Читать интересную книгу Околоток - Тони Дювер

Они кажутся нечистыми. Видны лишь подошвы, они-то и грязные. Виден также правый наружный край правой ступни, а у левой ступни - только низ. Ступни вытянуты, как и все тело: пальцы ног являются продолжением правой ноги, видимой сбоку, а другие пальцы - продолжением левой ноги, видимой почти что сзади.

Темные участки, наводящие на мысль о том, что ступни грязные, распределены неравномерно. Подошва правой ноги обозначена темным островком. Внизу левой также есть темный участок -нижняя поверхность пальцев: детали размыты из-за общего впечатления засаленности плаката. В любом случае, они темные.

Посредине ступни светлые и гладкие: в целом, лежащая на них тень наводит на мысль о том, что они чистейшие и хорошо выскобленные.

Тот факт, что ступни и голова находятся в тени, а очень светлая поясница выделена серым тоном, позволяет предположить, что интерес фотографа был сосредоточен на части тела, расположенной между поясничной и подколенной впадинами. Свет сконцентрирован там, пусть даже темные части не черные, а сероватые.

Сам плакат имеет форму сильно вытянутого прямоугольника, куда вписано сильно вытянутое тело. Этот эффект растяжения вызван ракурсом, но даже если смотреть прямо, плакат все равно кажется сильно вытянутым, тогда как тело, возможно, не выглядело бы таковым, если бы можно было посмотреть на него под другим углом, но это невозможно.

Тело кажется вытянутым и непропорциональным (ноги длинноваты, спина коротковата), поскольку оно искривлено, подобно плечам лука при натягивании тетивы, или, точнее, оно производило бы впечатление изогнутого таким образом, вообрази мы этот лук не в вертикальном положении, как его держат при стрельбе, а ориентированным так же, как это тело, и увиденным под таким же углом, вроде недавно упомянутой стрелки компаса. Тогда средняя часть выгнутого лука (рассматриваемая с точки зрения стрелка) стала бы наиболее удаленной на одну треть - последнюю, считая снизу, а две другие кажущиеся трети представляли бы собой в реальности лишь половину лука от низа до середины.

В целом модель производит впечатление гибкости, но это не более чем впечатление.

Тело опирается на локти. Видна правая рука (кроме предплечья), слегка видна правая подмышечная впадина, но волосы неразличимы, если они, конечно, есть. Правый локоть вонзается почти вертикально в диванный валик, жесткая материя едва прогибается.

Такое положение локтя и руки выпрямляет тело, наподобие колышка, - так выпрямлялось бы колышком или рукой (согнутой в локте) туловище обнаженного либо одетого человека, который читает газету или брошюру, лежа на животе, и выпрямляет туловище, упираясь локтями, лишь затем, чтобы установить между лицом и печатным объектом привычное для чтения расстояние. Этим приподнятым положением туловища объясняются выпуклость спины и вогнутость поясницы - то и Другое сильно бросается в глаза.

Нижняя часть спины безволоса. Фактура кожи очень тонкая, а сама плоть твердая и плотная - она почти блестит. Это основание выглядит бесполым, хотя длина, крепость, даже округлость, узкие бедра, изящные ляжки придают ему безусловно мужественный вид. Но лицо очень плохо видно, длина волос слишком двусмысленна, а туловище недостаточно открыто, чтобы можно было по вторичным половым признакам, как-то: борода, усы, соски, бакенбарды, губная помада, точно определить пол тела, видимого со спины.

Возможно, эту двусмысленность усиливает и сама поза. Эта спина могла бы принадлежать четырнадцати-шестнадцатилетнему подростку конкретного пола, который лежит на диване в ожидании процедуры, предполагающей подобную позу.

Впрочем, на этом ню нет никакого печатного текста, торговой марки, фирменного названия, призыва, предвыборного лозунга или рекламного совета. Поэтому различные прохожие, снующие вдоль огромного плаката, не интересуются им, и никто не пытается разгадать возможную идею.

БАР

Столько историй. Нужно поискать в лужице виски. Слышится этот гул, он гарантирован. Каждые три минуты слышен гул. Точнее, по песку бесшумно тащат железяки. Бесшумно. Они несут железяки. Железо. Цепи.

Слышится аромат виски. Ему нужно просто говорить, мы будем его слушать, с каждой рюмкой все отчетливее. Он говорит. Не говори. Мы шагаем по сухому или не совсем сухому песку. Сухому, понемногу, медленно, так медленно, что не слышно, как он сохнет под ступнями. Да, шум продолжается, негромкий, совершенно тихий, он не у нас в головах, беззвучный, он звучит не там, а рядом, мы знаем, что он звучит, но не слышим его.

Этот шум производят машины. Только и всего. Люди, сидящие внутри, пинками заставляют их тарахтеть. Вот даже пламя - вдоль бара, медно-красной стены. Мы ждали. Языки пламени лижут стены, обгладывают их своими зубами, белыми и жидкими, заполняются слюной и выплевывают слюну, точно устриц, брызжущие языки пламени, ведь языки пламени не вздымаются, будто молнии, а опадают. Вот они. Стекают по стене, изрытой желтыми и черными ранами, до самого пола и, падая каскадом, блекнут и остывают, пока не

становятся холодными, черными, белыми и жидкими, точно ледышки, что обжигают пальцы, тая в руках.

Мы рассеянно теребим ледышку в бокале, вынимаем ее, ледышка - это куб, имеющий форму куба, а когда он тает, форму языка и глотки: остается лишь лужица желтой маслянистой крови, откуда по длинным канавкам вырываются эти жидкие, вытянутые языки пламени, что сыплются мелкой желтой крупой, светятся блуждающими огоньками в тумане - там, на столе. Мы подносим бокал к губам, глотаем содержимое, песок из каждого бокала забрызгивает ноздри, как будто мы играем со своими детьми в сухом песке и наши дети с волосами цвета виски уже закапывают нас, земля высыпается отовсюду, она зеленовато-черная, жирная маска стекает, подобно лаве, по всему нашему телу - тогда мы разражаемся хохотом и веселимся с детьми, которые щиплют нас за колени.

Гул - я увидел винты в вышине, в красной и теплой ночи вертолет пролетает над головой, тысячи наших голов поднимаются, видят, как падают бомбы, и хохочут, потом окунаются в бокалы, где взрываются осколочные бомбы, которые кромсают тысячи наших лиц, откуда вытекает грязь, вертолет вертится вокруг своего винта, я швырнул свой бокал, до него долетел осколок, он падает, его поглощает песок. Песок поглощает огонь, который поглощает металл и черепа, который сжигает металлы и цвета, с закрытыми глазами и широко распахнутой зияющей пастью, что пожирает и засыпает на песке, на столе, переваривая пищу. Я не могу сказать, день сейчас или ночь, пожары озаряют темноту, это делается нарочно, это нарочно делают другие. Никого больше не видно, стол гладкий, мой бокал треснул, спустилась жаркая ночь, очень далеко в вышине, над нашими головами - какими головами? Больше никого нет, спустился шар черной жары, всякий раз, когда солнце краснеет, падает метеорит, и мы во тьме, оттуда струится огонь, густой, как нечистоты, огонь выливается нам на ступни, нет, это другие тела жарятся и танцуют под метеорами, а мы сидим перед своими бокалами и теребим ледышки, что поднимаются по одной в бокалах, как это умеют делать огоньки. Кто станет бояться алкоголя?

БОРДЕЛЬ

Женская грудь, хлопает окошко. Коридор, прихожая, перпендикулярная улице, открыта всем ветрам. Белая плитка, вытертая от ходьбы: царапины, черные риски остаются, даже если долго тереть. Ночь.

Лужица блевотины у порога вытянулась в форме языка: красное вино, смешанное с желудочными соками и белесыми, железистыми шариками - наблевано при входе или выходе. В эту лужицу вступили, намочили в ней пальцы: на плитке остались фиолетовые следы, ладони, полосы от указательного на стенах, выкрашенных в оранжевый цвет.

В глубине коридора окошко, в котором темнеет внутренний двор. В проеме входной двери мигает синеватая вывеска, прикрепленная к антресоли дома напротив. На улице ветрено, ветер поднимается по улице и сворачивает за угол коридора, проникает в самую глубину, хлопает окошком, скрипит дверьми слева и справа.

Эти двери выкрашены в более темный оранжевый цвет, нежели стены. Или, возможно, это налет от натыкающихся на них тел.

Плитка в коридоре плохо зацементирована. От ветра или смещения каменной кладки она сдвигается в выемках под незримыми шагами: эти звуки заглушаются сквозняком или шумом смывных бачков.

Коридор засасывает клочки бумаги, мокрые от дождя и принесенные с улицы, из водосточного желоба: люди в пальто проходят, глубоко засунув руки в карманы, рвут и выбрасывают ненужные бумажки, из-за чего ненадолго коченеют кончики пальцев.

Потолок коридора покрыт некрашеной штукатуркой. В темноте он кажется совершенно чистым - ни трещин, ни прожилок, ни пятен. Но штукатурка, отставая из-за влаги на водопроводных трубах, проходящих через все этажи, сыплется на пол всякий раз, когда открывается кран и вибрируют трубы.