В знак протеста против этой гибельной войны комитет Всеобщей конфедерации труда призвал провести всеобщую забастовку и принял соответствующую резолюцию. Но для Муссолини этого было мало. Призывая рабочих Форли приходить на политические митинги не с пустыми болтающимися без дела руками, а с оружием, он совместно с молодым республиканцем Пьетро Ненни агитировал не за забастовку, а за революцию; сам он возглавил банду, которая в течение двухдневных беспорядков в Форли занималась тем, что ломала кирками трамвайные линии. Спустя несколько недель после суда, в ходе которого он защищал себя, с удивительным умением перевирая слова и понятия, он был осужден в пятый раз.
Выйдя на свободу после пятимесячного заключения, он вернулся в свое жилище на Виа Меренда еще более убежденным, чем когда-либо, в необходимости стать лидером социалистов и превратить их в революционно-республиканскую партию. Еще раньше, после миланского национального съезда социалистов, на котором он не сумел взять верх, Муссолини потребовал, чтобы социалистическая конфедерация Форли объявила о выходе из партии: теперь же, когда большинство партии стало, видимо, переходить на его позиции, он потребовал вернуться в ряды партии. Конфедерация покорно исполнила его волю, и на следующем национальном съезде партии в Реджо-Эмилии агрессивно настроенный делегат из Форли, о котором многие делегаты вообще ничего не слышали или же помнили как непоследовательного оратора на последнем съезде в Милане, начал кампанию против своих противников из парламентской фракции. Он энергично и красноречиво нападал на Леонида Биссолати, Иваноэ Бономи и Анджело Кабрини, депутатов-социалистов, принадлежащих к среднему классу, которых он сделал объектом «серьезных обвинений со стороны партии» за то, что те публично поздравили короля, не пострадавшего во время покушения на его жизнь, совершенного каменщиком-анархистом. По заявлению Муссолини, партия должна избавляться от таких подонков. Она должна отбросить всякие компромиссы с антипролетарскими учреждениями и институтами власти. Это было триумфальное, мощное выступление. Оно произвело впечатление даже на сторонников Турати. Один из них — муж Маргариты Сарфатти — в письме к жене сообщал о появлении «замечательного молодого человека», которому «уготовано судьбой руководить партией». «Худощавый, жесткий, пламенный, самобытный, с периодическими всплесками красноречия», это был тот, кого ожидает большое будущее [3] .
Через полгода после национального съезда в декабре 1912 года исполком партии, в котором возобладали левые, также признал огромный талант молодого журналиста и заявил, что «единодушно принял решение назначить профессора из Форли Бенито Муссолини редактором „Аванти!“ Прибыв в редакцию газеты в Милан, Муссолини сказал своему персоналу: „Я решил сам писать все политические статьи“. Через несколько месяцев благодаря его большому редакторскому таланту и оригинальным идеям в области типографии тираж газеты удвоился. К концу его пребывания в должности редактора тираж „Аванти!“ подскочил с 28 000 почти до 100 000 экземпляров.
«Не знаю, как понимать действия этого странного парня Муссолини, — сказал один из молодых репортеров. — Ясно одно: он пойдет далеко».
Глава вторая
СТОРОННИК ВСТУПЛЕНИЯ В ВОЙНУ
Октябрь 1913 года — 24 мая 1915 года
Нейтралов никто не любит.
В октябре 1913 года Муссолини баллотировался кандидатом от социалистов на выборах в Форли и выступал на предвыборных собраниях, обличая милитаризм, национализм и империализм. Он потерпел сокрушительное поражение. Хотя вскоре после этого он был избран членом муниципального совета Милана, ему приходилось объяснять свое поражение и неудачу экстремистов «буржуазным духом народа», у которого нет ни мужества, ни энергии отстаивать свои требования и который необходимо с помощью потрясений настраивать на понимание предначертанной ему судьбы. После памятного разрушения трамвайных путей в Форли Муссолини выступил в муниципальном парке перед более чем десятью тысячами рабочих, и когда его парни забрались на эстраду, стук их башмаков на деревянных подошвах многие приняли за топот лошадиных копыт. Выкрики: «Даешь революцию!» потонули в панических возгласах: «Кавалерия!», и толпа бросилась из парка «Это нация трусов, — с озлоблением говорил ранее Муссолини одному из друзей. — Они не будут бороться». Теперь они вновь разочаровали его. В начале 1914 года в Эмилии и Марке раздался призыв к всеобщей забастовке. Вскоре весь регион был охвачен волнениями. Были организованы бурные антиклерикальные и антивоенные демонстрации, и за одну ночь появились самопровозглашенные республики. Анкона объявила себя независимой коммуной, а над ратушей Болоньи взметнулся вверх красный флаг. В Милане, где социалисты и синдикалисты объединились для создания комитета действий, Муссолини вновь вывел людей на улицы; но на Пьяцца-дель-Дуомо он увидел, как они беспорядочно отступали под натиском кавалерии. Когда колонна националистов угрожала взять штурмом здание, где была расположена его редакция, призывы Муссолини «К оружию» были встречены без энтузиазма. Маргарита Сарфатти, в то время художественный редактор газеты, поддержала его призыв к отчаянному сопротивлению, пусть и редакторскими ножницами вместо кинжалов. Однако другие были настроены менее решительно и явно успокоились, когда националисты отменили штурм.
Спустя несколько недель Австрия объявила войну Сербии. Началась Великая война. «Долой войну! — гремел Муссолини из редакции „Аванти!“, повторяя лозунги, использованные им против националистов Трента. — Долой оружие, да здравствует гуманизм!» Вступление в войну на стороне Австрии и Германии, партнеров Италии по формально несуществующему Тройственному союзу, повлекло бы за собой революцию рабочих. Столь же гибельными были бы последствия вступления в войну на стороне Франции. Долг социалистов состоял в том, чтобы бороться за проведение Италией политики «строгого нейтралитета». Муссолини предложил своим друзьям-социалистам провести референдум для подтверждения их согласия на такую бескомпромиссную позицию, и его восторженные сторонники тотчас же дали ему положительный ответ. Когда правительство объявило, что Италия фактически останется нейтральной, а синдикалисты заявили, что это решение ошибочно и страна должна вступить в войну, Муссолини обрушился на них, как на предателей, подрывающих единство рабочего класса.
Однако за фасадом резкого осуждения сторонников вступления в войну у Муссолини созревали другие идеи. В день убийства в Сараево он отдыхал в Каттолике со своим коллегой-журналистом Мишелем Кампана, и когда они вместе возвращались в Милан, Муссолини признался ему, что его все более разочаровывают коллеги-социалисты. «Я хочу руководить партией, — говорил он Кампана, — успешно проводить ее через великие события, которые нас ожидают». Но он сомневался, что партия проявит разум и последует за ним. «Ситуация ясна, — продолжал он. — Центральные державы, атакуя Сербию, нападают таким образом на Англию и Францию. Всеобщий конфликт неизбежен, и Франция станет его первой жертвой, если цивилизованные страны не объединятся ради ее спасения. Поражение Франции явилось бы смертельным ударом для свободы в Европе. Социалистическая партия не должна оставаться в стороне от возможного вступления в войну на стороне Франции, если последняя будет в нее втянута. Но смогут ли партийные лидеры понять эти истины?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});