Созданные в те благополучные годы творения Родена тоже можно считать немым свидетельством того, как привязанность его становилась все искренней.
К тому же в области творчества между Роденом и Камиллой установилась своего рода общность имущества — но именно она в момент раздела сделалась поводом для ссор. Никто из них не измерял свою долю в совместном владении, пока не начались конфликты. Ведь очевидно, что ко многим произведениям Родена приложила руку Камилла Клодель. Таково происхождение составных фигур: скромное подобие взаимообмена между великими мастерскими прошлого, который приводит ныне в большое замешательство искусствоведов — сколько Перуджино написано Рафаэлем и сколько Рубенсов — Ван Дейком? Разглядывая “Врата Ада”, специалист по Камилле Клодель узнает где руку, где ногу, где торс. Неудивительно при той родственности стиля, что существовала между Роденом и Камиллой на протяжении нескольких лет. Но даже если не опускаться до подобных мелочных подсчетов, две работы Камиллы — стоит взглянуть на них под таким углом — не могут не вызвать у нас недоуменных вопросов. Это “Девушка со снопом” и “Этюд мужской головы”.
“Девушка со снопом” — сестра-близнец “Галатеи” Родена, значительного произведения, ставшего первоосновой еще нескольких, например “Брата и сестры”. А между тем почти натуралистическая простота этой девичьей фигуры как нельзя более клоделевская, в ней нет и следа присущей Родену напряженности. К тому же известно, что сам он не работал в мраморе, тогда как Камилла была превосходным мастером: так кто же вдохновитель и исполнитель “Галатеи”, как не Камилла? В “Мужской голове” Камиллы Клодель чувствуется живая непосредственность наброска, но вот она превращается в персонаж группы Родена “Скупость и роскошь”. Здесь тоже все указывает на то, что учитель использовал ученицу.
Возвращаясь к “Вратам Ада”, отметим одну из фигур, эскиз которой, выставленный в музее Родена под названием “Крик”, кажется вышедшим прямо из рук Камиллы Клодель, — это двойник “Молящей”.
Их подспудная драма была драмой духовной общности, которую логика должна была бы привести к общности в жизни, чему мешала борьба характеров, грозя обоюдным бесплодием. Таков парадокс их связи — феномен, впрочем, хорошо известный. И все же Роден, как случается у большинства влюбленных, был несчастнее вдали от Камиллы, чем рядом с ней.
Те, что общались с ним в пору затяжного разрыва, утверждают: он и не скрывал неисцелимой раны, которая, подобно стигматам, будет терзать его до самой смерти. Поль Моран, тогда совсем юный, рассказывает, как Роден приходил к его отцу в 1898 году:
Я был совсем еще мальчишкой, когда однажды утром к нам во время завтрака вдруг явился Роден. “Он прячется от своей обожательницы”, — сказал мой отец. Мне показалось забавным, что такой огромный и толстый великан, как Роден, может бояться какой-то женщины. Отец возразил: “Тут нет ничего смешного, это очень печальная история. Девушка — его лучшая ученица, гениальная; она красавица и любит его; но она сумасшедшая. Ее зовут Камилла Клодель”. Так я впервые услышал это имя.
По слухам, в агонии он звал “свою жену”, а когда ему указали на Розу Бере, с недавних пор законную супругу, пробормотал, как во сне: “Нет, не эту, другую, которая в Париже”. Не все можно объяснить алхимией страсти. Можно с равной вероятностью предполагать, что Роден с прозорливостью глубоко любящего сумел заглянуть за пределы сиюминутного и заметил первые признаки болезни, незримо развивавшейся в Камилле. Или по каким-то ее поступкам, словам догадался, что Камилла — на пути к полной погибели, и инстинкт самосохранения, присущий каждому живому существу, пробудил в нем защитную реакцию. Возможно, эти предчувствия в то же время порождали новый соблазн, влечение, в котором смешивались жалость и любопытство. Если так — бедный Роден! Его тоже стоит пожалеть. Но как можно не воскликнуть: “Бедная Камилла!” — представив себе ее судьбу.
Добавим, что привязанность его не была эгоистической. Нельзя не признать: Роден много сделал для Камиллы Клодель, и не будь она так запальчива в своих амбициях, он мог бы дать ей все шансы на успех — по крайней мере в Париже. Ему она обязана личным знакомством с видными критиками того времени — Гюставом Жефруа, Матиасом Морхардтом, Октавом Мирбо, Роже Марксом, — которые отнеслись к ней очень благосклонно. Письмо Родена к Октаву Мирбо показывает, с каким живым интересом воспринимал он все, что касается Камиллы, а между тем написано оно уже после разрыва:
Что до м-ль Клодель, чей талант достоин Марсова поля, она остается почти в безвестности. У вас есть для нее план, вы дали об этом знать, несмотря на потоки клеветы, вы шли на жертвы ради нее, ради меня, ради ваших убеждений. Препятствие, Мирбо, — ваше сердце, мешает ваше великодушие.
Я не знаю, согласится ли м-ль Клодель прийти к вам в тот же день, что и я, вот уже два года, как мы не виделись и я ей не писал, так что не мне уславливаться с ней о чем бы то ни было, все это ложится на вас. Нужно ли мое присутствие, решит м-ль Клодель.
Мне теперь немного лучше — временами, когда я бываю доволен, — но какая жестокая штука наша жизнь. Шаванн должен написать письмо на имя министра, которое подпишут несколько друзей, но пока особых надежд я не питаю; все как будто считают, что м-ль Клодель моя протеже, тогда как это непризнанный талант, она может похвалиться враждой моих друзей-скульпторов, да и других — они блокировали все мои усилия в министерстве, потому что там ничего в этом не смыслят, не будем отчаиваться, друг мой, потому что я уверен, в конце концов ее ждет успех, но бедная художница будет несчастна, еще несчастнее потом, узнав жизнь, сожалея и плача, осознав, может быть слишком поздно, что она стала жертвой собственной творческой гордыни, она — художник, честно работающий, но, может быть, ей придется пожалеть о силах, потраченных на эту борьбу и запоздалую славу, раз за них приходится расплачиваться болезнью. <…> Мое письмо слишком уныло, смотрите, чтоб оно не попалось на глаза м-ль Клодель.
Камиллу принимали у Доде, у Менар-Дориана, у Робера Годе. Роден выдвигал ее в Национальном обществе искусств, как никого из своих учеников. Не счесть его рекомендательных писем в различные журналы; вот, например, одно из них — к редактору “Курье де Эн”:
Вы были так добры перечислить мне скульпторов, привлекших ваше внимание на Марсовом поле, позвольте указать вам на мою ученицу м-ль Камиллу Клодель, она из вашего департамента и сейчас снискала большой успех моим бюстом — он помещен на почетное место в Салоне. Лермитт, заслуженный художник департамента, тоже заказал ей бюст. Моя ученица уже делала бюст одного из его детей. Парижские журналы создали ей имя. Я льщу себя надеждой, что вы не преминете оценить ее талант и не обойдете вниманием в вашем вестнике. Имя художницы уже очень известное — м-ль Клодель. “Ар франсе” в номере, посвященном Марсову полю, дает ее большую фотографию. Примите, сударь, вместе с извинениями за мое предложение и просьбу, заверение в моих наилучших чувствах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});