Читать интересную книгу Спи, моя радость. Часть 3. Утро - Вероника Карпенко

что теперь будет?

Соня сжалась в комок, опасаясь, что жуткая драка непременно поставит крест. Не только на их с отцом дружбе!

— Ничего. Просто нам…, — он задумался, как будто стоял на распутье.

«Нам придется расстаться», — подсказывал растревоженный мозг.

— Нам больше не нужно скрываться, — закончил Никита.

— Серьезно? А я думала, что ты откажешься от меня, — сказала она, глядя под ноги.

— Шутишь? — он удивился. — Никто не заставит меня это сделать! Даже твой папа!

— Ненавижу его! — бросила Соня сквозь зубы.

Никита одёрнул её.

— Не говори так! Он твой отец. Поняла? И этого факта ничто не изменит, — проговорил он жестко.

И Соня послушно кивнула в ответ.

От сквера тянуло прохладой. Тяжесть осенней ночи ложилась на город. Он устало моргал светофорами, сонно щурился на прохожих глазницами желтых окон. Соня вцепилась в края его куртки. Она пахла мятой и горечью! Или воздух горчил? На подошвы её кроссовок пристали намокшие листья. Колючая стружка дождя до сих пор осыпалась с нависших над городом туч.

— Солнце, едем домой? — произнес он устало.

«Домой», — пробуждаясь, подумала Соня, понимая, что нужно стать сильной. Ведь теперь против них целый мир! А они — против целого мира.

Глава 8

Отцовский бойкот затянулся. И в этой холодной войне никто не хотел признавать поражение. «Он просто погорячился», — размышляла она, считая ступени подошвами модных кроссовок, — «Он извинится, признает вину. И тогда…».

Мать, открыла ей дверь, с выражением скорби.

«Кто-то умер», — подумала Соня. Не хватало зеркал, занавешенных темными тканями.

— Я…, — сказала она, но мать жестом велела молчать. Она оглянулась, как будто в гостиной дремал огнедышащий монстр.

Соня молча кивнула и направилась в спальню, как делала тысячу раз. Здесь все было как прежде! Картины по стенам, ночные гардины. За прозрачным стеклом внутри её шведской стенки примостилась коллекция мягких игрушек. Плюшевый мишка с сердечком — презент от Дениса, заяц с косыми ушами — сувенир от любимой подруги, и ёжик — подарок Никиты. Колючий, но милый!

Она собиралась неспешно, складируя в чемодан только самое нужное. Все можно купить. Но! Любимые джинсы, истертые в пелюх кроссовки — не просто одежда, а часть её образа жизни.

— Ты куда-то собралась? — услышала Соня, ощущая присутствие.

Он стоял на пороге, лениво наблюдая её беспокойные сборы. Хмурый папин анфас был слегка поврежден! Левый глаз украшал «полумесяц», на скуле багровела заметная ссадина. Но в сравнении с Никитой…

Соня нервно сглотнула! У таких преступлений нет срока давности.

— Думаю, так будет лучше, — сказала она.

— Ты никуда не поедешь! — отрезал отец леденящим тоном.

Как говорил еще в детстве, налагая запрет на «вечерние гульки с подругами».

— Да как ты мог? Ты избил его! — наконец-то взорвалась она.

Папа хмыкнул.

— Не утрируй! Всего-то пару раз приложился, — произнес он, как будто услышал забавную шутку.

От возмущения Соня утратила дар речи. Кислород превратился в удушливый газ. Захотелось проснуться. Опять!

— Ты понимаешь, что натворила? — произнес самозванец, так сильно похожий на папу.

— А ты? — отзеркалила Соня, бесстрашно встречая убийственный взгляд.

Футболка с эмблемой отеля, в которой он щеголял по дому, облегала рельефные мышцы. Отросшие Сонины ногти оставили след на предплечье. Прощальный подарок от дочери!

— Тебя не волнует, что он женат? — брезгливо морщась, поинтересовался отец. Словно они были первыми, кто нарушил «священный завет».

Позади, в глубине коридора, промелькнула мамина тень. Она замерла, не решаясь его перебить.

«Нашелся Всевышний», — подумала Соня.

— Он разведется! — сказала она. Повисла немая пауза.

Отец удивленно приподнял бровь. Растрепанный, с темно-оливковым глазом, он походил на бандита.

— И на ком же он женится? Неужто на тебе? — прозвучало так, будто она третий сорт.

— Мы любим друг друга, — ответила Соня.

— Ты — ребёнок! — рассмеялся отец. — Да что ты знаешь о любви?

Он стоял на пороге её маленькой спальни. Как трехмерный фантом из далекого детства. Откровенно чужой, незнакомый!

«Кто ты?», — думала Соня, не надеясь уже отыскать в этом полном презрения взгляде хоть малейший осадок отцовской любви. Кровь вскипела в горячих венах! Ей вдруг так захотелось ударить в ответ.

— Да уж побольше твоего! Живете, как будто чужие! — она осеклась, ощутив на себе мамин взгляд.

Незаметная тень, изменив траекторию, растворилась во тьме коридора. Он ушел вслед за ней! Но какое-то время Соня так и стояла, продолжая буравить глазами опустевший дверной проем.

Здесь, в бетонной коробке прошло её детство. Здесь она рисовала, тренируя свой «юный талант» на бумажных обоях. Засыпала, летая во сне! Здесь она постепенно взрослела, постигая азы "первобытных утех". И влюблялась, изливая в подушку свои первые девичьи муки. Эта комната, словно кокон, помогла ей родиться на свет! Но забрать ее в новую жизнь было попросту невозможно…

Дверь на кухне захлопнулась. Но сдержать папин голос не способен был даже трехслойный металл. Он кричал, извергая ругательства. Те, которые не решался озвучить ей прямо в глаза.

— Как последняя шлюха! — услышала Соня. И закрыла дверь собственной спальни.

Утрамбованный чемодан застегнулся с трудом. Она с грустью окинула взглядом свой прочный анклав. Что еще взять с собой? Пару масляных натюрмортов? Современный ночник в форме бабочки? Или древний, потрепанный временем, томик стихов?

На кровати, уткнувшись пластмассовым носом в подушку, молчаливо сидел позабытый питомец. Когда-то давно он был видной собакой! А теперь от былой красоты оставалась лишь малая часть. Шерсть скаталась от праздного образа жизни. Морда, сплющенная матрасом, стала больше похожа на «мордочку». Только внешность обманчива! Ведь, в отличие от дарителя, этот плюшевый зверь оставался ей верен.

«Вот, пожалуй, и все», — подумала Соня, определяя любимого пса в свой просторный рюкзак.

За окном воцарилась дождливая осень. Непогода в «кулачном бою» отобрала погожий октябрь. И теперь без особой нужды выгонять свою псину наружу не стал бы даже самый отчаянный собаковод.

Но для Сони осенняя морось была не помехой. Там внизу оставался Никита! Он стоял на сухом «островке», под высоким навесом подъезда. И, наверное, много курил, ожидая её? Но, не зная, дождется ли.

«Умоляю тебя, не входи!», — попросила она, зная, что просто не в силах опять пережить их взаимную ненависть с папой. А теперь уяснив для себя, что отец никогда не поймет…

Осторожно ступая по ламинату, Соня кралась к двери. На родительской кухне до сих пор длился спор. Как присяжные, они за глаза обсуждали её «провинность».

— Саш, а что, если это любовь? — послышался мамин голос.

Она не любила кричать, и даже сейчас говорила не громко. Но эти слова, как спасительный свет маяка, промелькнули… И снова угасли под