стала выкарабкиваться из рва из последних сил, упираясь ногами в квакающую жижу.
С небес доносится рев моторов. Вспыхивают прожектора вертолета. Вертолет кружит над лесом, он тоже ищет её. Преследователи всё ближе.
Это уже было с ней раньше, она знала, что её уже преследовали, её уже убивали, один раз она спаслась, она знала это, она и сейчас спасется.
И из этого ощущения, ощущения неописуемой боли, пропал страх и возникло жаркое пламя гнева.
Она бежала, бежала, что есть сил. Внезапно она увидела спасение – черная машина с тонированными стеклами. Она была свободной, она спаслась.
Дверца автомобиля открылась и из него вышел мужчина в военной форме. В его руках был пистолет. Ничего более девушка не помнила.
* * *
Адашев спокойным и размеренным шагом подошел к тому месту, где лежала девушка, её лицо казалось мирным и одухотворенным. Генерал проверил пульс. Всё было в порядке.
Послышался шум и возня. Это приближался Аристов в сопровождении охраны.
– У вас проблемы? – язвительно поинтересовался Адашев. – Должно быть, вы несколько переборщили с психологическим воздействием.
– Ерунда! – фыркнул Аристов. – Всё было в рамках допустимого. Я говорил, что процесс несовершенен. Я пробую разные раздражители.
– На мой взгляд её попытка побега осложняет ситуацию, – заметил Адашев, – я хочу ускорить операцию на месяц.
Аристов пожал плечами.
– Не вижу препятствий, – сказал доктор.
Адашев нахмурил брови.
– А она? – спросил генерал, указывая жестом бровей в сторону девушки.
Аристов равнодушно хмыкнул.
– Она мне более не нужна, – флегматично бросил доктор, – держать её лишнюю неделю или две – непозволительная роскошь. Впрочем, вы же этого и добивались, генерал.
– Тогда будем действовать, – сказал Адашев, – отпустим нашу птичку в свободный полет.
Аристов хищно улыбнулся в ответ. Что же, всё шло согласно плану. Девочку спровоцировали – теперь она будет искать и найдет, и тогда он заберет это у неё. Он не признавал никогда правоту других, но план Адашева следует признать дельным. По крайней мере на первом этапе ему можно следовать. А потом? Аристов усмехнулся. Потом план может и претерпеть какие-то изменения. Импровизация мышления отличает гения от посредственностей. Себя он относил к гениям.
Текущий день
Война… война не меняется…
С самой зари человечества, когда наши предки взяли в руки камни и палки, кровь лилась рекой во имя чего угодно – от Бога и справедливости до банальной ярости психопатов. С этим описанием, пожалуй, можно согласится. Только следовало бы добавить, что самая страшная из войн есть война гражданская, когда брат с оружием в руках идет на брата, сын идет на отца, а отец на сына, когда ещё вчера лучшие друзья, сегодня они уже страшные враги, готовые за свои убеждения перегрызть друг другу горло. Вот такая вот война и длилась уже больше пяти лет на территории когда-то процветавшей Понти́йской республики.
Да, Понти́я полыхала в огне гражданской войны. Дневной свет, который проливало на планету солнце ранней весны, пропадал, поглощаемый клочьями маслянистого дыма, зелёными облаками удушливого газа и поднимающимися к небу комьями земли. С неба дождём рушились обломки, обращаясь в полёте в длинные перепутанные ленты. На голубом фоне оставалась едва заметная белая дымка.
Посмотри на это зрелище мили за три четыре случайный путник, он нашел бы зрелище прекрасным, достойным кисти Франца Рубо или Василия Верещагина.
Вблизи бой выглядел по-иному.
Бой вблизи – шквал смятение и паника, свист снарядов и пуль, разрывающихся возле твоего окопа; стрекот пулемета вблизи кабины твоего БМП, в башне которого звенит сломанный мегафон.
Прямые попадания снарядов, от которых дрожит твой блиндаж, и погибают те, с кем ты еще совсем недавно делил солдатский паек, травил байки, мечтал о мирной жизни. А теперь он лежит убитый и ты не понимаешь, как это могло произойти. Как ещё секунду назад человек был жив, а теперь от него осталась только пустая оболочка? И от тебя, быть может, через секунду останется такая же оболочка и также кто-то другой такой же как ты будет стоять над твоим телом и удивляться.
Бой вблизи – отчаяние и ужас. Сжигающая внутренности уверенность, что весь мир хочет тебя убить.
Сейчас боя не было. Но эта напряженная тишина для молодой светловолосой девушки была хуже любой артиллерийской канонады, потому что она знала, что эта тишина временная. Временная до тех пор, пока не станет постоянной, а постоянной она станет только тогда, когда будет свергнута Директория. Впрочем, и Директория была лишь фантомом, винтиком в циничной игре, которую затеяла здесь Организация.
Новые краски собственных мыслей всё больше удивляли политического советника председателя мятежной республики, ведь, казалось бы, ещё совсем недавно она была менее идеологизированной девушкой. Ей самой иногда хотелось услышать свой прежний задор и беспечность. Не услышит. Не услышит никогда. Война выжгла из неё остатки её детскости. Глупо не повзрослеть после стольких лет. После всего, что произошло с ней. После всего того, что она узнала. Изящной ладонью девушка погладила круглый опал в своем кольце – свидетель её терзаний, перемен, что произошли с ней. А ещё символ. Символ того, что она понимает, что нужна людям. Символ того, что она должна озарять мир факелом справедливости. Патетичны вы стали, однако, барышня!
Девушка, одетая в жакет-френч, сидела верхом на прекрасном пегом рысаке, и казалось, что они вдвоем единственные существа на всем этом огромном пространстве. Она чувствовала себя нестерпимо одиноко и заброшено.
Опустив бинокль, девушка потрепала коня по загривку и что-то шепнув ему на ухо, шагом повела её назад к полевому лагерю. Она вновь возвращалась со смешанным чувством тоски и спокойствия. После решения ООН о создании буферной демилитаризованной Сожской области, обе армии зарылись в окопах и смотрели друг на друга сквозь прицелы лишь изредка устраивая мелкие стычки, которые, как правило, ничем серьезным не заканчивались, однако при этом ничто не свидетельствовало о каком-то прекращении конфликта.
Легко соскочив с лошади, стараясь не наступать лишний раз на ветки деревьев, полезла в вырытый рядом блиндаж. Она стянула с себя френч, бросив его в угол лежанки. Оставаясь только в майке без рукавов, девушка сняла сапоги и брюки и, шлепая босыми ногами по земляному полу, выбралась из блиндажа и, взяв в руки жестяное ведро, до краев наполненное водой, вылила его на себя и стала обтирать свою голову, грудь, плечи и ноги мылом.
Закончив обтираться, девушка опустошила на себя остатки воды из ведра и, завернувшись в полотенце, полезла назад в блиндаж и устало опустилась на лежанку.
Едва она прилегла,