Общей для всех северновеликорусских говоров чертой можно считать явление утраты интервокального ј с последующим стяжением гласных звуков. Надо сказать, что вообще в русском языке в положении без ударения между гласными звук ј ослабляется. Если сравнить, предположим, произношение в литературном языке слов «моя» и «красная», где в том и в другом случае между гласными наличествует звук ј, то можно установить, что в первом слове он произносится отчетливо, а во втором — ослабленно, и это сближает его по звучанию с и неслоговым — й, т. е. ј во втором слове является не согласным, а гласным звуком (ср. литературные маја́ и кра́снъйь). Но в литературном языке процесс ослабления ј дальше не пошел. В северновеликорусских же говорах ослабление ј достигает такой ступени, когда он утрачивается вовсе, в результате чего в говорах возникает произношение подобных форм не только без ј, но и без й: кра́снаа, с’и́н’аа; то же и в глагольных формах: зна́эт, д’е́лаэт, ду́маут и т. д. Такое произношение известно, например, в некоторых Кировских говорах. Однако чаще описываемый процесс не останавливается и на этой ступени, а идет еще дальше: гласные звуки уподобляются друг другу (если они были первоначально различны по характеру своего образования) и стягиваются в один звук: кра́снаа — кра́сна, с’и́н’аа — с’и́н’а, зна́эт — зна́ат — знат, д’е́лаэт — д’е́лаат — д’е́лат и т. п. Такие стяженные формы прилагательных и глаголов являются типичными для северновеликорусских говоров. Под их влиянием это явление проникает в качестве северной особенности и в средневеликорусские говоры.
В области морфологии также есть общие для всех северновеликорусских говоров черты. Сюда относится образование формы родительного-винительного падежа единственного числа личных местоимений 1‑го и 2‑го лица, а также возвратного местоимения с окончанием ‑а: у м’ен’а́, за т’еб’а, на с’еб’а, т. е. такое же, как и в литературном русском языке. Такое образование данной формы местоимений является специфической северновеликорусской особенностью, неизвестной южновеликорусским говорам.
Как в литературном языке, в северновеликорусском наречии формы 3‑го лица единственного и множественного числа настоящего времени глаголов образуются с окончанием т твердым: но́с’ит, в’ез’о́т, л’ет’а́т, в’езу́т и т. д. Правда, в некоторых Олонецких говорах эти формы встречаются и с т мягким в окончании, однако т’ наличествует там лишь в 3‑м лице множественного числа глаголов 1‑го спряжения: в’езу́т’, н’есу́т’, поју́т’, пл’ету́т’ и т. п. Во всех же остальных формах в этих же самых говорах произносят окончание т твердое. Поэтому как наличие γ, так и т’ в Олонецких говорах является исключением из правил, не изменяющим общего характера этих говоров: наличие в них γ и т’ не приводит к тому, что они перестают быть северновеликорусскими.
Кроме черт, свойственных всему северновеликорусскому наречию и охарактеризованных выше, есть особенности, присущие не всем его говорам, однако большинству их. Поэтому наличие таких черт в совокупности с иными, свойственными всем северновеликорусским говорам признаками также определяет общий северновеликорусский характер тех или иных говоров.
Таково, например, явление изменения звука а в положении под ударением между мягкими согласными в е: п’ат’ — п’ет’, в’зат’ — вз’ет’, сн’а́л’и — сн’е́л’и, гул’а́л’и — гул’е́л’и. Это явление известно во многих северновеликорусских говорах, хотя и неравномерно распространено в отдельных из них. Но при всей неравномерности своего распространения данная черта является типично северновеликорусской, и в южновеликорусских говорах она почти не встречается[19]. Процесс изменения а в е в указанном положении представляется живым и в наше время, ибо такому изменению а подвергается в новых, недавно вошедших в говоры словах, заимствованных из литературного языка. Исследователи отмечают произношение наряду со шл’а́па — ф-шл’е́п’и, с зайавл’а́л — зайавл’е́л’и и т. д.
Широко известно в северновеликорусских говорах явление так называемого «цоканья». Цоканье — это неразличение в произношении звуков ц и ч’ и наличие на их месте только одного звука — чаще ц, причем больше мягкого, реже ч’. Цоканье в русском языке возникло очень давно, по крайней мере в новгородских памятниках XI в. оно уже отмечено. Причину возникновения цоканья в русском языке видят, во-первых, в иноязычном влиянии (академик А. А. Шахматов, связывал возникновение цоканья с влиянием польских «мазуракающих», т. е. смешивающих шипящие и свистящие звуки, говоров; академик А. И. Соболевский — с влиянием финно-угорских языков), а во-вторых, и это важнее, — в особом положении ц и ч’ в системе фонем русского языка. Это особое положение их заключается в следующем. Фонемы ц и ч’ в русском языке четко противопоставлены другим согласным фонемам и потому могут в равной степени с ними служить средством различения звуковых оболочек разных слов: ср. бас — вас — пас — ч’ас; б’ел — м’ел — п’ел — с’ел — цел. Замена звука ц или звука ч’ в приведенных выше словах иными звуками приводит к образованию новой звуковой оболочки, соответствующей новому слову. Однако в то же время по отношению друг к другу фонемы ц и ч’ почти не противопоставлены, т. е. в русском языке почти не существует слов, отличающихся в своей звуковой оболочке только наличием ц или ч’. Как кажется, есть лишь две пары таких слов: цех — ч’ех и цо́кат’ — ч’о́кат’[20]. Однако вторая пара слов — это специальные лингвистические термины, не являющиеся вообще широко распространенными и общенародными словами, а первая пара — слова позднего происхождения и нерусские в своей основе.
Таким образом, в русском языке нет случаев, когда замена ц на ч’ или наоборот приводит к образованию новой звуковой оболочки, соответствующей новому слову. Если в звуковой оболочке слова ч’ас заменить ч’ на б, то возникнет новая звуковая оболочка, соответствующая новому слову — бас; а если в звуковой оболочке слова ч’ай заменить ч’ на ц, то такой новой звуковой оболочки в русском языке не возникнет: цай — это только искаженная звуковая оболочка ч’ай. Иначе говоря, замена звука ц звуком ч’ и наоборот не приводит в русском языке к нарушению взаимопонимания людей, ибо возможность его в этом случае не уничтожается (ср. фразы: «он плохо пел» и «он плохо сел», где замена п на с ведет к изменению смысла всего предложения), а лишь в той или иной (причем небольшой) мере затрудняется. Это обстоятельство и могло привести к тому, что иноязычное воздействие на русские говоры было облегчено и цоканье в них смогло установиться[21].
Что же касается того, почему ц и ч’ находятся в таком особом положении в системе русских согласных, то это вполне объясняется историей языка: в далеком прошлом ц и ч’ возникли из одного звука к в разных фонетических условиях, т. е. они исконно не могли выступать в тождественных позициях и различать звуковые оболочки разных слов.
Цоканье — это не обязательно произношение ц на месте ц и ч’; может быть и произношение ч’ на месте этих двух звуков, т. е. может быть не только ц’ай, ц’и́стый, отц’а́, коне́ц’[22], но и: ч’ай, ч’и́стый, овч’а, кон’е́ч’, ку́р’ич’а. Поэтому иногда даже отличают собственно цоканье от чоканья. Произношение ч’ на месте ц и ч’ в русских говорах распространено намного у́же, чем произношение ц на месте этих двух звуков. Чоканье известно, например, в части Вологодско-Кировских говоров. Цокающими же говорами являются Олонецкие, Поморские, частично Новгородские и некоторые другие северновеликорусские говоры.