Читать интересную книгу Мужчина и методы его дрессировки - Лилия Гущина

Желателен жанр сюрприза, чтобы: ах, дорогая, извини, но обстоятельства… А стол уже накрыт, волосы уложены в парикмахерской, свечи зажжены и бликуют тщательно протертом и наполненном хрустале, капельки духов испаряются с венок на запястье, в грудной ложбинке, с исподу бедер, на кровати — чистое крахмальное белье. Вечер безнадежно испорчен, салаты скиснут, вино выпьется в одиночестве, смешанное с солеными каплями туши. Такое прощают с трудом. Никакие запоздалые извинения и объяснения не извлекут занозы. Тем более случай не первый и (твоими стараниями) не последний.

К женам не ревнуют. А что к ним ревновать, обманутым и нежеланным. Да и любовницу довольно часто уверяют, что с момента ее возникновения к законной половине ни-ни. Предоставь несомненные доказательства обратного. Пусть она обнаруживает на его теле дружеские приветы, радужные и багряные знаки вашего негасимого супружеского желания. Заденет и охладит ощутимо, тем более что ответные весточки не дозволены. А еще полезно перехватить на пороге, под каким бы официальным и благовидным предлогом он ни собирался улизнуть из дома. Перехвати и оттесни в ванную, на антресоли, на скинутые с вешалки пальто. Даже если он действительно собирался на футбольный матч, сама спонтанность может произвести хорошее впечатление. То же самое, но с чувством, с толком, с расстановкой проделай по возвращении. Посмотрим, надолго ли его хватит при поточном методе. Когда любовник приходит на свидание выжатый, эго плохая новость. Короче, добейся, чтобы источник скандалов находился в ее, а не в твоем доме, и тогда лавры победителя — твои.

Но главное все же, мне думается, не это. Главное, постараться полюбить любовь со всем ее приданным, в мажоре и миноре, со штилями и штормами. Ты же предпочитаешь в литературе и кино трагедию розовощекой пасторали. Чужое страдание притягивает и будоражит кровь. А если и к собственному отнестись не как к предательской подножке? Оно же позволило тебе изведать такую гамму переживаний, обострило зрение и слух, растрясло жирок на душе и теле, соскребло ржавчину с эмоций. Лично я всегда благодарна судьбе за эту шоковую терапию. Переиначивая Декарта (он — мужчина, тем более философ, у него свои критерии), утверждаю: я страдаю, следовательно, существую.

· Но ведь больно!

· Ну и что? Боль первый признак жизни.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, жестоко уязвила писателя, покинув его ради… другой. Счастливой соперницей автора «Солнечного удара» и «Темных аллей», нобелевского лауреата, эстета, баловня и барина была Марга Степун, сестра известного философа. Подруги-любовницы не расставались тридцать лет, до самой смерти старшей. Галина тяжело переживала утрату и скончалась через год после Марги. Об этой связи свидетельствуют воспоминания современников и дневник Ивана Алексеевича.

Осенью четырнадцатого года в модной московской гостиной познакомились две поэтессы. Одной был двадцать один год, другой — тридцать лет. Младшая имела юного мужа, маленькую дочь и маленькую книжку стихов с невыветренными запахами детской, где пиратские флотилии, клады, замки с заколдованными принцессами, кружевной платок на конце копья. Старшая имела бетховенский лоб в медном шлеме волос. У младшей горел на скулах деревенский румянец, не побежденный ни уксусом, ни рифмами. У старшей в бледных пальцах дымилась бесконечная папироса. Первая была одета в старинное старомодное платье из розового фая (складки и шелест). Вторую обтягивал черный панцирь. — Марина. — Софья. Осьм-надцатый век смутился. Серебряный век усмехнулся. Дачная лодка перевернулась в русалочьем омуте.

Как кстати подвернулась эта война: юный муж братом милосердия машет из санитарного поезда. Санитарный поезд увозит раненых. Он — ранен. Его увозит санитарный поезд и больше никогда не вернет. Даже после того, как ты меня бросишь. Как кстати подвернулась эта жизнь: ее можно разбить. Что там внутри? Судьба. Смотрит с края пастушьей тропы в ущелье, замаскированное клочьями тумана. Что там на дне? Прыгни — узнаешь. И провела перламутровым ноготком от горла к лону и обратно.

Но сей союз не уникален. Судьбы многих знаменитых женщин омыли теплые волны Эгейского моря. Волны, из пены которых уже поднялась обольстительная богиня, но по которым еще не прошел аскетичный бог.

Ах, как ясно стоит перед глазами этот кадр, затерянный в архивах Вечности: в изумрудных водах плещется стая нереид. Капли сверкают на стройных шеях, от всплесков рук вздрагивают бутоны грудей. С небес на грациозную возню благосклонно взирают олимпийцы. С берега внимательно и восхищенно наблюдает за своими воспитанницами их великая наставница. Ее зовут Сапфо. Остров называется Лесбос.

Солнечная античность благоволила к людям. Ее боги сами были охотниками д» острых ощущений и не третировали паству за слабости, еще не окрещенные грозным словом «грех». Приноси вовремя жертвы, соблюдай почтительную дистанцию и люби, кого душе угодно.

В христианском мире на лопатке лесбийской любви жгли позорное клеймо. Она — пария, место которой лепрозории порнобизнеса. Что ж, даже такому изощренному кулинару кухни сексопатологии, как маркиз пе Сад, это блюдо было явно не по вкусу (оно понятно — видит око да зуб неймет). Мужской монополии здорово повезло: она имеет блистательных адвоката — Оскар Уайльд, Андре Жид, Уолт Уитмен, Луки-но Висконти, Михаил Кузьмин. Не без сочувствия посматривают на эротические крены соратников по полу: всегда проще оправдать деяние, которое, пусть гипотетически, ты в состоянии совершить сам. А если творится нечто тебе совершенно недоступное и творится существом, которое и пустили-то в этот мир исключительно по твоему ходатайству и исключительно для твоих нужд? Тогда это форменное безобразие, нестерпимое для нравственного чувства.

Кстати, о нравственности. Об этой старой деве, читающей школьникам со сладострастным ужасом лекции «О семье и браке». Она сентиментальна, истерична, жестока. Инструкция для нее выше ситуации, интонация важней смысла. Поведай о римских оргиях былинным напевом — и она лишь подивится мощи древних развратников. Но сообщи в жанре доноса о невинных забавах подростков, и перекликнутся часовые на вышке детской исправительной колонии, и защекочет ноздри едкий запах хлорки специнтернатов.

Преувеличиваю? Ничуть. Полистай на досуге мифы Древней Греции. Вот неутомимый Зевс оборачивается быком и мчит по волнам Европу. Вот он же в обличий лебедя охмуряет доверчивую Леду. Вот изгибается под потоком золотого дождя в последней сладкой судороге тело Данаи. Ну-ка, соскреби с сюжетов антикварную патину, смой мускусный аромат легенды — и что останется? Да-да, скотоложство и онанизм. И это, пардон, непотребство вдохновляло легионы поэтов и художников, занимало почетное место в программе образования юношества! И ни одно самое пуританское воображение не обнаруживало и не обнаружит здесь ничего порочного. Ибо помыслы авторов были чисты, а следовательно, и интонация. К тому же античные греки не боялись, что девушки Эллады примут миф за руководство к действию и кинутся гуртом отдаваться быкам и лебедям в надежде соединиться с олимпийским владыкой.

Терпимость к пестроте частной жизни — четкий барометр цивилизованного общества. Когда-то подданным диктовали даже позы соития. Леонардо, повернувший женщину лицом к партнеру, воспринимался не сексуальным революционером, а еретиком. На финише двадцатого века статья за мужеложство украшала лишь наш гуманный Уголовный кодекс. А всего полтора столетия назад бедных уранистов жгли, кастрировали, заковывали в кандалы. (Сквозь улюлюкающую толпу сорбоннцев ведут связанного ректора Желток стекает по щеке. — Ты всегда был меток. мой мальчик! Я назначаю тебе последнее свиданье на Гревской площади. Не забудь принести свою вязанку к моему костру.) Один французский адвокат прошлого века воскликнул по поводу казни двух гомосексуалистов: «Какое варварство приглашать к больному не лекаря, а палача!» Европа вняла этому возгласу.

Царская Россия тоже дозревала до прощания с имперским пуританством. Но пролетарская держава вмиг оазмазала по стенке сопливых гуманистов и возвела ханжество в государственный принцип. Шутка ли, до шестидесятых годов в учебниках юридических факультетов отсутствовал раздел сексуальных преступлений. За целомудрие будущих слуг закона опасались больше, чем за их профессионализм. Функции брака сводились к размножению. Ах, гомункул, гомункул, голубая мечта тоталитаризма!

Сухой закон в Штатах выпустил из бутылки джинна мафии. Пьяницы не вывелись, зато омолодился жанр детектива, зато полиции пяти континентов жить стало лучше, жить стало веселей. Столь же щедро расплатился со своими гонителями советский бизнес: не изволите узаконенного получайте теневой. И когда от монопольной любви в отечественном варианте исходит гнилостный душок, это не органическое свойство явления, а результат отношения к нему системы…