Читать интересную книгу МЫ БУДЕМ УТЕШЕНЫ - Хризостом Селахварзи

Прошло больше двух лет. Я исправно посещал почти все утренние и вечерние собрания пятидесятников, отчаянно надеясь услышать весть от Бога на родном языке, однако в этом молельном доме Бог ни разу не заговорил по–персидски. И вообще, пока я ходил к пятидесятникам, Он ни разу не заговорил со мной на внятном мне языке, ни разу не коснулся моего сердца.

Члены общины успели меня узнать. Некоторые из них по–настоящему горевали, что я не становлюсь христианином. Они верили, что я искренне ищу Бога. Многие из них горячо молились, чтобы на меня сошел дух, и приходили в отчаяние, видя, что все старания бесполезны. Я чувствовал, что смущаю их. Они симпатизировали мне, всерьез принимали мое желание и видели, что все усилия общины ничего не могут во мне изменить. На одном из собраний пожилая женщина схватила меня за руку и силком вытащила на сцену, где люди принимали «возложение рук». Вежливость не позволила мне упираться, к тому же я и впрямь хотел принять «духа», поэтому позволил вытолкнуть меня на сцену. Тут же многие из участников ринулись ко мне и, возложив мне руки на голову, принялись молиться на норвежском и других «языках». Так я простоял почти четверть часа и, к изумлению участников, не ощутил никакого «духа».

Некоторые члены общины советовали мне взять инициативу на себя: попытаться говорить языками, как получится. Я попробовал и обнаружил, что действительно могу выдумать «язык», но было очевидно, что я говорю на этом «языке» силой собственного человеческого ума. Я знал, что с подлинно духовной точки зрения это ничего не дает, поэтому не стал продолжать, ведь мое стремление было честным и искренним. Я желал обрести истинного Духа.

Встреча с пятидесятниками парадоксальным образом заставила меня поверить в превосходство шиизма и суфизма. По сравнению с таким «христианством» ислам в духовном смысле казался глубже и ближе к той трагической реальности, в которой живет большая часть человечества. Я осознал, что так называемый «дух», сходящий на членов общины, затрагивает лишь внешние, эмоциональные стороны их личности, и дальше чувств не идет, причем даже эта поверхностная духовность достигается серьезными психологическими усилиями за счет музыки, пения и громких звуков.

Прошло два года, а я не встретил среди пятидесятников никого, кто внял бы моим мукам. Никто из них при всем старании не мог понять язык страдающего человека. Страдание, воспитывающее человеческую душу, страдание, возвышающее сердце и дающее зрелость, страдание, очищающее дух в огне испытаний и опыта, начисто отсутствовало в языке пятидесятников. Для них жить с Богом значило, по норвежской пословице, «танцевать на розах». Божий народ не страдает, только преуспевает, причем в мирском смысле. Жизнь в благодати счастлива, легка и успешна. Страдание — отклонение от естественного порядка вещей, работа дьявола: оно исчезает, стоит воззвать к Иисусу. Я взывал и взывал к Нему, но мое страдание только усиливалось. Я оставался среди этих счастливых «христиан», испытывая непрекращающуюся экзистенциальную боль.

Благодушная теология пятидесятников была прямо противоположна трагической теологии шиизма, в сфере которой я вырос. Столкнувшись с таким «христианством», я уверился, что ислам духовно выше и подлиннее. Его драматизм ближе к человеческой жизни, чем восторженная теология западного «харизматического христианства». Мир трагичен. «Благодушная» теология этого «христианства» чужда реальности несчастных человеческих существ и оскорбительна для того, кто страдал. Настоящие люди в мире страдают. Иных преследуют, иные заключены в тюрьмы и подвергаются пыткам, кто–то искалечен войной, кто–то живет в крайней нищете, кто–то борется с неукротимой стихией и так далее. Все это верно по крайней мере по отношению к Третьему миру. Однако даже на материально благополучном Западе множество людей страдает психологически. Многие семьи распадаются. В поисках любви, гармонии и человеческого тепла люди часто меняют партнеров, а иные так и не находят себе спутника жизни. Некоторые дети растут в неполных семьях, не ведая отцовской любви. Работа вызывает постоянный стресс, требуя все новых и новых умений в стремительно меняющемся мире. Даже на Западе большинство людей несет на усталых плечах ненавистное бремя. В этой реальности язык западных «харизматических христиан» чужд настоящим людям и может их только оттолкнуть.

Парадоксальным образом церковь пятидесятников вернула меня к исламским корням. Многие места в Евангелии я не понимал. На самом деле именно глубокие, таинственные аспекты Евангелия, совершенно чуждые духовности протестантской церкви, изначально заворожили меня. Однако одно место из Евангелия я понимал, совет познавать древо по его плоду (Мф. 7:20). Если христианство — это то, что представляет собой его западная «харизматическая» ветвь, тогда, следуя логике самого Христа, оно лживо. Встреча с пятидесятниками заставила меня заново оценить ислам.

Однако почему я судил Христа по меркам пятидесятников, а не пятидесятников по меркам Христа? Вскоре я понял, что несправедливо судить Иисуса Христа по меркам тех людей. Я осознал, что мой возврат к исламу — всего лишь реакция на поверхностную духовность западной «харизматической» церкви. Отвращение к пятидесятникам представлялось мне верным, а вот последствие — возвращение к исламу — ошибочным. То, что в церкви пятидесятников нет подлинности и духовной глубины, еще не означает, что истина — в исламе.

Легкость, с которой пятидесятники отвечают на трудные вопросы, поверхностность «харизматического христианства» не лишает Христа истинной глубины. Я по–прежнему видел в евангельском Христе глубокую и таинственную мудрость, которую не находил у пятидесятников. Более того, разве Он сам не сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное… (Мф. 7:21). Не Его ли это слова: Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7:22–23)?

Элои, Элои! ламма савахфани?

Господь, прежде бывший для меня проклятием, через пережитый мною внутренний кризис сделался главным в моей жизни. Чтобы моя экзистенциальная агония прекратилась, Бог должен был существовать, а я — отыскать Его. Для внешнего мира я по–прежнему оставался неверующим борцом за социальную справедливость, а в действительности вел другую борьбу — внутреннюю духовную брань.

Время шло, боль усиливалась. Много лет, вплоть до самого крещения, она продолжала меня терзать, все ощутимей и ощутимей проявляясь в теле и душе. Я постепенно дошел до того, что начал физически ощущать зарождающуюся во мне мучительную энергию. Она обратила всю мою жизнь в муку, в тяжкое бремя. Под ее гнетом я не мог радоваться жизни. Когда эта энергия вздымалась в душе, само существование становилось невыносимым. Я чувствовал себя пленником в собственном теле, мне хотелось вырваться, освободиться, но весь мир был слишком мал, чтобы меня вместить. Дошло до того, что из моей жизни полностью ушла радость. Ничто меня не веселило. Я был в тупике. Напрасно я пытался отвлечься — удовольствия не приносили ни настоящей радости, ни подлинного удовлетворения. Я не жил, а лишь существовал. Я был в разладе с собой, со своей жизнью и с другими людьми, чувствовал глубокое отвращение ко всему на свете. Пребывая в состоянии постоянного недовольства, я переживал экзистенциальные проблемы в глубине своей личности. Смерть постепенно душила меня, а я беспомощно наблюдал за собственной гибелью. Внутренние силы разрушали меня, а я был бессилен им противостоять. Я достиг полного отчаяния.

Губительная энергия вздымалась во мне регулярно. Каждый вечер в определенный час злые силы терзали мое сердце. Я узнавал их телом и душой. Когда это происходило, дыхание становилось частым и затрудненным. На меня нападали беспокойство, беспричинная тоска, страсть к разрушению. Каждый вечер в определенный час этот дух овладевал мною, причиняя страшные муки. Я не мог сидеть или стоять и вынужден был все время двигаться, но даже в движении не обретал покоя. Шаг за шагом я приближался к полной безнадежности…

Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, — да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та — да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы за то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих!