Читать интересную книгу Весь Хайнлайн. Дорога доблести - Роберт Хайнлайн

— Вы, гномы, начали много себе позволять, — отчитывала она его, — В жизни такого не слышала! Прекрати немедленно, не то я приглашу твой народец посмотреть, какую трепку я тебе задам. Зови своих на подмогу, пригласи своего братца и братца твоего братца. Во имя великого Тетраграмматона[6] отправляйся на положенное тебе место.

Он исчез. И почти тут же появился следующий посетитель. Сначала — как висящая в воздухе искорка, которая затем разгорелась в живое пламя, в огненный шар шести дюймов в поперечнике, а может, и больше. Шар парил над центром второго круга на высоте глаз миссис Дженнингс. Плясал, кружил, вспыхивал, ничем не питаемый. Хотя я их раньше никогда не видел, мне сразу стало ясно, что это саламандра. Чем еще мог быть живой огонек?

Миссис Дженнингс минуту-другую следила за саламандрой молча, видимо получая от ее танца такое же удовольствие, как и я. Истинное воплощение красоты без малейшего изъяна. Пылкость, звенящая радость, которая не задавалась вопросами о добре и зле, а существовала вне их, вне всего человеческого. Гармония цвета и формы сама по себе была смыслом ее существования.

По-моему, я натура практичная. Во всяком случае, мой принцип — делай свое дело хорошо, а остальное приложится. Но тут я созерцал то, что имело право быть, какой бы вред оно ни причиняло по моим меркам. Даже кот — и тот мурлыкал.

Миссис Дженнингс заговорила с саламандрой звонким сопрано, не нуждавшемся в словах. Та отвечала чистыми переливчатыми нотами, а ее цвета менялись в лад кадансу. Миссис Дженнингс обернулась ко мне.

— Она не отрицает, что спалила твой магазин, но ее об этом попросили, а понять вашу точку зрения ей не дано. Мне не хочется принуждать ее поступать против собственной природы. Нет ли у тебя чем ее порадовать?

Я задумался.

— Скажите ей, что ее танец дарит мне радость.

Миссис Дженнингс вновь запела без слов, а саламандра вертелась, прыгала, и ее огненные переливы слагались в сложные чудесные узоры.

— Это хорошо, но мало. Попробуй придумать еще что-то.

Я напряг мысли.

— Скажите, если она захочет, я построю у себя дома камин, где она всегда будет желанной гостьей.

Миссис Дженнингс одобрительно кивнула и опять заговорила с саламандрой. Я и сам понял ее ответ, но миссис Дженнингс все равно перевела:

— Ты ей нравишься. Ты разрешишь ей приблизиться к тебе?

— А это для меня не опасно?

— Здесь — нет.

— Ну хорошо.

Миссис Дженнингс начертила между нашими кругами большую букву «Т», а саламандра двигалась за артамом почти вплотную, как кошка за открывающейся дверью. Она закружилась вокруг меня, чуть-чуть прикасаясь к моим рукам и лицу. Я не чувствовал жжения, только легкое щекотание, словно я воспринимал ее вибрирование напрямую, а не как жар огня. Она обволокла мое лицо, и я погрузился в царство света, словно проникнув в сердце северного сияния. Я опасливо задержал дыхание, но вскоре был вынужден вздохнуть. Со мной ничего плохого не случилось, только стало еще щекотней.

Странно, однако, с тех пор, как ко мне прикоснулась саламандра, я забыл, что такое насморк. А ведь прежде всю зиму хлюпал носом.

— Ну, будет, будет! — услышал я голос миссис Дженнингс, и облачко пламени, оставив меня, послушно возвратилось в свой круг. Музыкальные переговоры возобновились, но, видимо, они почти сразу же пришли к согласию, так как миссис Дженнингс удовлетворенно кивнула.

— Так лети же, дщерь огня, однако вернись, когда в тебе будет нужда. Во имя… — И она повторила ту же формулу, какой спровадила повелителя гномов.

Ундина заставила себя ждать. Миссис Дженнингс вновь взяла свою книжицу и стала читать монотонным шепотом. Я начал подремывать — в палатке было душно, — как вдруг кот зашипел. Распушив хвост, выгнув спину и выпустив когти, он свирепо уставился на центральный круг.

Там появилось бесформенное нечто. Оно капало и растекалось слизью до самых границ круга. Оттуда несло рыбой, гниющими водорослями и йодом, и оно влажно фосфоресцировало.

— Ты опоздала, — сказала миссис Дженнингс. — Ты получила мою весть, так почему же ты медлила, пока я тебя не принудила?

Оно чмокнуло, как липкая грязь, но ничего не ответило.

— Очень хорошо, — твердо произнесла миссис Дженнингс. — Спорить с тобой я не собираюсь. Тебе известно мое желание. И ты его исполнишь! — Она встала и схватила большую свечу. Ее фитилек вдруг выбросил жгучий язык пламени, и миссис Дженнингс направила его за границу своего круга на ундину.

Раздалось шипение, словно брызнули водой на раскаленное железо, и булькающий вопль. Но миссис Дженнингс хлестала и хлестала пламенем, а потом перестала и поглядела вниз на дрожащую, втягивающуюся внутрь себя ундину.

— Довольно! — сказала она. — В следующий раз ты будешь выполнять приказания своей госпожи без промедления! Во имя…

Ундина словно впиталась в землю, оставив ее сухой.

Когда она исчезла, миссис Дженнингс жестом пригласила нас с Джедсоном войти в ее круг и кинжалом рассекла наши круги, выпуская нас. Серафим легко прыгнул из своего кружка и принялся тереться о ее ноги, громко мурлыча. Она же повторила набор бессмысленных слов и звонко хлопнула в ладоши.

Ударил ветер, раздался рев. Стенки палатки прогибались и хлопали. Я услышал журчание воды и треск огня, а сквозь них — бегущие шаги. Миссис Дженнингс смотрела то сюда, то туда, и там, где ее взгляд падал на стенку палатки, брезент становился прозрачным, и я успевал мельком увидеть какую-то бешеную свистопляску.

Затем все оборвалось с ошеломляющей внезапностью. От тишины у нас зазвенело в ушах. Палатка исчезла. Мы стояли во дворе перед моим главным складом.

Да, он был передо мной! Целый и невредимый, без малейших повреждений от огня или от воды. Я кинулся бегом в ворота, чтобы посмотреть с улицы на магазин. И увидел его таким же, каким он был. Витрины блестели в солнечных лучах, один угол украшала эмблема Ротари-клуба[7], а на крыше красовалась моя двусторонняя вывеска:

АРЧИБАЛЬД ФРЭЗЕР

СТРОИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ И ПОДРЯДЫ

Вскоре из ворот вышел Джедсон и потрогал меня за плечо.

— Почему ты льешь слезы, Арчи?

У меня глаза на лоб полезли: я ведь даже не заметил.

В понедельник утром дела шли заведенным порядком, и я решил, что все уладилось и мои несчастья остались позади. Но я поторопился с выводами.

Сначала нельзя было заметить ничего сколько-нибудь определенного — просто обычные неполадки, мелкие неприятности, которые случаются у кого угодно и мешают двигаться по накатанной колее. Но их ждешь и приписываешь случайности. Но ни одна не стоила внимания, если бы… если бы они не накладывались друг на друга почти непрерывно.

В любом предприятии, если оно солидно, общая сумма убытков из-за непредвиденных случайностей за год должна составлять какой-то определенный процент всех расходов. И в смете его учитываешь заранее. Но в моем предприятии количество происшествий и мелких трудностей возросло настолько, что это заметно съедало прибыль.

Как-то утром два моих фургона вдруг перестали заводиться. Причину отыскать не удалось, и я вынужден был отправить их в мастерскую и взять напрокат фургон, так как остался всего с одним. Мы все доставили вовремя, но мне пришлось уплатить за грузовик, по счетам мастерской и сверхурочные шоферам, так что день оказался просто убыточным.

А на следующее утро я готовился заключить контракт с клиентом, которого уговаривал два года. Контракт был на мелкие работы, но в будущем он мог привести к крупным заказам, поскольку клиент этот владел большим количеством доходной недвижимости — парочкой жилых домов, полдесятком разных магазинов, а также множеством пригодных для застройки участков по всему городу. Ему постоянно требовались ремонтные работы, а нередко он что-нибудь строил. Если бы он остался доволен мной, то я мог бы рассчитывать на постоянные заказы и быструю их оплату — с такими клиентами стоит иметь дело и при невысокой прибыли.

Мы стояли в торговом зале у дверей моего кабинета и беседовали, оговорив уже почти все. Шагах в трех от нас высилась аккуратная пирамида банок с солнцестойкой краской. Клянусь, ни он, ни я к ней не прикасались, однако пирамида внезапно рухнула с грохотом, от которого можно было оглохнуть.

Но хуже того, с одной из банок слетела крышка, и моего потенциального клиента обдало красной краской. Он так охнул, что я испугался, как бы он не упал в обморок, и увел его в кабинет, где тщетно пытался почистить его костюм носовым платком, стараясь его успокоить.

Он был в жутком состоянии и физически, и душевно.

— Фрэзер! — крикнул он в бешенстве. — Вы должны уволить продавца, который опрокинул банки! Вы только посмотрите на меня! Я за этот костюм заплатил восемьдесят пять долларов, а что от него осталось?