Читать интересную книгу Кабинет доктора Ленга - Чайлд Линкольн

Он осторожно сложил пергамент, поместил обратно в конверт и передал герцогине.

– Благодарю вас, миледи. С вашего разрешения, давайте продолжим?

– Я к вашим услугам. Понимаю, что в этом деле вы говорите от имени «Тиффани и компании». По причинам, которые, надеюсь, понятны, мне необходимо как можно скорее получить кредит от крупного банка, чтобы покрыть расходы. Предполагая, что мы придем к соглашению по моим драгоценностям, я хочу попросить аккредитив от «Тиффани» для отделения Нью-Йоркского банка на Уолл-стрит, вступающий в силу с сегодняшнего дня. Он может быть принят в счет оплаты. Несомненно, вы или мистер Тиффани захотите пригласить вашего личного банкира для перевода всей суммы, и мы можем составить официальный документ с указанием даты встречи, удобной как для вас, так и для меня.

Если первое условие Кунц прекрасно понимал, то второе привело его в недоумение. Будучи иностранкой, герцогиня, очевидно, не знала, что в подземных хранилищах крупнейшей ювелирной компании Нью-Йорка лежат немалые наличные средства, которых, вне всякого сомнения, хватит, чтобы покрыть стоимость ее драгоценностей.

– Уверяю вас, миледи, вы можете ни о чем не беспокоиться, – сказал он. – Мы без труда достигнем соглашения. Если, конечно, наша… э-э… оценка достойна такого доверия.

Женщина кивнула.

– В таком случае почему бы не перейти к делу? Надеюсь, вы понимаете, что для этого требуется яркий дневной свет.

– Понимаю, – ответила герцогиня.

Кунц позвал Грубера. Тот вошел и закрыл за собой дверь, затем поднял жалюзи до предельной высоты и занял прежнее место. Отложив увеличительное стекло, Кунц снова выдвинул ящик стола и достал оттуда различные инструменты, мензурку с минеральным маслом, ювелирную лупу и два квадрата из тончайшего черного войлока, положив их вплотную друг к другу, в центре стола. Потом натянул белые перчатки, разгладил отвороты жилета и повернулся к сидевшей напротив него женщине.

– Можно начинать, ваша светлость? – спросил он, почтительно склонив голову.

6

Обтянутая перчаткой рука герцогини потянулась к сумочке. Кунц и Грубер обменялись взглядами. Это происходило уже несколько сот, если не тысяч, раз, но по-прежнему волновало Кунца.

– Я расскажу все, что знаю, о каждом из камней, – сказала герцогиня и достала маленький атласный мешочек, стянутый тончайшей золотой нитью.

Кунц понимающе кивнул, не сводя глаз с протянутого ему мешочка. Пальцы в белых перчатках осторожно потянули золотую нить и выложили камень на черный войлок.

Кунц взял за правило не проявлять в таких случаях эмоций и следить за выражением лица, не изменив ему и в этот раз. И все же он был разочарован. На войлочной подложке лежал крупный восьмиугольный изумруд со ступенчатой огранкой. Он был синевато-зеленого оттенка, но не темного, почти что цвета морских водорослей, как у лучших камней, а скорее салатового. Очень красивый, но без нужной насыщенности. Кунц почему-то ожидал большего.

– Этот камень носил греческое имя «Элизион», – объявила герцогиня. – Думаю, по-английски будет «елисейские поля». Его нашли в Новой Гранаде… я хотела сказать, в Соединенных Штатах Колумбии.

Кунц пробормотал что-то утвердительное, подцепил камень мягкими щипчиками, поднял перед собой и приставил лупу к глазу. Он внимательно рассматривал драгоценность, поворачивая к свету то одной, то другой гранью. Большинство изумрудов, особенно крупные, имеют включения, но этот был почти без изъянов.

Кунц лучше кого-либо знал, что в геммологии, крайне непостоянной науке, в это время происходили особенно сильные изменения. Сторонники каждой школы устанавливали свои правила градации камней – по чистоте, цвету и, главное, размеру, – а утверждение единого стандарта шло очень медленно. Всего несколько лет назад Парижская ювелирная палата, самое влиятельное из профессиональных объединений французской столицы, перешла на «международный карат» в двести пять миллиграммов. Сам Кунц предпочитал метрический карат в двести миллиграммов – ровно пятая часть грамма. Разумеется, это в любом случае было лучше, чем тогда, когда вес камней определяли с помощью семян рожкового дерева. Навскидку Кунц оценил камень приблизительно в тысячу девятьсот пунктов[17], и взвешивание подтвердило его предположение: восемнадцать и девять десятых карата.

Через несколько минут Кунц положил камень обратно на войлок. Он знал, что изумруды такого размера редко бывают безупречными, но если изъяны не видны невооруженным взглядом, камни считают визуально чистыми. Однако с этим было не так: едва различимые на глаз крошечные вкрапления при увеличении становились еще более заметными. Тем не менее этот замечательный по качеству и цвету образец определенно заслуживал места в лучшем выставочном шкафу «Тиффани».

Кунц сел в кресло и прочистил горло.

– Прекрасный изумруд, миледи. С очень красивым оттенком. Только прозрачность у него второй воды. Мы готовы хорошо заплатить за него. Три с половиной тысячи долларов.

Уже несколько недель он не предлагал за камни такую сумму и теперь ожидал увидеть на лице клиентки благодарность и восторг. Но быстро понял, что ошибся.

– Сэр, – ответила герцогиня, – если вы полагаете, что этот камень не самой чистой воды, то я при всем уважении к вам вынуждена не согласиться. Его прозрачность очевидна, и я хочу попросить вас еще раз осмотреть изумруд, обращая особое внимание на то, как пропорции и огранка камня усиливают отражение и преломление света.

Кунц снова взял изумруд, не столько для того, чтобы рассмотреть еще раз, сколько из желания скрыть свое смущение. Герцогиня кое-что понимала в драгоценных камнях… по крайней мере в том, который он сейчас изучал. Хотя термином «прозрачность» чаще пользовались в минералогии, а не в геммологии, он был вполне уместен, как и прочие замечания герцогини. А ее намеки на то, что деление камней на «воды», первую, вторую и третью, устарело, задели его за живое.

– Разумеется, вы специалист, а я нет, – вмешалась в его размышления герцогиня. – И окончательное решение всегда за оценщиком. Я надеялась и продолжаю надеяться, что улажу все свои дела с вами. Это лучше, чем терять время и рисковать оглаской, неизбежной при посещении Мейден-лейн.

Упоминание об улице, известной в те времена как Алмазный ряд, можно было счесть угрозой, пусть и высказанной в вежливой форме. Кунц и сам предпочел бы заключить сделку с этой леди… И его все сильнее разбирало любопытство: что еще может оказаться в ее сумочке?

Она не протянула руку, чтобы забрать камень.

– Вы совершенно правы, – сказал Кунц, положив изумруд на войлок. – При внимательном осмотре я убедился, что мы могли бы поднять цену до четырех с половиной тысяч.

– Это любимый камень моей бабушки. Мне бы не хотелось расставаться с ним меньше чем за шесть тысяч.

– Мы… э-э… должны это обдумать, – ответил Кунц с едва уловимой задержкой.

Все зависело от того, что оставалось в сумочке. Он опустил изумруд в мешочек и отложил в сторону.

– Могу взглянуть на следующую вашу драгоценность, миледи?

Герцогиня протянула ему второй мешочек. Кунц открыл его и замер, уставившись на поразительный образец редчайшего красного алмаза. Подлинные фантазийные[18] бриллианты были такой редкостью, что насыщенность цвета ценилась у них выше чистоты. У этого камня оказалась необычная, никогда прежде не встречавшаяся Кунцу треугольная огранка, идеально передававшая глубину красного цвета.

– Это Napnyugta[19], «Закатный алмаз», – пояснила герцогиня. – Король подарил его моему деду за храбрость, проявленную в первые дни Венгерской революции.

Кунц почти не слышал ее, разглядывая камень. За свою карьеру он видел всего несколько красных бриллиантов, и ни один из них даже близко не достигал такого размера. Приблизительно двадцать пять карат, если не больше.