С разных сторон стали набираться такие толпы, вооруженные копьями, стрелами, секирами и дубинками, будто народ поднялся войною на другой народ, и, глядя на это грозное ополчение, никто бы не поверил, что оно двинулось на одного только человека, который был аршином выше прочих людей, но человек этот в воде не тонул, в огне не горел, и его не донимали ни стрела, ни легкое копье, пущенное из руки; но ходила какая-то темная молва, что он не может устоять против удара изручь, то есть рукопашной битвы, где оружие, которое его поражает, не было брошено в него, а оставалось бы в руках бойца. Конечно, страшно было подступиться для такой битвы к сильному чародею, которого многие называли даже вежемой, то есть оборотнем; но не менее того такой рукопашной драке чудинцы основали все свои надежды.
Целую неделю чудское войско искало злодея, но он не являлся. Тогда решили залечь в засаду на том месте, где была некогда устроена волчья яма на Ягсу, где был любимый бор его и где теперь невдалеке находится описанный нами курган. Место это в то время было удалено от всех жилищ и берега Ижмы покрыты вековым бором. Три дня чудинцы сидели в засаде, на четвертый вечером Ягса показался на противном берегу, пощелкал, посвистал и пошел на свой брод. Сердца воинов чудского ополчения замерли от страха; но злоба их и чувство мести воспламеняли и ободряли надеждою. Они притаились, выждали Ягсу и встретили его градом стрел, а затем с неистовым криком, чтобы заглушить робость свою и придать себе более духу, пошли врукопашную. Впереди всех бросился отчаянный старшинский сын и первый ударил Ягсу изручь копьем в грудь. Не видав еще на себе крови, Ягса как будто оробел и хотел прорваться сквозь окружавшую его толпу, побивая из правой руки копьем, а из левой — секирой всякого, кто приближался; но ловкий удар копья старшинского сына ободрил прочих, задние напирали на передних и стискивали все теснее густой круг, обложивший мирового злодея; он отбивался, как раненый медведь, перебил несколько десятков народу, но и сам был сбит с ног и приколот к земле сотнею копий. «Стойте! — закричал бедный старшинский сын умирающим голосом. — Не убивайте его, отрубите ему руки, чтобы сделать безопасным, и заставьте показать, где у него полоненные девушки и старшинская дочь». Это были последние слова его; проколотый насквозь копьем волота, он испустил дух.
Ижемцы послушались его совета и заставили безрукого, искалеченного Ягсу вести их к своему логову. Он молча повиновался и привел их ко входу глубокой пещеры на берегу речки Кучи, протекающей в полуверсте от этого места. Тут нашли нескольких пропавших девушек, а также и дочь старшинскую, но всем им похищение Ягсою стоило жизни: нашли одни только трупы их. Народ горевал, и каждый вымещал теперь на злодее злые дела его, и он должен был переносить все. Разные вещи, награбленные им и также отысканные теперь в пещере, снесли в костер и сожгли; пещеру же завалили каменьями и засыпали землей; а ныне никто даже не может указать и места, где была эта пещера. Затем народ отвел проклятого Ягсу опять на то место, где он был полонен, отрубили ему там голову, свалили в яму, пробили между лопатками осиновым колом и засыпали землей.
Вот, по рассказам ижемцев, происхождение небольшого кургана, о котором мы говорили, на который по нынешний день каждый прохожий бросает что ему попадется под руку. Замечательно, что здесь делается это в проклятие и поношение злодею, тогда как в двух других описанных нами случаях обычаем этим почитается память богатырей добродетельных. Может быть, впрочем, это надо понимать и так, что робкие ижемцы воздают Ягсе почет от одного только суеверного страха.
ЗАУМАРКИНА МОГИЛА
Радуница и Семик принадлежат к важнейшим и любимым праздникам устюжан: оба посвящены памяти усопших. Радуницей называется вторник Фоминой недели, в который и во всей великой России совершаются поминки, тогда как на Украине это делается в понедельник. Семиком называется четверток седьмой недели по Пасхе. Тот и другой день празднуются устюжанами при Иоанно-Предтеческом девичьем монастыре с установления при нем в эти дни крестных ходов, или с 1445 года.
За стенами этого монастыря была сосновая роща, отжившая вместе с отцами нашими, но остатки пней о сю пору покрывают неровную местность. Это не тот бор, однако же, который еще до построения монастыря служил местом соколиной охоты для устюжских баскаков; есть, напротив, любопытное и правдоподобное предание, которое объясняет нам, откуда взялся на этом месте небольшой сосновый борок, коего пни доказывают и ныне, что деревья стояли довольно редко и притом большею частию на небольших буграх или насыпях.
На этом месте было в старину, в течение многих веков, покоище, то есть тут погребали умерших без покаяния, скоропостижною смертию, погибших несчастными случаями и самоубийц. Для этого здесь становилась скудельня — род часовни и упокойного дома, под которым вырывалась одна общая большая могила, где ставились все, кому суждено было в течение того года лежать не на кладбище, а на покоище и быть погребенным без отпевания. Но человеколюбие и христианское примирение не лишало и этих отверженных части благодатных обрядов своих, совершая их к утешению родственников и ближних один раз в году в виде общего поминовения. Тогда на покоище этом делался крестный ход, в котором участвовал сам преосвященный со всем духовенством, и над общей могилой отправлялась панихида. Это делалось именно в день Семика. Приходские священники по просьбе мирян отправляли после общей панихиды частные. От этого произошло здесь обыкновение посещать в Семик кладбище. По окончании панихид скудельня переносилась поблизости на новое место для приготовления другого зимовища, как называли эту общую могилу, а старая зарывалась, на ней насыпался небольшой курган, и вместо креста или иного памятника, который вообще у нас не заведено ставить над могилами без покаяния умерших, здесь была посажена молодая сосна. Вот происхождение бывшей монастырской рощи. Время изводит все; в могилах остались одни полуистлевшие кости, а на могилах дуплястые пни, которых вскоре не будет вовсе.
Есть предание, что когда в Устюге свирепствовал мор под названием черной смерти, где болезнь обнаруживалась черными болячками по телу, то многие из жителей, коль скоро только черная немочь на них обнаруживалась, сами уходили за город в скудельню и там умирали. Все знали, что спасения от этой болезни не было, что она заразительна и легко передавалась от одного человека другим, и народ, покоряясь этому бичу небес, шел в скудельню и, так сказать, заживо сам ложился в могилу свою. Полагают, что это было поводом к основанию скудельни, которая впоследствии обратилась в покоище для умерших без совершения над ними таинства и христианских обрядов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});