Читать интересную книгу Повесть о старых женщинах - Арнольд Беннетт

— Вот она! — воскликнула Софья.

По Площади, от угла Кинг-стрит, шла женщина в новой шляпке с розовыми лентами и в новом голубом платье, приспущенном в плечах и весьма пышном внизу. Шляпка и платье, сопровождаемые беспощадными взглядами Констанции и Софьи, плыли к северу сквозь немое, освещенное солнцем безлюдье Площади (в четверг пополудни торговля прекращалась повсюду, кроме кондитерской и одной аптеки) в поисках романтической встречи. Где-то под шляпкой и платьем витала душа Мэгги, прислуги Бейнсов. Мэгги появилась в лавке еще до рождения Констанции и Софьи. Семнадцать часов в сутки она проводила в кухне, расположенной в подвале, а остальные семь — в комнатке на чердаке, из дому она выходила только по воскресным вечерам, чтобы посетить церковь, и еще один раз в месяц — в четверг после обеда. Ей было строго запрещено приводить в дом «поклонников», но разрешалось, правда, лишь в редких случаях и в виде огромного одолжения, принимать у себя в подземной берлоге тетку из Лонгшо. Все, да и она сама, считали, что «место» у нее хорошее и относятся к ней хорошо. Следует признать, например, что ей разрешалось влюбляться по собственному выбору при условии, что она не будет «встречаться» с поклонником в кухне или во дворе. И она-таки влюблялась! В течение семнадцати лет она была помолвлена одиннадцать раз. Невозможно было понять, как это уродливое и сильное существо могло так вяло отзываться даже на происки штейгера или почему, поймав мужчину в любовные сети, могла она дойти до такой глупости, чтобы выпустить его на свободу. Но души таких вот Мэгги полны тайн. Эта раба становилась невестой, вероятно, чаще, чем любая женщина в Берсли. Хозяева настолько привыкли к ее поразительным сообщениям, что на протяжении многих лет отвечали на них лишь восклицанием: «Вот как, Мэгги!» Помолвки и трагические расставания стали для Мэгги своего рода развлечением. Окажись Мэгги в других обстоятельствах, она могла бы вместо этого заниматься, скажем, игрой на фортепьяно.

— Ну, конечно, без перчаток! — ехидно произнесла Софья.

— Уж не думаешь ли ты, что у нее есть перчатки, — заметила Констанция.

Наступила пауза, пока шляпка и платье не приблизились к верхней части Площади.

— А что, если она обернется и увидит нас? — забеспокоилась Констанция.

— Мне это совершенно безразлично, — произнесла с почти исступленным высокомерием Софья и слегка тряхнула головой.

В верхней части Площади, между банком и таверной «Маркиз Гранби», как обычно, собралось несколько бездельников. Один из них сделал шаг вперед и обменялся рукопожатием с явно довольной Мэгги. Не могло быть сомнений, что налицо непристойное рандеву. Сорокалетняя девица, от поцелуя которой не растаяло бы даже топленое сало, нашла свою двенадцатую жертву! Парочка отправилась по Олдкасл-стрит и исчезла из виду.

— Ну и ну! — воскликнула Констанция. — Видела ты что-нибудь подобное?

Софья, не найдя нужных слов, покраснела и прикусила губку.

Глубоко таящаяся, неосознанная юношеская жестокость привела Констанцию и Софью в их любимое пристанище — мастерскую — для того, без сомнения, чтобы поиздеваться над Мэгги в ее новом туалете. Они, пусть еще смутно, понимали, что такая некрасивая, неопрятная женщина не имеет права заводить новые туалеты. Даже ее желание подышать воздухом в четверг вечером казалось им неестественным и несколько предосудительным. Почему бы ей хотеть вырваться из кухни? Что касается ее нежных чувств, то к ним они относились с безусловным неодобрением. Мысль, что Мэгги способна на чистую любовь, представлялась им не просто смешной, но оскорбительной и безнравственной. Однако не следует ни на мгновение сомневаться в том, что это были милые, добрые, благонравные, очаровательные девушки! Ибо они действительно были такими, но вот ангелами они не были.

— Какая нелепость! — сурово произнесла Софья. На ее стороне были молодость, красота и положение в обществе. Ей все это действительно представлялось нелепым.

— Бедняжка Мэгги! — пробормотала Констанция. Ее добродушие граничило с глупостью, она постоянно оправдывала людей, и благожелательность всегда брала верх и одерживала победу над ее разумом.

— Когда вернется мама? — спросила Софья.

— К ужину.

— Слава всевышнему! — воскликнула Софья, в восторге сложив молитвенно руки. Они соскользнули с прилавка по-мальчишески, не следуя манерам «взрослых девушек», как их называла мать.

— Пойдем сыграем Осборнские кадрили, — предложила Софья. (Осборнские кадрили — серия танцев, которые полагалось исполнять на рояле в четыре украшенные драгоценными кольцами руки.)

— И не подумаю, — ответила Констанция, не по возрасту деловито махнув рукой. Своим жестом и тоном она как бы обращалась к Софье: «Софья, как ты можешь так слепо относиться к скоротечности нашего бытия, чтобы предлагать мне побренчать с тобой на пианино?» А ведь только что она вела себя как мальчишка.

— А почему не поиграть? — спросила Софья.

— У меня никогда не будет такой, как сегодня, возможности заняться этим делом, — заявила Констанция, снимая с прилавка мешочек. Она уселась и вынула из мешочка кусок канвы, по которой разноцветной шерстью вышивала букет роз. Раньше канва была натянута на пяльцы, но теперь, когда тонкая работа над лепестками и листочками была завершена и не оставалось ничего, кроме однообразного фона, Констанция ограничилась тем, что приколола ткань к юбке на колене. Приготовив длинную иглу и несколько мотков шерсти горчичного цвета, она склонилась над вышивкой и приступила к заполнению крохотных квадратиков. Весь рисунок состоял из квадратиков, переходы от красного к зеленому, изгибы мельчайших бутонов — все выполнялось в виде квадратиков, в результате чего получалась некая имитация фрагмента неподражаемого аксминстерского ковра{13}. И все же тонкость шерсти, быстрое и изящное движение пальчиков, безостановочно скользящих то по лицевой, то по изнаночной стороне ткани, нежный шелест шерстяной нитки, продергиваемой через отверстия, и напряженность, юношеская серьезность потупленного взора наполняли очарованием это занятие и служили ему оправданием, хотя с художественной точки зрения его едва ли можно было извинить. Вышиваемой салфетке было предназначено украсить позолоченный каминный экран в гостиной, а также стать подарком ко дню рождения миссис Бейнс от ее старшей дочери. Была ли эта затея таким секретом от миссис Бейнс, как это полагала Констанция, знала лишь сама миссис Бейнс.

— Кон, — тихо сказала Софья, — ты иногда бываешь такая противная.

— Видишь ли, — мягко ответила Констанция, — нечего делать вид, что эту работу можно не закончить до начала занятий в школе, ведь это последний срок.

Софья бродила по комнате, готовая стать жертвой сатаны.

— О! — радостно, даже ликующе воскликнула она, бросив взгляд за трюмо, — вот же мамина новая юбка! Мисс Дан прикрепляла к ней гипюровый лиф! Ах, матушка! Как вы будете великолепны.

Констанция услышала шуршание одежды.

— Что ты там делаешь, Софья?

— Ничего.

— Надеюсь, ты не надеваешь эту юбку?

— А почему бы и нет?

— Послушай, ты же зацепишь ее!

Прекратив спор, Софья выскочила из-за огромного зеркала. Она уже сбросила значительную часть своей одежды, и лицо ее пылало озорством. Она бегом пересекла комнату и начала тщательно изучать большую цветную литографию.

На литографии были изображены пятнадцать сестер, все — одного роста, одинаково стройные и одного возраста — примерно лет двадцати пяти, все отмечены однообразно надменной и пресной красотой. Полное сходство лиц убедительно подтверждало, что они в самом деле сестры; их осанка указывала, что они принцессы — отпрыски каких-то немыслимо плодовитых короля и королевы. Руки их не ведали труда, с лиц не сходила великосветская улыбка. Принцессы прогуливались среди мраморных лестниц и веранд, а вдалеке виднелась эстрада для оркестра и диковинные деревья. На одной из принцесс была амазонка, на другой — вечернее платье, третья была одета к чаю, на четвертой был туалет для театра, а пятая, по-видимому, приготовилась ко сну. Одна из них держала за руку девочку, которая не могла быть ее дочкой, ибо этих принцесс человеческие страсти не касались. Откуда у нее эта девочка? Почему одна сестра направляется в театр, другая — к чайному столу, третья — в конюшню, четвертая — в спальную? Почему на одной теплая накидка, а другая прячется под зонтиком от летнего зноя? Картина была полна таинственности, но самым странным казалось то, что все эти высочества явно испытывали удовольствие от своих нелепейших и старомодных нарядов. Несуразные шляпы с развевающимися вуалями, несуразные пятнистые капоры, тесно облегающие голову, низкие несуразные прически, несуразные мешковатые рукава, несуразные пояса, расположенные выше талии, несуразные корсажи с фестонами! А юбки! Что за юбки! Настоящие широченные, разукрашенные пирамиды, к вершинам которых приклеены верхние половины принцесс. Поразительно, что принцессы согласились выглядеть столь нелепо и испытывать такие неудобства. Но Софья не замечала ничего чудовищного в этой картине, на которой была надпись: «Последние летние моды из Парижа. Бесплатное приложение к «Майрес Джорнел». Софья и представить себе не могла ничего более изящного, очаровательного и ошеломляющего, чем одежды пятнадцати принцесс.