чему он ведёт.
Осознав, что ответа не дождётся, король на секунду прикрыл устало глаза, а потом велел:
— Пойдём-ка спать!
С большим облегчением Кая устремилась к лестнице. Она ненавидела вопросы, на которые не могла ответить.
В молчании они добрались до покоев принцессы.
Там Кая не выдержала. Повернувшись к отцу, она срывающимся голосом, в котором ощутимо дрожали слёзы, спросила:
— Я… очень вас разочаровала сегодня?..
Король чуть нахмурился.
— Как наследница престола — конечно, — не стал отпираться он, но тут же добавил: — Как дочь — ни в коем случае.
Успевшее рухнуть в бездну сердечко Каи приободрилось.
— Послушай, милая, — король наклонился к ней, заглядывая в глаза, и самым серьёзным тоном сказал: — Не может быть для страны беды большей, чем монарх, потерявший свою человечность.
Кая широко распахнула глаза: мысль эта показалась ей и очень глубокой, и очень мудрой, и чрезвычайно важной — в первую очередь потому, что она приободрила её и позволила ей верить, что она станет не такой уж безнадёжной королевой.
Простившись и пожелав ей добрых снов, король ушёл.
Пройдя из приёмной в свою украшенную еловыми ветвями гостиную, Кая вдруг обнаружила там читающего Се-Крера.
— А, Льдинка, наконец-то! — радостно воскликнул он. — Мы с вафлями уже сто лет тебя дожидаемся!
Он, конечно, не должен был сейчас тут находиться, но, как всегда, сумел как-то пробраться, да и про вафли вызнал!
Весело рассмеявшись, Кая устроилась рядом и принялась за лакомство.
Повара, и впрямь, постарались на славу!
…на следующие именины Кая получила от отца удивительный подарок: прекрасную диадему, сплошь украшенную звёздами.
В самом центре её, над лбом, сияла россыпью прозрачных камней прекрасная Вифлеемская звезда.