видно, тоже все было в полном порядке. Во всяком случае, это чувствовалось потому, как он говорил и держался с нами. Строгости лишней на себя не напускал, трудностями не пугал, но и молочных рек с кисельными берегами не обещал. Ясно и четко дал понять, что мы, молодые, его надежда и опора и что он крепко на нас рассчитывает. Мы, со своей стороны, тоже дали понять, что в грязь лицом не ударим, не посрамим родное училище и пограничное звание. После этого начальник штаба объявил приказ о нашем назначении. Я оставался здесь, на этом острове, Стас Прокофьев и Витя Тарантович отбывали на соседний, Володе Матросову одному предстояло высадиться еще дальше, а Вале Альзобе и Диме Новикову достался самый северный остров. Словом, почти как в песне поется: «На запад поедет один из вас, на Дальний Восток другой…» Мы вышли из штаба, спустились к берегу океана и только тут поняли, что нам осталось быть вместе считанные часы…
— Ну вот и пришли, — говорит нам «экскурсовод», и мы останавливаемся на берегу странной черной реки, бросающей свой застывший поток прямо в океан. Сотни лет назад, извергаясь, вулкан излил из своего огнедышащего чрева поток раскаленной лавы. Остыв, она превратилась в каменную реку, сочащуюся кое-где горячими ключами. Яростно грохочет о прибрежные скалы прибой, фонтаны брызг высоко взлетают над берегом. Пахнет сыростью, водорослями и сероводородом.
— Эх, не повезло! Прилив! — вздыхает Коля. — Придется подождать малость.
Сидим, ждем. Молча курим. Постепенно волна слабеет, шум глохнет, и вода нехотя отступает от берега, обнажая неровное русло черной реки. Из расселин в камнях начинает сочиться белый пар, сильнее пахнет серой. Наконец обозначились и сами ванны — овальные впадины под тонким слоем прилива. Камни над ними почти оранжевого цвета, словно обожженные на сильном огне. Зрелище впечатляющее. Именно так, наверно, выглядит чистилище…
Совершив ритуальное омовение в серных ваннах Горячего пляжа, мы возвращаемся в поселок.
Время к ужину. Небо немного очистилось от хмари и посветлело. На горизонте обозначилась ярко-оранжевая полоска заката. Над одноэтажными деревянными домишками призывно струятся дымы. От Горячего пляжа к жилью дружно потянулись женщины с кастрюльками в руках. Плывут мимо нас аппетитные запахи снеди, будоража и без того изголодавшиеся за семь дней пути наши желудки. Женщины приветливо улыбаются на наше обходительное «здрасте» и торжественно проплывают мимо. Некоторые оглядываются. Как же интересно — сразу столько новеньких в поселке!
Коля-гид робко жмется к нам и прячется за наши спины. Солнце на его безоблачном горизонте вдруг померкло.
— Николай, а Николай! — окликают его. — А уроки?..
— Ма, я тут товарищам новеньким офицерам чудеса показывал, — объясняет Коля.
— Ступай домой! Теперь я тебе чудеса стану показывать. Ишь, моду взял — целыми днями шляться!
Мы участливо смотрим Коле вслед. Сердобольный Витя заклинает молодую мать:
— Вы его не очень ругайте. Он — хороший!
— Да, хороший, покуда спит…
В гостинице нас никто не ждет. За исключением одноглазого кота, которого Димка тут же наградил прозвищем Бен-Гурион. Ужин, разумеется, нам тоже никто не приносит. Прелести холостяцкой жизни налицо. Как тут не позавидуешь Олегу Петрову! Тянем спички — бежать в магазин выпадает Вите Тарантовичу. По части жребия он у нас шестерка, из «рабства» не вылезает. Минут через двадцать он является основательно загруженный консервами — тушенка, рыба, компоты, даже ананас в собственном соку. В придачу каждому — по коробке конфет «Садко».
— Детишкам на молочишко, — шутит Димка.
— Да, детишкам, — серьезным тоном парирует наш кормилец. — А то приедешь на заставу с пустыми руками, а тебе какой-нибудь карапуз возьмет и скажет: «Дядя — бяка!» Так и начнешь свою карьеру с плохой характеристики.
Мы молча переглядываемся: крыть нечем, копнул глубоко. Он у нас такой, Витя Тарантович, предусмотрительный. Я бы лично ни за что не догадался.
Трапезничаем мы, как всегда, весело. Острим, подначиваем козла отпущения. Сегодня дежурным козлом у нас опять же Витя. Но на всем этом нашем веселье уже лежит печать разлуки, и я это очень остро чувствую. Остальные тоже чувствуют. Вижу по глазам, да и сам их отвожу в сторону при каждом удобном случае.
Валька берет в руки свою подружку-гитару и трогает струну. Она издает протяжный печальный звук, от которого вдруг першит в горле. Веселью нашему приходит конец. Сидим как в воду опущенные. Не могу смотреть на Вальку. Что-то творится с нашим менестрелем.
— Ну что мы как в церкви? — говорит Матросов наигранно бодрым тоном. — Хороним кого? А ну, Валя, рвани там про обезьян!
Есть в нашем репертуаре такая бестолковая песенка на все случаи жизни: «Там, где обезьяны кушают бананы, где на краю света племя «ням» живет…»
— Не надо, Вова, это серьезно, — тихо сказал Валька. — Ребята, поймите, это ведь так серьезно — наша разлука. Вот мы тут все вместе, и нам все нипочем… Я не представляю, как мы будем врозь. Не представляю…
— Ну мы же в одном отряде! — сказал Витенька Тарантович. — Это здорово! Мы будем видеться. Нас скоро вызовут на сборы…
— А годика через два отпустят в очередной отпуск, — вставил Димка. — Как поется в популярной песне: «…и до грядущего подать рукой».
— Братцы, спуститесь-ка на грешную землю, — призывает Стас. — Ничего особенного не происходит. Просто чудес на свете не бывает. Их нет, и точка. Для каждого в жизни наступает момент, когда надо начинать жить и мыслить самостоятельно. Считайте, что наше время пришло, и тогда все станет на свои места.
Стас, как всегда, прав. Самый серьезный и самый рассудительный человек среди нас. Оказывается, все так просто и понятно, стоит только спуститься с небес. Стас, ты мудр, как Минерва!
А все-таки обидно, что чудес на свете нет.
НАЧАЛО
— Вы на заставу Рогозного? Тогда мигом на пирс — там ваш начальник загружает продовольствие. Шхуна скоро отходит. Спешите, лейтенант! В другой раз такого комфорта не будет. — Замначштаба пожимает мне руку и загадочно улыбается. — Считайте, что вам крупно повезло. Ваша застава хотя и на этом острове, но для нас как обратная сторона Луны…
На скоростях я прощаюсь с ребятами, гордый оттого, что первым отбываю к месту службы, прыгаю на ходу в попутную машину и мчусь в Южный на пирс.
Вечер. Сыплет бус — противный такой, мелкий дождичек. Пирс теряется в сумеречной хляби, точно в тумане. Ни бухты, ни поселка рассмотреть невозможно. Море угадывается лишь по ударам волн в сваи пирса и равномерному вдоху-выдоху, сопровождающему каждый такой удар. Дождь просачивается во все поры плащ-накидки, обволакивает тело сыростью. Уже битый час я торчу здесь в ожидании погрузки. Но не