Читать интересную книгу Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Вероника Кунгурцева

А тут и Василиса Гордеевна появилась, подняв повыше керосиновую лампу и ворча: дескать, зарос ты грязью, Шишок, по самое горло, никакого порядку у тебя нет, и все у тебя, куда ни глянь, сикось-накось идет…

Домовик, позевывая, отговорился:

— Жонки-то нету у меня, некому за порядком следить…

— Меньше дрыхнуть надо, — проворчала бабушка. — Тогда и порядок какой-никакой будет… А то стыдоба ведь! Вот пришли к тебе гости — и что?..

— А я никого не звал! — осердился домовик, вырвал у Вани книгу и стукнул о сундук, аж столб пыли полетел от книжицы. — И по договору как: я к вам могу ходить, а вы ко мне — ни-ни! Пришли незваные — и чужую избу хаете! Сами вы нарушители порядка!

— А что у тебя с рукой, Шишок? — решил вмешаться в неприятный разговор Ваня.

— Что-что! Не видишь что? Ничто! Еще левая рука не успела вырасти, а вы уж тут как тут! Никак без домового не управятся! Хорошо хоть ноги имеются, а то бы как героя Мересьева заставили: ползи, Шишок, выполняй людские поручения… — домовик потряс перед Ваниным носом «Повестью». — Никакого житья от вас нет! Еще и пустые пришли: нет бы гостинцев каких принести, сколь лет маковой росинки во рту не было… Лежал позабыт, позаброшен… — постень всхлипнул и утерся пустым рукавом.

Тут бабушка Василиса Гордеевна сказала, что у них наверху давно угощенье приготовлено: и шанежки, и перепечки, так что хватит болтать и жаловаться по пустякам…

— А сушки есть? — ворчливо спросил Шишок, сглатывая слюнки.

— И сушки есть, — закивал Ваня. — Даже «Барбарис» купили — леденцы такие, вкусны-е… — Он с сердечной тоской заметил, что домовик, в отличие от него, нисколь с девяносто третьего года не вырос.

— Ну ладно, что с вами сделашь, все равно не отвяжетесь, пошли уж! — и постень, сунув книжку за ремень и подхватив балалайку, повел их какими-то своими путями.

Завернули в угол, оказавшийся тупым, потом Шишок нырнул в узкий лаз — поди, крысиный, — бабушка с Ваней следом… И так, на четвереньках, поползли по извилистому ходу наверх, пока не оказались в тесном, душном и ужасно жарком помещении. Ваня даже заподозрил, что завел их разобидевшийся домовой в тартар… Но Шишок поддел башкой крышку, которая взлетела к задымленному потолку, поймал ее, положил на бок и кивнул: выходите!

Оказалось, что это была крышка полка, а вылезли они в своей собственной, еще не выстывшей бане. Василиса Гордеевна покосилась на сломанный полок, но пенять Шишку не стала, а Ваня вздохнул — ну вот, теперь ему баню ремонтировать…

А настроение домовика подскочило до высшей ртутной отметки, когда увидал сиятельную девушку с большими крыльями, встречавшую их в дверях со словами: что ж так долго-то, я уж беспокоиться начала…

— О-о-о, какие у вас тут изменения! — воскликнул Шишок. — Так бы сразу и сказали, а то темнят, мудрят…

— Кто темнит? — строго отозвалась Василиса Гордеевна. — Как раз в помощь Златыгорке тебя и разбудили… А ты, не выслушав как следует, начинашь… — И бабушка многозначительно представила вилу: — Это Ванина посестрима …

Шишок — великий знаток этикета — шаркнул ножкой, приложился к ручке дамы и тут только спохватился:

— Как посестрима?! Хозяину — названая сестра? Выходит…

— Выходит, и тебе тоже… — кивнула бабушка и докончила: — Не чужой человек… — и шепнула на ухо Шишку: — Значит, свататься к ней ты никак не могёшь…

— Всегда вот так! — вздохнул домовик. — Ложка дегтю в бочку меду!

— Ты — как раз эта ложка дегтя и есть! — беззлобно поддела его Василиса Гордеевна.

Глава 4

Восьмое марта

Ваня собирался проснуться раньше всех, но не тут-то было. Когда встал, оказалось, что бабушка уже гоношится на кухне, а Шишок со Златыгоркой меряются силой… Уселись за стол, — причем малорослый домовик коленками встал на стул, — локти укрепили на столешнице и каждый старается положить руку другого… Утренний армрестлинг, одним словом! Но главное… Мальчик чуть не опупел, когда увидел: левая рука у постеня на месте! Ваня подбежал с криком:

— Шишок, выросла рука-то?!

Но домовик сердито махнул на него башкой: дескать, не мешай… Потом процедил сквозь зубы:

— На пять-то минут могу я себе позволить руку, или уж и в такой малости мне откажете…

Ваня прикусил язычок и, подтащив поближе табуретку, стал наблюдать за борьбой, не зная, за кого болеть… Зато пташки знали, на чьей они стороне, с гомоном летали вокруг участников и явно орали что-то в поддержку своей хозяйки. Постень от натуги покраснел, как флаг, лоб у него сложился гармошкой, подбородок выпятился, рот превратился в минус, а у Златыгорки, — хоть видать было, что и ей нелегко, — лицо совсем не исказилось. Соловей, чтоб помочь девушке, уселся на лохматую башку домовика, вроде как в гнездо, и попытался проклевать ему темечко. Шишок заорал, а Ваня успел вовремя согнать птицу, которая, разозлившись, тюкнула его в палец.

Уж полчаса шло сражение, час — ни одна десница не ложилась на стол. Наконец Златыгорка предложила:

— Может, ничья, а, Шишок?

И домовик, подумав минут десять, согласился. После чего руки расцепились, и Шишок заорал:

— Ах, ты ж моя красавица, силачка ты этакая, дай я тя расцелую! — и, обращаясь к Ване, сказал: — Мы с ней «богатыри — не вы»! — и тут левая пятерня его растаяла, и рукав пижамы опять сдулся… Домовик, проводив взглядом исчезающую плоть, кивнул на серебряную руку Златыгорки:

— А где бы и мне такого мастера найти, чтоб подобный протез соорудить?

Побратим с посестримой переглянулись, вспомнив про удалого Потока, выковавшего Златыгорке чудесную ручку. Но далёко был мастер, и девушка со вздохом объяснила, что нельзя сюда вызвать кузнеца, да и туда ход тоже покамесь закрыт…

— Ну что ж, на нет — и суда нет, — вздохнул Шишок и побежал поглядеть, что там с завтраком.

А Ваня Житный наконец отправился на толкучку, где с утра пораньше собирался купить цветы для бабушки и посестримы. Вообще-то сначала он намеревался приобрести подарки получше: духи «Шанель № 5», коробку конфет размером со стиральную доску, а может, и бусы-серьги… Ведь нынче женский праздник! Но, кроме того, сегодня был и Ванин день рождения… Ну да, угораздило его родиться в самый неподходящий для мужика день в году! 08.03.84 г. — было указано в записке, приживленной к покрывалу брошенного младеня.

Но дни рождения в доме не праздновались: ни его, ни бабушкин… Да и, строго говоря, 8 марта тоже никогда не отмечали, равно как 23 февраля. Но сегодня в честь посестримы мальчику захотелось сделать исключение… Однако надо поздравлять обеих баб, а кто его знает, как воспримет Василиса Гордеевна подарок, вдруг да решит, что сделан он с намеком — вроде как Ваня отдарка ждет… И потом бабушка на дух не выносила вещественных сюрпризов! Вот почему мальчик решил ограничиться цветами.

Сбоку от лоточников пристроились торговки живым товаром. Ваня выбрал два букетика мимозы, которая мазала того, кто совал в нее нос, золотистой пудрой, и поспешил обратно. Вручил букеты: Златыгорка тотчас сплела из мимозы венок и водрузила на свою золотоволосую голову — получилось чудо как хорошо! А Василиса Гордеевна, хмыкнув, поставила все ж таки букет в литровую банку. Кажется, обошлось! Но Шишок и тут заорал: дескать, а мне цветы?! Это что такое: всем дарят, а мне — нет… Ваня опешил от такой наглости и живо просветил неуча, который, лежа в своем сундуке, забыл, небось, про женский день, и под конец сгоряча брякнул, что это у него нынче день рожденья, а ни у кого иного… И зачем он это сказал! Домовик, характер которого от многолетней лежки заметно испортился, в отличие от выдержанного вина, которое с годами, говорят, только лучше становится, завопил:

— Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох! Таких людишек, как ты, на Земле несколько миллиардов — еще всем дни рождения справлять! Дней на вас не напасешься! И подарков тоже… Да ты знашь, что даже я свой день рожденья не отмечаю?! А домовики, в отличие от человеков, сейчас все наперечет! Меня в красну книгу надо заносить, и в белу тоже, да и в черную не мешает… А я уже… сколь это? — Шишок выставил веером пальцы единственной руки, потряс ими, пошевелил пальцами ног, что-то быстрёхонько посчитал, и дал ответ: — сто шестьдесят два раза день рожденья не отмечал. А почему? Да потому что я патриот! Родился в «России черный день», двадцать девятого января, когда нашего Пушкина на дуэли у Черной речки этот провокатор Дантес ухлопал — и сижу, ни о чем не заикаюсь… А ты?! День рожде-ения у него… — и уже несколько смягчившись, уточнил: — Сколь стукнуло-то?

Бедный Ваня, как-то выстоявший под Шишковой шрапнелью, со вздохом ответил:

— Пятнадцать.

Потом вспомнил, что в этом году двухсотлетний юбилей Пушкина будет отмечаться…

Домовик кивнул и с важностью сказал:

— Правильно гуторишь: со дня рождения поэта — юбилей, а со дня смерти — убилей.