«Фимоза!» — орал(а) я на всю обиталь — если я решил стать КСР, то мне нужно переходить на окончания женского рода. Я сорвал(а) с душа полиэтиленовую занавеску и, обмотав себя перед зеркалом, при помощи степлера превратил(а) пленку в подобие того, что было надето на КСРках, которые вечно толкутся у лифтов.
Если все создал Матрица, то он же создал и чудеса, совершившиеся со мной в тот день. Едва я вылетела на тротуар, как завыла сирена и трехногая тварь поспешила к своему люку. Падать на стеклон сиамы не могли, они что вверх, что вниз были одинаковы — все равно бы сварились. Так и вышло — со всей дури меня пронесло по стеклону, я уперлась руками в крышку люка, и она случайно захлопнулась. Сиамы заверещали в дикой панике, но красное поле уже плескалось на уровне их колен.
«Мусорнику» все равно, кого варить — трехногую или двухногую тварь. Сиамам пришел конец. От страха они обделались. Но на этот раз на меня не попало, что чрезвычайно порадовало.
А когда провыл отбой, случилось второе чудо: я подняла голову и увидела КСРку Фимозу.
— О! Привет, Раша! — обрадовалась она. — А чего это ты вырядился, как наши прямо? Профессию поменял?
— Да, решил попробовать, — сказала я в мужском роде, помня, что решение было принято еще тогда, когда я был просто ЧТ. — Говорят, что КСР могут попасть на время на третий слой. Севка сказал, что нет никакого солнца. Потом, я хочу узнать, почему нельзя трогать макушку и почему наверху нет лазерного уровня. И еще Севка сказал, что если я буду выделываться, то нас всех заменят роботами.
— Угу, — кивнула Фимоза. — Если придумают, чтобы роботы сами размножались, то заменят. Вас. Нас не заменят.
Она похабно улыбнулась.
Я встала.
— Почему?
— Ну и видок у тебя! — сказала Фимоза. — Обзави-доваться можно. На голове платок, на теле полиэтилена шматок! Ха! Ха! Ну ты вааще! Рашуля!
— Ты знаешь, как попасть наверх? — спросила я решительно.
— Знаю! — сказала Фима. — Только зачем тебе?
— Надо.
— Точно надо? Это только кажется, что тебе туда надо. Я тоже так думала, но я тебе скажу правду. Ты ж меня спасла. Я всем говорю, что там рай, что у меня там куча шмоток, бабло, что я сама ездила на море с партнером, что у меня в обитали цветы настоящие… Ну… вру все! Понимаешь?
— Зачем?
— Ну потому что меня за это пускают туда ненадолго. Так. На несколько дней. Погулять по улицам. Пожить по-человечески…
— Так вот все это я и хочу узнать! — воскликнула я, дрожа от нетерпения. — Сама!
— Пошли!
Фима хлопнула меня по плечу, и мы куда-то пошли. Повернули за угол, на котором с укоризной прятал в ладони лицо голографический Пелевин. Не знаю, почему он всегда его прятал? Может, не было у него лица никакого? А так он и был голографическим всегда?
— Давай по «коричневому», и я тебя продам, — заявила КСРка.
— Продашь? Как это? — спросила я, торопясь за ней.
— Ну… Это так называется. В лифтах иногда приезжают бандюки. Они привозят «коричневое» и набирают КСР на дешевку.
— На дешевку?
— Ну да! На дешевое обслуживание. Верхние-то КСР заломят так, что жопа затрещит! А с железяки КСР или КСРка и за «коричневое» готова. А тем цацам все «белое» подавай! Да кроме «белого» еще и бабла! Вот они и экономят. К тому же наших и кидануть можно. Но мы тоже не спим. Если есть чего тиснуть, не упускай.
— «Белое» — это что?
— Не знаю, — призналась Фимоза. — Это что-то вроде «коричневого», но не такое вредное и помогает бабло рубить лопатой. Но не все третьяки на «белое» могут заработать так, чтобы еще и сыпать им налево—направо. Это только вершаки такие, с четвертого, с самого верха, но они жадные и злые. Тихонько все говорят, а если что не понравится — тут уж думаешь, лучше бы на железяке оставалась. Хотя вру. Там все равно лучше. Ну вот, а третьякам тоже все хочется, вот они тогда к лифтам и прибиваются поближе. Рассчитываются «коричневым», если хорошо постараешься, то можно ментам его сразу продать, а они уже уродам отдают. Кстати! А чего сиамы-то в люк не убрались?
— Матрица им помог… — ухмыльнулась я и спросила: — А ты за макушку себя трогаешь?
— А кто же не трогает? — Фима удивилась. — Кто говорит, что не трогает, звездят. Или больные. Что ж мне, Нового года ждать? Ну-ну! Ты прям дикий, ой… прости, дикая! Это ж моя, моя макушка! Как мне можно запретить? И кому какое дело?
— Ага… Меня совесть мучает иногда, что я работаю не все время, а только когда мусор валят.
Фимоза прыснула и повернула в какую-то проржавевшую подворотню. Бурые шестерни замерли, наверное, еще в прошлом веке, но убирать их — нарушишь всю конструкцию. Так и оставили.
— Ешь! — сказала Фима, протягивая мне капсулу говняного цвета.
Я смело зашвырнула ее в пасть и разжевала. Если «коричневый» во рту помуслякать, то приход сильнее, а мне терять нечего. Сиамы валяются обосранные на тротуаре, вернусь — уволят меня из дворников. Куда денут, о том скажут позднее.
Через некоторое время Фимоза дотащила меня до ближнего лифта. Она оставила меня на минутку в тени стальной опоры, а сама отошла к будке охранника. И пропала. Я уже испугалась, когда КСРка вернулась и опять схватила меня за руку.
— Куда ходила, Фимоза? Я уж думала…
— Билет покупала, — ухмыльнулась КСРка.
— Билет?!
— Билет—билет! Пригнись! Анус! — Фимка на этот раз первой на пол сиганула, ну и я следом.
«Мусорник» проехал мимо. Никто не упал. Вот везука местным дворникам. Тут, поди, раз в полгода трупаки случаются. Хотя какая тут везука? Скучно поди.
Еще несколько минут мы сидели с Фимой молча. Она нервничала, а я испытывала исключительный кайф.
— Все-таки правда, значит? — спросила я Фимку. — Есть зло в «коричневом»?
— Есть на жопе шерсть! — одернула меня КСРка и вздохнула. — Знаешь, Рашуля… Иногда думаешь, сидеть бы на железяке да не знать ничего. Оно и лучше было бы. Спокойнее.
Она сплюнула.
— А анус… аннулятор? — спросила я запоздало.
— Ну да…
Через пару минут в неоновом свете железного пролета показалось еще несколько силуэтов. Похоже, они направлялись к нам, а точнее, к Фимозе.
— Так, — сказала она деловито, окидывая взглядом вновь прибывших. — С каждой по три очка, как договаривались. Когда войдем в лифт, ляжете на пол, чтобы датчики не засекли, что, кроме ментов, еще кто-то наверх едет.
КСРки с готовностью вытащили карточки, и Фима чиркнула по ним какой-то странной штукой, похожей на мой аларм-браслет.
— Так. Никто ничего не видел, никто ничего не знает, — сказала Фима и оглянулась на грузовую камеру.
Через некоторое время в чреве завода заскрипели какие-то колеса, цепи, замигали датчики на панели шахты, и охранник сделал Фимозе знак.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});