Читать интересную книгу Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения - Вадим Россман

И эти упреки часто вполне справедливы, так как провинции и прочие нестоличные территории часто не получают должного внимания в журналистских репортажах, исторических сочинениях и туристических путеводителях. Тем не менее столицы как класс городов также часто оказываются обделенными вниманием ученых, но в несколько ином смысле. Тема столичности не особенно хорошо отрефлектирована и не интегрирована в единую дисциплину. Нужный материал разбросан в работах из разных предметных областей со своими языками, внутренними логиками, категориями, стандартами и моделями объяснения. До недавнего времени существовало всего несколько более или менее общих научно-теоретических статей на тему, где предпринимались попытки осмысления роли и смысла столичности в современном государстве (Eldredge, 1975; Hall, 1993; Campbell, 2003; Gottman, 1985; Tyrwhitt & Gottmann, 1983). Таким образом, в географической и дисциплинарной иерархии знаний о городах, отличной от самой иерархии городов, столица до недавнего времени занимала не самое почетное место.

Призывы к созданию дисциплины – особой науки о столицах, – естественно, не предполагают простого механического и эклектического соединения данных из разных дисциплин. Они имеют в виду попытку учреждения особой синтетической области, которая в сравнительном ключе позволила бы обозначить более универсальные стандарты осмысления и модели объяснения закономерностей возникновения, функционирования и роли столиц и их место в современных глобальных процессах. Взгляд на столицы в сравнительной перспективе позволил бы более критически рассматривать многие урбанистические и социальные явления, преодолеть множественность дисциплинарных подходов и разрешать противоречия в их различных схемах объяснения. Такой подход позволил бы, например, дать более объективную оценку множественности объяснений мотивов какого-то конкретного переноса столицы, которые уверенно высказываются разными историками или географами. Например, перенос столицы в Константинополь объясняется различными историками тремя разными способами: необходимостью создания новой христианской империи и дистанцированием от римского язычества (Тойнби), экономическими преимуществами нового места или чисто военными мотивами. Применение сравнительного метода анализа было бы наиболее ценным и незаменимым способом понимания закономерностей функционирования и создания столичных городов.

Оценки состояния дел в изучении столичной проблемы, высказанные Даумом и Кэмпбеллом, также, вероятно, имеют в виду явный крен в урбанистической литературе последних двух десятилетий в пользу анализа и описания глобальных городов и урбанистических сетей. Можно сказать, что, помимо урбанистических иерархий, существуют также иерархии знаний о городах и процессах эволюции городов, и в этих иерархиях знаний столицы занимают далеко не первое место. Многие урбанисты и географы адаптировали экономические методы анализа и сосредоточились на обсуждении таких важных феноменов и концепций, как мировой или глобальный город, агломерации и кластеры развития. Однако эти темы и теоретические парадигмы их осмысления не всегда хорошо подходили и подходят для анализа городов столичных.

Кроме того, тезис о закате национальных государств, который часто служил не всегда специально оговоренной предпосылкой многих из этих исследований, неявно предполагал, что главными участниками исторического процесса сегодня становятся глобальные города и международные корпорации, а столицы теряют свою прежнюю роль и значимость. В этой теоретической парадигме столицы стали рассматриваться по преимуществу как места локализации экономических интересов и их эффективность стала оцениваться, прежде всего, на основании экономических параметров. Рынкам также стала приписываться роль чуть ли не единственных агентов формирования существующих городских сетей и иерархий, в то время как роль автономных политических факторов и политических сетей обмена систематически недооценивалась (Ringrose, 1998).

В то время как экономические модели иногда проливают интересный и неожиданный свет на происходящее, они вместе с тем могут искажать суть многих социальных проблем. Исключительно экономический подход к проблеме не учитывает, например, внутренних критериев эффективности столиц и тех задач и функций, которые они исполняют. В последние годы стало появляться больше работ, посвященных столицам и политическим сетям, которые их формируют (Therborn & Bekker, 2011; Therborn & Но, 2009; Therborn, 2002). При этом такие исследования стали проводиться не только в отношении современных городов, но и для оценки формирования средневековых городов и различных других исторических форм урбанистических сетей (Ringrose, 1999; Daum, 2008). Заслуживает внимания также относительно недавний сравнительный поворот (comparative turn in urban studies) в изучении городов в урбанистической литературе.

Предварительное определение

Самое общее определение столицы подразумевает место пребывания правительства страны, хотя в некоторых современных государствах столичность не вполне соответствует этой дефиниции. Так, в ряде стран (Швейцария, Южная Африка, Боливия) различные столичные функции могут быть разнесены по разным городам, а в Нидерландах правительство располагается в Гааге, то есть за пределами официальной столицы государства[3]. Но такие ситуации являются, конечно, скорее исключением.

Современная концепция столицы является достаточно новой политической категорией. В Европе она начала складываться в том виде, в каком мы ее знаем, только в XVII веке. До этого периода во многих обществах столиц или вообще не было, или их роль была весьма ограниченной и принципиально отличалась от той роли, которую мы приписываем им сегодня. Подъем столиц связан с возникновением наций в результате процессов, которые будут описаны в следующих главах.

Главная задача столиц состоит в представлении нации самим себе и окружающему миру. Столицы представляют собой идеализированные образы нации и национальной истории, своего рода образы нации в миниатюре. Именно в силу такой репрезентативной функции столицы в некоторых контекстах могут восприниматься как тождественные всей нации целиком.

Именно поэтому названия столиц в некоторых государствах совпадают с самими названиями этих стран. Это относится, например, к таким странам, как Алжир, Тунис, Мексика, Гватемала, Сальвадор, Бразилия или Белиз, в случае которых название страны и столицы совпадают или совпадали в прошлом. Гитлер планировал назвать новую столицу своей империи, которая должна была также стать столицей мира и заменить Берлин, Германией (Welthauptstadt Germania). Эта тенденция относится не только к современности, но и к периоду древности. Именем своей столицы назывались такие государства, как Аккад, Вавилон или Рим. Однако если в древности народы назывались именами своих столиц, то в новое время тенденция состояла, напротив, в том, чтобы столицы назывались именами наций и народов.

По той же причине символической субституции именами столиц называют целые периоды национальной истории некоторых стран (например, петербургский и московский периоды в русской истории). В историографии нередко предпринимались попытки представить всю историю народа или страны через калейдоскоп ее различных столиц: опыты такого изложения предпринимались, в частности, в отношении истории Китая, Персии или Арабского халифата (Hitti, 1973; Geil, 2005). Константин Аксаков в свое время описал всю историю России в оптике ее различных столиц: Русь Киевскую, Владимирскую, Московскую и Петербургскую. В некоторых случаях речь шла о представлении только отдельных отрезков истории, как, например, в истории средневековой Болгарии (Полывянный, 1994). И в таком представлении через столицы, безусловно, был свой интерес и свои резоны, хотя далеко не все национальные истории поддаются такому описанию.

Идея о том, что столица представляет всю нацию целиком и является ее символическим двойником, находит отражение также в военных стратегиях, в стандартных и принятых языковых практиках (мы говорим «Вашингтон или Лондон принял решение», хотя реальным субъектом этой фразы обычно служит вся нация целиком), в некоторых формальных или неформальных конвенциях международного права и международных отношений.

В ситуации гражданской войны в решениях международных организаций часто реализуется презумпция о том, что силы, которые осуществляют стабильный контроль над столицей, являются наиболее легитимной репрезентацией нации и носителями государственного суверенитета, хотя de iure международное право не содержит пунктов, которые бы фиксировали или закрепляли такое признание. На этот факт обратила внимание Марика Ландау-Уэллс в своей недавней статье, где она обращается к примеру решений по поводу легитимности власти в четырех африканских странах, принятых различными международными организациями (Landau-Wells, 2008). В глазах международного сообщества, таким образом, de facto столица часто служит привилегированным локусом суверенной власти или государственного суверенитета, особенно в ситуациях гражданской войны. Речь здесь, конечно, идет только о тенденции.