Читать интересную книгу Тысяча и одна ночь. Том XII - Древневосточная литература

И царевич, услышав эти слова, поцеловал везирю руки и поблагодарил его за его дело и воскликнул: «Подобный тебе да будет везирем царя величайшего! Клянусь Аллахом, если я достигну желаемого и вернусь радостный к царю, я осведомлю его об этом, чтобы он оказал тебе ещё большее уважение и возвысил твой сан и слушал бы твои слова». И везирь поцеловал у него руку, и потом они пошли к старику садовнику и сказали ему: «Посмотри на это место – как оно прекрасно!» И старик воскликнул: «Все это по вашему счастью!» – «О старец, – сказали они потом, – если спросят тебя хозяева этого места, кто отстроил этот дворец, скажи им: «Я отстроил его на свои деньги, чтобы досталось тебе благо и награда». И старик отвечал: «Слушаю и повинуюсь».

И царевич не оставлял этого старика, и вот что случилось с везирем и царевичем.

Что же касается Хайят-ан-Нуфус, то, когда прекратились письма к ней и послания и исчезла старуха, она обрадовалась сильной радостью и подумала, что юноша уехал в свою страну. И когда наступил какой-то день, принесли ей покрытое блюдо от её отца. И, открыв его, она нашла в нем прекрасные плоды. И она спросила и сказала: «Разве пришло время для этих плодов?» И ей ответили: – «Да». И тогда она воскликнула: «Что, если бы мне приготовиться к прогулке в саду!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот двадцать седьмая ночь

Когда же настала семьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна, когда её отец послал к ней плоды, спросила и сказала: «Разве пришло время этик плодов?» И ей ответили: «Да».

И тогда она воскликнула: «Что, если бы нам приготовиться к прогулке в саду!» И её невольницы сказали ей: «Прекрасная мысль, о госпожа! Клянёмся Аллахом, мы стосковались по этому саду». И царевна спросила: «Как же поступить? Ведь каждый год нас водит по саду и показывает нам в нем разные деревья только няня, а я прибила её и запретила ей ходить ко мне. Я раскаиваюсь в том, что из-за меня с нею было, так как она, при всех обстоятельствах, моя няня и я обязана ей воспитанием. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!»

И когда невольницы услышали от царевны такие слова, они все поднялись и поцеловали землю меж её рук и сказали: «Ради Аллаха, о госпожа, прости её и прикажи её привести!» И царевна ответила: «Клянусь Аллахом, я решилась на это дело! Кто же из вас пойдёт к ней? Я приготовила ей роскошную одежду».

И подошли к царевне две невольницы, одну из которых звали Бульбуль, а другую звали Савад-аль-айн[8] а это были старшие невольницы царевны и приближённые к ней, и они обладали красотою и прелестью), и сказали: «Мы пойдём к ней, о царевна». И девушка молвила: «Делайте, что вам вздумается!»

И они пошли к дому няньки и постучали в ворота и вошли к ней, и, узнав их, старуха встретила их объятиями и приветствовала их, и когда невольницы уселись, они сказали: «О нянюшка, царевна произнесла прощение и смиловалась над тобой». И старуха воскликнула: «Не будет этого никогда, хотя бы меня напоили из чаш смерти! Разве я забыла, как меня пытали перед любящими и ненавистниками, когда окрасилась моя одежда кровью и я чуть не умерла от жестоких побоев, а затем меня потащили за ноги, точно дохлую собаку, и выбросили за ворота! Клянусь Аллахом, я не вернусь к ней никогда и не наполню моих глаз её видом!» И невольницы сказали ей: «Не делай нашего старания напрасным! Где же твоё уважение к нам? Посмотри, кто к тебе явился и вошёл к тебе, – разве ты хочешь кого-нибудь, кто выше нас по положению у царевны?» И старуха воскликнула: «Прибегаю к Аллаху! Я знаю, что мой сан меньше вашего, но только царевна возвысила мой сан в глазах своих невольниц и слуг, и когда я сердилась на самую старшую из них, она умирала живьём». – «Дело осталось как было и ни в чем не изменилось – напротив, оно ещё лучше, чем ты думаешь, – сказали невольницы. – Царевна унизилась перед тобой и ищет мира без посредников».

«Клянусь Аллахом, – воскликнула старуха, – если бы не ваш приход ко мне, я бы к ней не вернулась, хотя бы она приказала меня убить!»

И невольницы поблагодарили её за это, и старуха тотчас же поднялась и надела свою одежду и вышла с ними. И они шли вместе, пока старуха не вошла к царевне, и когда она вошла к ней, царевна поднялась на ноги, а нянька воскликнула: «Аллах, Аллах, о царевна, – ошибка от меня или от тебя?» – «Ошибка от меня, а прощение и милость – от тебя, – сказала царевна. – Клянусь Аллахом, о нянюшка, твой сан у меня высок, и я обязана тебе воспитанием. Но ты знаешь, что Аллах – велик он и славен! – определил тварям четыре вещи: сотворение, жизнь, надел и срок, и не во власти человека отвратить приговор. Я не совладала со своей душой и не могла удержать её, и я раскаялась в том, что сделала, о нянюшка!»

И тогда прошёл гнев, охвативший старуху, и она поднялась и поцеловала землю меж рук царевны, и та приказала подать роскошную одежду и облачила в неё старуху, и старуха до крайности обрадовалась этой одежде, – ведь евнухи и невольницы стояли перед ней. И когда собрание закончилось, царевна спросила: «О нянюшка, как обстоит дело с плодами и нашими плодовыми рощами?» И старуха ответила: «Клянусь Аллахом, о госпожа, я видела большинство плодов в городе, и сегодня я разузнаю об этом деле и дам тебе ответ». И она вышла от царевны, удостоившись величайшего почёта, и отправилась и пришла к царевичу, и тот радостно встретил старуху и обнял её и возвеселился из-за её прихода. И сердце его расправилось, так как он долго ожидал, когда её увидит. И старуха рассказала ему о том, что случилось у неё с царевной, и о том, что царевна хочет спуститься в сад в такой-то день…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот двадцать восьмая ночь

Когда же настала семьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха пришла к царевичу и рассказала ему о том, что у неё случилось с царевной Хайят-ан-Нуфус и о том, что та спустится в сад в такой-то день, и спросила: «Сделал ли ты то, что я тебе велела с привратником сада и достигло ли его что-нибудь из твоей милости?» – «Да, – отвечал царевич. – Он стал моим другом, и его путь – мой путь, и у него на уме, чтобы случилось у меня какое-нибудь до него дело». И потом он рассказал ей, что произошло у него с везирем и как тот велел нарисовать сон, виденный царевной, и дело с охотником, сетью и хищником, и когда старуха услышала его речи, она обрадовалась сильной радостью и сказала царевичу: «Заклинаю тебя Аллахом, пусть будет твой везирь посредине своего сердца – его поступки указывают на полноту его ума, и он помог тебе в достижении желаемого. Поднимайся сейчас же, о дитя моё, сходи в баню и надень самую роскошную твою одежду – у нас не осталось хитрости больше этой – и ступай к привратнику и сделай с ним хитрость, чтобы он дал тебе переночевать в саду – если бы ему наполнили всю землю золотом, он бы не дал никому войти в сад. А когда войдёшь, спрячься, чтобы не видели тебя глаза, и сиди, спрятавшись, пока не услышишь, как я скажу: «О тайно милостивый, спаси нас от того, что нас страшит!» И тогда выйди из-под прикрытия и покажи свою красоту и прелесть и спрячься между деревьями, ведь твоя красота смущает луны. Когда царевна Хайят-ан-Нуфус увидит тебя, её сердце и члены наполнятся любовью к тебе и ты достигнешь того, чего хочешь и желаешь, и забота твоя пройдёт». И юноша сказал: «Слушаю и повинуюсь!» И вынул кошелёк, в котором была тысяча динаров, и старуха взяла его и ушла. А царевич в тот же час и минуту вышел и пошёл в баню и вымылся и надел лучшую одежду из одежд царей Хосроев и подпоясался поясом, в который он набрал всяких драгоценных камней, и надел тюрбан, вышитый нитками червонного золота и окаймлённый жемчугом и яхонтами. И щеки его горели, и уста его алели, и глаза его пленяли газелей, и он покачивался словно захмелевший, и покрыла его красота и прелесть, и позорил ветви его гибкий стан.

И царевич положил за пазуху мешок, в котором была тысяча динаров, и пришёл к саду. Он постучал в ворота, и привратник откликнулся и отпер ворота и, увидав царевича, сильно обрадовался и приветствовал его самым пышным приветом. И он увидел, что лицо юноши нахмурено, и спросил его, что с ним, и царевич сказал: «Знай, о старец, что я у моего отца в почёте и он никогда не касался меня рукой до сегодняшнего дня. У нас с ним случился разговор, и он выбранил меня и ударил меня по лицу и побил палкой и выгнал, и я не знал ни одного друга и испугался обмана времени, а ты знаешь, что гнев родителей – дело не маленькое. И я пришёл к тебе, о дядюшка, – мой отец о тебе осведомлён, – и хочу от твоей милости, чтобы я мог остаться в саду до конца дня или переночевать в нем, пока не исправит Аллах дело между мной и моим отцом».

И когда садовник услышал слова юноши, он огорчился из-за того, что случилось у него с отцом, и сказал: «О господин, позволишь ли ты мне сходить к твоему отцу и пойти к нему и быть причиной примирения между вами?» И юноша сказал: «О дядюшка, знай, что у моего отца нрав непосильный, и если ты заговоришь с ним о мире, когда он будет в пылу гнева, он к тебе не повернётся». – «Слушаю и повинуюсь! – сказал садовник. – Но пойдём, о господин, со мною ко мне домой – я положу тебя на ночь между детьми и женой, и никто нас не осудит». – «О дядюшка, я всегда остаюсь один, когда я в гневе», – отвечал царевич, и садовник сказал: «Мне тяжело, что ты будешь спать один, в саду, когда у меня есть дом». – «О батюшка, я делаю это с целью, чтобы прошёл у меня приступ гнева, и я знаю, что мой отец простит меня из-за этого и его сердце ко мне смягчится», – сказал царевич. «Если уж это неизбежно, – молвил садовник, – я принесу тебе постель, чтобы на ней спать, и одеяло, чтобы покрыться». – «О дядюшка, в этом нет дурного», – ответил царевич. И старик поднялся и отпер ворота сада и принёс ему постель и одеяло (а старик не знал, что царевна хочет выйти в сад).