Теперь придется начинать все заново. Вот и оставленный кусок мяса на месте. Даже не тронут. Пища уже начала портиться. Ромили замутило. «Уж будь я ястребом, никогда бы не прикоснулась к этой падали».
Ястребица опять всполошилась, и Ромили, пытаясь успокоить ее, подошла ближе. И правда, после нескольких взмахов птица сложила крылья. Может, потому, что узнала ее? А вдруг неожиданный перерыв и в самом деле даст ей шанс? Что, если это пернатое существо о чем-то догадалось, прониклось ее отчаянием, смятением, обидой, которые она испытала во время разговора с отцом? Девушка скоро и умело натянула рукавицу, отрезала свежий кусок мяса от туши, лежащей поодаль, и протянула его ястребу. Но и на этот раз мерзкий запах ударил ей в ноздри.
Уж не вернулась ли к ней способность слиться мыслями с ястребом? Уж не его ли покоробил запах несвежего мяса?.. Их взгляды встретились — на этот раз желтые, с черными точками глаза хищника показались особенно большими. Все неожиданно сместилось — пространство сжалось до крайности, ограничилось обрубком жерди, ремнями, опутавшими ноги и не дающими взлететь, и еще неким существом, которое пыталось насильно впихнуть какую-то грязную падаль, совершенно несъедобную… Еще секунда, и сознание вновь расщепилось — Ромили увидела себя не умеющим говорить младенцем, усаженным на высокий стул, рядом няня, пытающаяся всунуть ей в рот ложку с противной кашей. Что ей оставалось делать? Только сопротивляться и исходить в крике…
Содрогаясь от этого воспоминания, от прикосновения к чуждой душе, она отступила. Уронила на пол мясо… Неужели в памяти птицы останется только эта пытка, эта жестокость, с которой человек обращался с ней? Пусть лучше улетает — если ястреб погибнет, Ромили не сможет жить с такой тяжестью в душе… «Неужели все животные, которых мы приручили, так же ненавидят нас? Почему бы и нет, ведь, дрессируя собак и лошадей, люди применяют куда более дьявольские методы по сравнению с методами воспитания детей… Тот, кто отлавливает птиц, опутывает им ноги и привязывает к жердям, чем он лучше насильника, издевающегося над женщинами?..»
Неожиданно птица свалилась с жерди и повисла вниз головой. Ромили бросилась вперед, вновь посадила ее на палку, помогла справиться со слабостью, подождала, пока ястреб не усядется поудобнее.
Потом она долго стояла, затаив дыхание, — так страшно было еще раз всполошить несчастного ястреба. В голове у девушки сталкивались и боролись мысли двух таких чуждых сознаний. На гнев и ярость, терзающие ее, она старалась ответить терпением, миролюбием, пониманием… Припоминала, как совсем недавно охотилась со своим любимым ястребом… Его глазами с огромной вышины глянула на землю — радость свободного полета, желание схватить добычу охватили ее…
Ромили знала, что эта птица доставит ей еще большее наслаждение… Между ними в конце концов возникнет доверие, завяжется дружба…
Все эти чувства невозможно, немыслимо выразить в словах. С чем можно сравнить удовлетворение, испытанное девушкой, когда любимая сука приволокла к ее ногам своих первых щенков? Любовь собаки была сродни тому согревающему душу благоговению, которое она питала к отцу. Как дороги ей были его редкие похвалы! Как гордилась ими девушка!.. Даже когда приручали жеребца, когда из сознания животного потоком хлестали боль и ужас, все равно где-то на донышке всегда жила возможность любви, понимания, нерушимого доверия, которое возникало между всадником и скакуном. Когда они мчались во весь опор, Ромили полностью отдавалась скачке — так же, впрочем, как и лошадь. B такие минуты они становились единым целым.
Нет, приручение и дрессировка — это не пытка. В этом есть сила, но нет насилия… По крайней мере, не большее, чем усилие няни заставить маленького ребенка есть кашу. Пусть она сначала кажется невкусной, пусть ничего не хочется, кроме молока. Потому что нельзя, после того как прорезались зубы, питаться только молоком, ибо ребенок вырастет хилым и болезненным. Он нуждается в твердой и более грубой пище. Затем ребенка — хочет он или нет — учат есть самостоятельно, учат одеваться, заправлять постель. Потом следует наука обращения с ножом и вилкой. Без этих навыков не обойтись.
Ястреб опять забил крыльями, и на этот раз Ромили страстно и тихо зашептала:
— Доверься мне, моя хорошая. Скоро ты опять будешь свободна, взлетишь высоко-высоко. Мы вместе будем охотиться, ты и я. Мы подружимся… Ты не будешь рабыней, а я — хозяйкой, клянусь тебе.
Она наполнила сознание птицы ощущениями свободного полета — внизу проплывал лес, солнце вольно светило в чистом небе. Ромили попыталась пробудить в ее сознании память о самой последней охоте — вот она спиралью падает вниз, бьет жертву, потом большими кусками глотает кровавые куски… И следом опять ее посетило неослабевающее чувство голода, ощущение все увеличивающейся слабости. Голод доводил до безумия — вот оно, дымящееся мясо, хлынувшая кровь… Девушку едва не вырвало, так сильны были эмоции птицы; вместе с тем необорим был запах тухлятины — от него просто спасу не было.
— Тебе надо поесть, ты должна вырасти сильной. Ты такая красивая, такая совершенная… настоящая пречиоза…[6] — Ромили раз за разом принялась ласково нашептывать: — Пречиоза, Пречиоза… Так и буду тебя звать. Это будет твое имя… Ты очень хочешь есть, тебе надо еще расти, Пречиоза, мы будем вместе охотиться, но сначала ты должна довериться мне и поесть… Я очень этого хочу, поешь, птица. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты разделила со мной это чувство, но прежде ты должна научиться есть с моей руки… Поешь, Пречиоза, моя хорошая, драгоценная моя. Какая ты красавица! Почему ты не хочешь отведать этот кусочек? На вид он совсем свеженький. Только не умирай, я умоляю тебя!
Долгие часы провела девушка возле слабеющего ястреба, и все это время между ними шла напряженная борьба. Взмахи крыльев с каждым разом становились все слабее. Муки голода были нестерпимы — Ромили тоже едва справлялась с приступами боли. Ястреб по-прежнему холодно и отрешенно смотрел на человека, все так же ярко золотились ободки вокруг черных зрачков, все та же ненависть жила в них. Все то же отчаяние терзало душу девушки.
Приближался критический момент — если сейчас птица откажется от пищи, то все пропало. Она не съела ни кусочка с того самого часа, как попала в сети, а с тех пор прошло ни много ни мало четыре часа.
Может, отец был прав и женщине не пристало заниматься мужскими делами… Не под силу ей это…
На ум пришло мгновение, когда она впервые мысленно перевоплотилась в ястреба и взглянула на себя, Ромили Макаран, глазами птицы. Вновь страх и отчаяние затопили душу, и тут же эти страсти смешались с ее собственными — если эта птица погибнет, у Ромили самой не будет будущего. Что ей тогда останется? Вышивание гладью, обычный удел женщины… Она почувствовала, что ожидающая ее темница куда страшнее той, в которой очутилась ястребица. У нее по крайней мере есть шанс вновь взмахнуть крыльями, взлететь в небо, глянуть с высоты на землю — она же, Ромили, окажется приговоренной пожизненно. Ей уже не видать свободы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});