у крепости, и Само скорым шагом пошел домой. Соль и без него разгрузят. Он ворвался в терем, где Людмила бросилась ему на шею, прижавшись тугой, налитой молоком грудью. Она не сказала ничего, но все сказали ее глаза, а Само и не заметил, как оказался на супружеском ложе, душа жену в объятиях. Первый голод он утолил быстро, и вскоре они просто лежали, прижавшись друг к другу разгоряченными телами.
— Как наш сын? — спросил Самослав, хотя малыш на расстоянии руки от него посапывал в люльке, засунув в рот палец.
— Все хорошо, — сказала Людмила. — Я принесла богатые жертвы Мокоши. Она не оставит нас.
— Это ты молодец, — поморщился Само, но больше ничего не спросил. Ответ был исчерпывающим, и большего он от жены все равно не добился бы. — Ты Деметрия навещаешь?
— Конечно, каждый день захожу, и не по разу. Он в надежных руках. Любава за ним, как родная мать, смотрит. Ругает его, почем зря, он все порывается встать.
— Вот зараза ромейская! — Самослав вскочил с постели. — Пойду-ка я к нему, посмотрю, что там. Прибить его мало!
Он оделся и быстрым шагом пошел в дом Деметрия, благо он и был то в двадцати шагах. Зрелище, что увидел Само, когда зашел в комнату тагматраха, поразило его до глубины души. У постели больного, на чурбаке, выполнявшем роль стула, стояли шахматы, вырезанные из разных пород дерева. Рядом сидел Збых с отрешенным лицом, который обхватил голову двумя руками. На его лице была написана напряженная работа мысли. Деметрий, который поднял руку в приветствии, жестом пригласил садиться. Его нога была в деревянном лубке, на котором Любава перематывала полотняные бинты. Видно, ослабели они и плохо держали ногу. Она робко взглянула на князя, испуганно пряча глаза. Наконец, Збых сделал ход и победоносно посмотрел на противника. К величайшему удивлению князя, ответный ход сделала девчонка, после чего снова занялась ногой, а Збых опять начал лохматить волосы в глубоком раздумье.
— Как игра? — поинтересовался Само.
— Три-один, — не поворачиваясь к нему, ответил Збых. — Она выигрывает. Зверь, а не девка, с ума сойти можно!
— Зверь, говоришь, — задумчиво протянул Само и обратился к Деметрию. — Тогда вот задача тебе. Научишь ее счету. Если я в ней не ошибаюсь, тебе много времени не понадобится. И если еще узнаю, что ты порываешься встать, я около тебя стражу поставлю и велю к ложу ремнями привязать.
Шесть изумленных глаз уставились на владыку. Любава тут же нырнула взглядом вниз и что-то такое промелькнуло в нем. Удовлетворение, радость, несмелая надежда... А вот испуга в них не было. Вот ни на мизинец. А девка-то с сюрпризом оказалась, не ожидал, подумал Самослав. В глазах же мужиков читалось недоумение. Учить считать сироту из глухой дулебской деревушки? Это было чересчур даже для отличающегося своими чудачествами князя.
А Самослав уже пошел за ворота, где заканчивали пробежку четыре сотни полуголых бойцов под руководством Горана. Все, кому не по нраву оказались новые порядки, уже покинули стройные ряды, и теперь расчищали земли под пашню или отправились в Соляной городок, куда эти самые новые порядки еще не добрались. Там пока было достаточно силы и отваги, как и везде в словенских землях. Но тут Самослав затеял что-то совершенно невообразимое, и давно забытое еще с римских времен. Пока что он делал то, что и сам проходил на первых курсах училища, где бесконечная пахота от рассвета до заката лепила за четыре года из мамких сыночков советских офицеров. А уж, что такое для лейтенанта-первогодка заступить в наряд в ночь с пятницы на понедельник, и вовсе не сможет понять тот, кто не служил. Так что ряды турников, кожаных груш, набитых песком и подобий штанг, сделанных из дерева и камней, радовали глаз, возвращая владыку в далекую молодость. Очень хотелось покидать чугунную гирю, но нет. Тут чугун называли «свинским железом», он не стоил ничего и считался браком при плавке. А уж запороть ее было раз плюнуть, учитывая, что абсолютно все манипуляции и дозировки применялись на глазок. А плавить чугун тут пока не умели. Жаль...
Самослав и сам проходил с парнями весь комплекс упражнений, только отлучка была ему оправданием. В это время любой правитель был воином, а значит, должен был разделять все тяготы со своими людьми. Иначе не добиться настоящей преданности, и никакие деньги не помогут. Менталитет!
— Кузня! Как я забыл! — владыка скорым шагом пошел к длинному сараю, который вынесли далеко за стены. Оттуда доносились методичные удары молота и перебранка на латыни, обильно перемешанной со словенскими наименованиями половых органов и разнообразных способов их применения.
Кузнец, выписанный из Санса, могучий горбоносый мужик из римлян, носил до боли знакомое имя Максим, и в выражениях не стеснялся.
— Я бить маленький молот, а ты в это же самое место бить большой молот! В это место, не в другой! Понимать меня, упрямый осел, которого поиметь во все дыры вонючий верблюд?
— Максим, ты чего так разошелся? — удивленно спросил Само, глядя на кузнеца и растерянного здоровенного парня из хорутан, который намеревался обидеться, но не мог, потому что не знал, что такое осел и верблюд. Он их никогда не видел.
— Сильный парень, но есть очень глупый, ваша светлость! — кузнец слегка поклонился. — Иди, поешь, мы пока закончить.
Молодой коваль поклонился и молча вышел. А Само вышел с кузнецом на воздух, у него был серьезный разговор, который он обдумывал не один день. Он перешел на латынь.
— Как работа, Максим? Как устроился? — участливо спросил он.
— Все хорошо, ваша светлость, — кивнул кузнец. — Работы много, по оплате нареканий тоже нет. Все, что договаривались, господин Лют мне отдает.
— Не хочешь ли расширить свою кузню? — спросил Самослав. — Нанять подмастерий человек пять-десять...
— Да зачем мне это? — удивленно пожал плечами кузнец. — Меня и так все устраивает. А наймешь подмастерий, они ремеслу научатся, и будут у моих детей хлеб отбивать.
— Тебя устраивает? — князь схватил кузнеца за ворот и пригнул его к себе, уставившись в лицо яростным взглядом. — А меня не устраивает! И знаешь почему?
— Почему? — бешенство, что сверкнуло в глазах герцога, напугало кузнеца не на шутку. Видно, знать, она везде одинаковая.
— Ты войны при короле Теодорихе помнишь? — спросил его Само.
— Помню, конечно, — кивнул тот. — Всё ждали, когда из Австразии алеманы с тюрингами придут. Страх такой был, что и не выговорить.
— Так если мы все, что замыслили, сделать не успеем, то тебе те алеманы и тюринги милосердными сестрами из монастыря святой Радегунды покажутся! Это ты понимаешь?