Читать интересную книгу Бог лабиринта - Колин Уилсон

Около девяти утра меня разбудила Беверли, принесшая мне в постель завтрак. Она поинтересовалась, как мне спалось, и мне послышались иронические интонации в ее голосе. А на вид она такая скромница! Я был в подавленном настроении. Послушав вчера ночью в течение трех часов Говарда, я пришел в такое угнетенное состояние, что меня охватило нетерпение как можно скорее покинуть этот гостеприимный дом. Я хотел крикнуть: «Оставьте меня в покое! Меня тошнит от вас, я вас просто ненавижу!» Не думаю, чтобы они особенно оскорбились. Вероятно, он бы сказал: «Успокойтесь. Напрасно вы так говорите. Вы ведь совсем так не думаете», – и продолжал бы заговаривать мне зубы в своей обычной манере – скороговоркой, когда слова налезают друг на друга.

Он зашел, когда я все еще ел в постели прекрасный английский завтрак, состоящий из яиц, бекона и мармелада, и передал мне рукопись книги Донелли. В ней было всего шестьдесят страниц. Я поинтересовался, а где же остальная часть книги. И он несколько сбивчиво пробормотал:

– Гм… Видите ли… В этом-то вся проблема.

После еще одного получаса его многословных объяснений и уверений в том, что он всегда рассчитывает на своих друзей, я начал кое-что понимать. Присовокупив свои соображения по поводу вчерашнего разговора, я представил себе его истинные намерения. Он завидует издательству «Гроув Пресс» потому, что оно первым выпустило в свет произведения де Сада и книгу «Моя тайная жизнь», когда никто даже не помышлял об этом. Но он задумал еще более успешную акцию: он переплюнет своих конкурентов и опубликует все книги, упомянутые в «Библиографии запрещенных произведений» Эшби. Он начал с перевода откровений брата Ахазиуса из Дюрена, капуцинского монаха, который возглавлял религиозную общину, где истязал и совращал своих сподвижниц-женщин. Говард показал мне рукопись перевода, и я понял, что это действительно одна из тех книг, которые прочитываются как бы на одном дыхании, и успех этому изданию гарантирован. Он также заключил договор на подготовку книги под названием «Скандальные священники», хотя он не раскрыл, откуда черпал для нее материал.

В конце концов мы пришли к соглашению. Он заплатит мне 5 тысяч долларов за мою экспедицию по Мойкуллену и Балликахану (родным местам Донелли), в эту же сумму входит и гонорар за мое предисловие. Если я смогу собрать больше материала для книги, т. е. если я обнаружу какие-либо дополнительные рукописи Донелли или сфабрикую их сам, то он выплатит мне еще 10 тысяч долларов. Ему было явно безразлично, найду ли я оригинальные материалы Донелли или напишу их сам. Он сослался на известный факт, когда Алекс Троччи сам сочинил пятый том эпопеи Фрэнка Хэрриса «Моя жизнь и любовницы», а потом издал эту же книгу под своим именем. Главное, чтобы я смог выдержать удар критиков и был готов взять вину на себя, если вообще поднимется шум по этому поводу.

Перспектива заполучить такую огромную сумму денег весьма соблазнительна. Мне крупно повезет, если я сумею заработать хотя бы 500 долларов за нынешнее изнурительное лекционное турне по Америке. Я сказал Флейшеру, что подумаю над его предложением, и он оставил рукопись у меня. Все утро я провалялся в постели, настроение у меня еще больше ухудшалось по мере того, как я знакомился с рукописью Донелли. Я не мог понять, как ему удавалось поддерживать дружбу с такими выдающимися личностями, как Шеридан или Руссо. Лично мне он представлялся просто гнусным негодяем. Более того, я подозреваю, что он – обыкновенный лжец. Все женщины, которых он совратил, начиная с родной сестры и ее горничной, казались мне плодом его грязных фантазий, которые он хотел, но не смог воплотить в жизнь. Угнетало однообразие описаний. Все его жертвы начинали с одной и той же фразы: «Фи! Как не стыдно!». После того, как он вставлял свои пальцы в «коралловую раковину», все они начинали глубоко дышать, а их бедра «как бы нехотя раскрывались». Затем он шел напролом прямо к цели, пока они не начинали стонать от страсти. Или Флейшер больший дурак, чем кажется, или он бессовестный мошенник, прекрасно знающий, что занимается фальсификацией, и на все тонкости, на угрызения совести или моральные нормы ему наплевать.

Он снова пришел ко мне и сообщил, что к ленчу придут гости. Это было уже последней каплей, переполнившей чашу моего терпения – только гостей мне не хватало для полного счастья! Я пошел в ванную и включил душ. Внезапно я почувствовал сильное головокружение и, чтобы не упасть, прислонился к стойкам душа, на которых висела перегородка. Я присел на сиденье унитаза и бессмысленно уставился на цветной резиновый коврик, почувствовав, как волны депрессии тонкими струйками стекают по мне. Я подумал о Хельге… в то последнее утро, когда она присела на постели, натягивая чулки, и сказала:

– Я рада, что мы с тобой переспали. Нужно брать от жизни как можно больше удовольствий.

Она больше ничего не добавила, но я ее хорошо понимал. Она имела в виду, что жизнь – бессмысленна. Мы легли в постель, трахнулись, как животные, переспали и снова встали, но мы остались незнакомцами, чуждые друг другу, слишком честные, чтобы иметь иллюзии насчет любви и нежности – отчужденные друг от друга и от всего мира. И внезапно мне захотелось все ей объяснить. Мне хотелось сказать ей, что мир кажется бессмысленным, потому что спит ее подсознание. Когда мы счастливы, то пузырьки счастья все время всплывают из подсознания – дорогие воспоминания, запахи, места… Когда мы измотаны, подсознание выключается, и в результате нами овладевает такое состояние, которое Сартр определяет словом «тошнота». Окружающие вещи выступают перед нами без подсветки значением, исходящей из нижних слоев сознания. Святой Августин утверждает: «Что такое время? Когда я не задаю себе этого вопроса, я знаю ответ». Совершенно справедливое утверждение. Обособление какой-либо вещи в сознании лишает ее истинного смысла. Тот факт, что сознание видит мир бессмысленным, ни о чем не говорит. Сознанию недоступен смысл, оно существует для того, чтобы познавать объекты. Но как я мог объяснить все это девушке, которая находится в состоянии полного нервного истощения? Если ее вывести из него, можно было бы предпринять попытку и постараться все ей разъяснить. Но она даже не попыталась бы понять, потому что убеждена в том, что мир бессмыслен и все наши усилия постичь его безнадежны. Она оказалась в магическом круге.

Я решил не повторять ее ошибки, сбросить с себя сеть, в которую попался, выпутаться из этой ловушки: встал под горячий душ и стал думать о том, что скоро увижу Диану, а через десять дней вылечу через океан к себе домой…

Как я и предполагал заранее, ленч оказался отвратительным. Собрались за столом только богатые соседи, и Флейшер пригласил их именно потому, что они богатые. Мне пришло в голову: как часто подобное происходит в Америке – сплошь и рядом люди пьют и разговаривают, но между ними нет ничего общего, они ничем не связаны друг с другом. И я снова погрузился в состояние раздраженной депрессии. Я считал, что Флейшер не имел никакого права напускать на меня этих проклятых зануд – толстых бизнесменов и их самодовольных жен, я не обязан выслушивать их глупую болтовню и загородной вилле, которую они только что купили во Флориде или на полуострове Карме. Беверли сидела в другом конце гостиной с упитанным молодым бизнесменом, жена которого уехала куда-то на уикенд. Это еще больше вывело меня из себя: я знал, что Беверли предназначалась мне, даже если я и не желаю спать с ней. Мне хотелось, чтобы инициатива исходила от меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});