать так много, внушала ей страх.

В жизни Эльвиры Зенн было мало такого, в чем она раскаивалась. Но вот что она тогда, в то теплое воскресенье в мае 1943 года, не заплатила хуторянину отступного и не отправила с ним Конрада назад в Эмментальскую долину, — этого она не могла себе простить по сей день.

Первый весенний день. Они отобедали на воздухе. Уже расцвели самые ранние рододендроны. Она сидела с Томасом под полосатой маркизой на большой солнечной террасе, выходившей в парк, и пила кофе, что в то военное время даже Эльвира Зенн не могла позволить себе ежедневно. Молоденькая служанка доложила о визите — пришел мужчина с мальчиком, говорит, что он друг и что для вас это сюрприз. Эльвиру разобрало любопытство, и она разрешила впустить их.

Пока они шли, приближаясь к террасе, она рассматривала их обоих. Деревенский мужик с мальчиком, в руках у того маленький сундучок. Вдруг Томас сорвался с места и бросился им навстречу. И тогда она почувствовала, что совершила ошибку.

— Кони! Кони! — кричал Томас.

Мальчик ответил:

— Привет, Томи.

Эльвира не знала, что Конрад находился в Швейцарии. Последний раз она видела его пять лет назад в Дувре, перед самым началом войны, в тот день, когда она с Томасом возвращалась назад, а Анна с Конрадом оставалась в Лондоне, из-за своего немецкого дипломата. Какое-то время они еще переписывались, из Лондона пришло свадебное объявление, вырезанное из газеты, из Парижа открытка. После этого больше ничего.

И вот теперь этот крестьянин стоял перед ней и рассказывал на своем немыслимом диалекте, который она понимала с трудом, что Анна вскоре после нее тоже приехала в Швейцарию с Конрадом и оставила его, тогда шестилетнего, у него на хуторе. Каждый месяц из швейцарского банка приходило сто пятьдесят франков, а вот за последние три месяца ничего. Ни франка. Фиг.

Кормить пацана задарма он не может, сказал он. Он не Песталоцци, а всего лишь Цельвегер. Вот он и подумал, а вдруг она поможет. Вроде ведь теткой ему приходится. И деньжата, добавил он, оглядываясь вокруг, похоже, тут водятся.

Если бы Томас так не настаивал: «Мама, ну пожалуйста, мама, пусть Кони останется, ну пожалуйста, можно?», она бы по крайней мере попросила дать ей подумать. Но Томас был такой счастливый, а Кони такой смиренный и мужик такой противный, что она поступила необдуманно, а это случалось с ней редко, — она кивнула.

Дала Цельвегеру четыреста пятьдесят франков за неоплаченные три месяца и двенадцать франков за «железку». И осталась стоять рядом с неуклюжим мальчишкой, а в душе ее возникло подспудное чувство, что никогда в жизни ей от него не избавиться.

Поначалу никаких проблем не было. Конрад рос неназойливым, непритязательным ребенком и стал хорошим товарищем для Томаса. Она отправляла обоих в одни и те же школы, они вместе играли, вместе делали домашние уроки. Конрад оказывал благотворное влияние на Томаса. Тот никогда не умел быть один :: очень любил верховодить. Конрад же был терпелив и с самого начала добровольно признавал за Томасом первенство.

Проблемы появились чуть позже. Томас превратился в капризного молодого мужчину, которому быстро все надоедало. У Эльвиры в ту пору были другие интересы, и ради собственного комфорта она терпела, что он ведет жизнь плейбоя. Она не только спускала ему его выходки, но еще и щедро финансировала их. Одним из его пристрастий был Кони, которого он то отталкивал, то притягивал к себе, в зависимости от расположения духа. Когда Томасу исполнилось тридцать, она решила положить конец его сладкой жизни. В общемировом пространстве затерялось несколько неоплаченных долгов и среди них — Конрад Ланг.

И вот на тебе, пожалуйста, прошло еще тридцать пять лет, а он так и не исчез из ее жизни. И даже позволил себе еще и наглость.

Придя первый раз в «Голубой крест», Конрад Ланг подумал, что запах исходит от множества присутствующих здесь старух. И только когда ему принесли тарелку, он понял, что воняет от еды — цветной капустой, шпинатом, морковью, жареной картошкой.

— Здесь что, вегетарианская кухня? — спросил он. И ему ответили:

— Вы же заказали блюдо «С грядки» — разве вам подали что-то другое?

Но со временем он попривык к «Голубому кресту». У него появился собственный, облюбованный им столик, и пожилые официантки обслуживали его как члена своей семьи.

— Господин Ланг, cordon bleu сегодня на славу, а вот тушеная брюссельская капуста немного горчит. Я положу вам лучше кольраби.

Конрад Ланг читал газету, перед ним стояла чашечка кофе. Он был несколько встревожен. Барбара вчера вечером спросила его, получил ли он ответ на письмо.

— Какое письмо? — спросил он ее в свою очередь.

— Письмо к Эльвире Зенн, я опустила его за тебя. Письмо, которое должно изменить твою жизнь.

— Ах, это… Нет, ответа еще не было, — пробормотал он смущенно. И с тех пор ломал себе голову, что же он там такое написал. Но толком ничего припомнить не мог.