Наступила тишина. Северинцев пробирался к сердцу.
— Так, так, так, — через несколько минут донёсся из-под маски хриплый голос Северинцева. — Большое, однако, сердце у слуги народа. Левое предсердие как мешок. Угу. Угу. А желудочек-то! Прямо как у слона. И всё жиром заплыло. Фу.
— Север, что ты там потерял? — спросил Антон, наблюдая за его пальцем, запущенным в глубину сердца.
— Обручальное кольцо, — огрызнулся тот.
— Ну что там?
— Дрянь. Створки заизвесткованы. И струя бьёт прямо в палец.
— Рассчитывал своей излюбленной аннулопластикой обойтись?
— Какая к херам аннулопластика! Но если что-то можно сохранить… — он помолчал, продолжая ощупывать изнутри депутатское сердце. — Нет, нечего тут сохранять. Протезирование полное.
— Костик, подключаемся, — Антон махнул перфузиологу. — Начинаем охлаждение.
Все разогнули затекшие спины, пока Костя возился с искусственным кровообращением.
— Что вшивать будем? — поинтересовался Антон, — шведа или наш?
— Шведа, конечно, надо же их куда-то девать. Дорогущие, суки!
— А вдруг ему нечем платить?
— Издеваешься? Слуге народа, да нечем заплатить! Не смеши меня, Тоша. Это простой смертный, пока квоту дождётся, семь раз коньки отбросить успеет. А этот… Ничего, тряханёт мошной ради собственной жизни.
— Так-то да.
— Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.
— Двадцать три градуса. Фибрилляция, — объявил перфузиолог.
— Всё, харе трындеть, — они снова склонились над измученным сердцем.
— Рассекаем предсердие.
— Надо же, отсос приличный.
— Какой хозяин, такой и отсос.
— Север, ну ты сегодня в ударе… что там?
— Глохни. Вот оно, святое святых. Скиния Завета, блин.
— Ну и пакость ваша скиния. Одна известь.
— Не кощунствуй, Тоха. Кто там в скинию входит, первосвященник? Входит и видит: створки укорочены, жёсткие, скопления извести с полсантиметра в диаметре, щель не смыкается. Иссекаем, — сказал «первосвященник».
— Если тут кто и кощунствует… — Антон взял предусмотрительно протянутые Нарой зажимы. — Подожди, я створки захвачу. Отсекай, первосвященник.
Северинцев склонился ещё ниже, и через минуту в таз метко шлепнулись створки митрального клапана.
— Ну, а если продолжать пользоваться религиозной терминологией, как тогда протез назвать? — спросил Антон, передавая ему маленький круглый диск искусственного клапана.
— Ковчег Завета.
— И что бы ты ему завещал?
— Не воровать у народа. Всё, теперь помолчите.
В операционной наступила тишина, прерываемая негромким бряцаньем инструментов. Всё делалось синхронно, как в танце.
Идиллия изредка нарушалась бурчаньем Северинцева: вшивать клапан неудобно, повернуться инструментом негде, иглы тупые, и ловящий концы нитей Тоха — криворукий раздолбай. Члены бригады давно привыкли к этому и мужественно молчали.
— Ковчег на месте, — сказал, наконец, «первосвященник». — Тридцать швов, чтоб не уплыл. Какой гемолиз?
— На тридцатой минуте был двадцать.
— Угу.
— Что с папиллярными мышцами? По методу Карпентира?
— По моему методу.
— Ну-ну.
— Не юродствуй, — Северинцев повернулся к Наре. — Готовьте прокладки под шов.
— Ты этот метод уже… э-э… опробовал?
— Вот сейчас и опробуем. Суть проста: сближаем папиллярные мышцы П-образными швами по направлению к плоскости фиброзного кольца, формируем четыре неохорды из полимера, подтягиваем к кольцу, проводим через него нити и фиксируем. Всё. Работаем.
Прошло ещё сорок минут. Спина Северинцева затекла, ноги налились свинцом, но всё шло как надо.
— Аллес. Запускайте нагревание. Зашиваем… Стоп! Крупная фибрилляция.
— Сколько градусов?
— Тридцать четыре.
— Готовьте дефи… погодите-погодите…
— Всё нормально, пошло! — крикнул Логинов, смотрящий на монитор. — Хороший ритм!
— Видим, видим. Ну что, поехали дальше? Тош, удаляй дренаж, я затяну кисетный шов.
Антон аккуратно взялся за дренажную трубку и…
— Б…ь, — струя крови выстрелила вверх на полметра.
Тихо охнула Нара.
— Отсос! — Северинцев мгновенно заткнул дырку пальцем, — живо! Швы! На большой игле! Антон, давай, пока я держу!
— Прорезаются! Чёрт, не ткани, а кисель! Пень трухлявый. Нитки вообще не держатся!
— Заплатку «Биостар»! Быстро!
К всеобщему ужасу, заплатка не помогла: кровь хлынула из-под ее краев. Отсос не справлялся, кровь, стекающая через края раны, обагрила халаты хирургов и уже капала на пол.
— Большую заплату!
Новая заплата была почти с ладонь.
— Охлаждай, это всё дохлый номер.
— Да заткнись ты, ради Бога!.. Есть! Почти не кровит.
Все стояли молчаливые и отупевшие, словно не веря больше в благополучный исход.
— Вить, что там?
— Низкие зубцы. Миокард слабый.
— Потому и нитки прорезались. Ну, ничего. Осталось немного, — он снял зажим и опять сунул палец в сердечные недра. — Обратного тока нет.
— Подкачайте немного крови в артерию.
— Давление?
— Восемьдесят пять.
— Отключаем машину, шьем перикард и закрываем.
— Сань, ты можешь идти. Я сам зашью, — подал голос Антон.
— Я никуда не спешу.
— Эмболию караулишь?
— Иди ты…
Минут тридцать прошло в тишине.
— Открыл глаза! — вдруг выкрикнул из-за барьера Виктор.
Северинцев ринулся за ширму, словно не веря словам анестезиолога. Через минуту он вернулся к столу пружинистой кошачьей походкой.
— Эмболия, говоришь? — злорадно сказал он Антону. — А вот хренушки вам! У нас всё хорошо.
С этими словами он стянул с лица забрызганную маску, снял оптику и подмигнул оторопевшей Наре.
— Мы победили, девочка. Мы победили!
Глава 3
Переодевшись, Нара вышла из оперблока и направилась в сторону буфета. После такой нервотрёпки ей срочно требовался шоколад. По пути ещё нужно было завернуть в отдел кадров, справиться насчёт работы для Маши.
— Мест нет, — толстая кадровичка поджала накрашенные ярко-красной помадой губы.
Нара хотела было сказать, что в детскую реанимацию требуется санитарка, она точно знает. Но толстуха так зыркнула на неё, что пришлось отступить.
В буфете она купила большой сникерс и стаканчик кофе в автомате. Сидя за столом, Нара размышляла над северинцевским подмигиванием и его «девочкой». Интересно, почему он так назвал её? Да что там, назвал! Вообще впервые в жизни обратил на неё внимание на операции! К чему бы это?..
— Отравиться не боитесь? — раздался позади неё знакомый голос, — это не кофе, а раствор цианида.