Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А жизнь продолжалась»
А жизнь продолжалась… Официально я был еще в бригаде сеточников, но большую часть смены я проводил на механическом участке, где помогал Сергею.
Свою сетку я накручивал за два-три часа, и больше там не появлялся. Тем более что «козел» перестал на меня наезжать. К тому моменту, когда меня перевели в ученики токаря, я уже мог выполнить многое и вытачивал любую деталь из тех, что требовались Сергею для дальнейшей работы. Просто мне действительно понравилось, и я очень быстро научился точить. И труд, из подневольного превратившись в желанный, стал радовать меня, да и Сергей оказался очень хорошим наставником и большим мастером своего дела. Он начал приобщать меня к своей работе. Мне было интересно наблюдать Сергея за работой и, когда требовалось, помогать ему в этом. У него все буквально горело в руках и получалось с первого раза. И я никак не мог понять, когда же он отдыхает — так он был увлечен делом и радовался каждой удаче, словно то, что он делал — он делал для себя или для близкого друга. Такой у него был талант — работать качественно и красиво!
И продолжались наши ночные бдения в каптерке, особенно после 2-й смены, когда и днем можно было поспать.
Сергей имел множество инструментов и на бараке. Он не мог сидеть без дела — даже по ночам что-то мастерил, пилил, точил, а я… Я просто сидел рядом и смотрел, пробовал и сам что-то делать. Во время этой работы, от которой так и чувствуешь дыхание свободы и радости, мы болтали о чем попало — смеялись, шутили, травили анекдоты. Но и о серьезном, с нашей точки зрения, тоже говорили. Сергей старался, как умел, объяснить мне суть лагерной жизни, пытался убедить, что не вес так уж мрачно и скверно, а многое от тебя самого зависит, и из любой ситуации, «даже самой дерьмовой», нужно сделать для себя полезные выводы и, по возможности, остаться человеком. «Это не для других важно, а для себя самого — чувствовать к самому себе уважение».
— Здесь, — говорил мне Сергей, — все лучшее и все худшее, что есть в каждом, рано или поздно всплывает и проявляется. Так и должно быть. Ведь каждый должен получить то, чего он заслуживает. Есть какая-то Высшая Справедливость, Саня, — продолжал Сергей, — и Она всегда возвратит тебе и твое зло, и твое добро. Я в этом уже не раз убеждался. Тут мудрости много не надо, да и вообще дело не в уме, хотя все надо делать с умом. Тут дело в чувстве, в предчувствии… Или как это — в интуиции, что ли?
— В самосохранении, да?
— Может быть… Но есть нечто, что важнее. Это смотря что для тебя ценно в жизни.
— А для тебя что ценно в жизни?
— В здешней, в лагерной?
— Да. Другой у нас пока что нет.
— В этой для меня важно, сынок, чтобы ты был рядом и чтобы тебе было хорошо.
Неприступность Сергея, так высоко им ценимая и оберегаемая для других, для меня постепенно сходила на нет. И это все сильней и сильней привязывало меня к нему: я чувствовал, что я ему нужен, даже необходим здесь, и был счастлив.
Но зона есть зона, и поэтому страх и настороженность все еще оставались во мне. Они были почти необъяснимы. Я чувствовал, что все еще не могу довериться ему полностью. Мне казалось, что в общении со мной Сергей постоянно что-то недоговариваст, а говоря, запинается, отводит глаза… Я все это видел, чувствовал и потому не мог расслабиться рядом с ним, успокоиться, что ли. Бывало, он так на меня посмотрит своими серо-синими глазами, что мне становилось не по себе, и я отводил свой взгляд от этих пронзающих меня и приближающих к себе глаз.
«И вот однажды»
И вот однажды причина этой недоговоренности всплыла, да так неожиданно, что я не успел опомниться, как все произошло. И главное, никакой хитрости со стороны Сергея, никаких «подъездов», как это, я слышал, обычно бывает, не было и в помине. Я и вообще думаю теперь, что между людьми, даже малознакомыми или незнакомыми вовсе, иногда возникают какие-то токи, импульсы, которые, несмотря ни на что, влекут этих людей друг к другу. Что это? Что это такое? Хорошо это или плохо, что так устроены люди? И всего важней в таком влечении одного человека к другому — переживаемое волнение. Губы сохнут, все слова невпопад, голова не ведает, что делают ноги и руки, стук сердца слышится под самым горлом, и ты еще не знаешь точно, радоваться тебе или плакать. Но я расскажу по порядку, ладно?
Мы пришли после 2-й смены. Я уже свободно точил любые детали, но все еще числился в учениках. Работу Сергея выполнял я, мастера к нему даже и не подходили, все задания давали мне, а он занимался только ширпотребом. И все были довольны — и мастера, и мы оба.
Та смена выдалась тяжелой — много аварийных деталей плюс конец месяца, бардак безумный. У всех нервы были на пределе. И я очень тогда устал.
Придя на барак, я, как всегда, умылся, перекусил и завалился спать. А Сергей, как обычно, остался в каптерке что-то свое доделывать. Вел себя он в тот вечер странно — все время молчал, только поглядывал на меня исподлобья. Я как-то и не придал этому значения — у него бывали заскоки и раньше.
Заснул я моментально, как убитый. Не знаю, сколько прошло времени, но я проснулся от того, что кто-то присел на мою шконку (а спал я всегда очень чутко — как разведчик, я так и после зоны сплю, слышу каждый шорох). Это был Сергей — никто, кроме него, не решился бы меня после смены трогать.
Он сидел в одних трусах, а сверху была накинуты фуфайка. Он почему-то полез в тумбочку и стал там что-то искать. Я, улыбнувшись ему, повернулся на другой бок и снова закрыл глаза, погружаясь в сон.
— Сынок, — прошептал Сергей, склоняясь к моему лицу, — вставай… Идем… Поможешь мне доделать подсвечник.
— Отстань, — выговорил я сквозь слипшиеся уста и глаза (я заснул моментально, и, видимо, так сладко, что и слюна на подушку выступила). — Вечно ты устраиваешь дурдом среди ночи. — Я сказал так, потому что Серега уже не впервые так будил меня, и я, встав, брел к нему в каптерку, где мы — каждый на своих тисках — доделывали что-нибудь «горящее», срочное. — Утром, Сережа, доделаем, ложись и ты спать. А то уже уработались оба.
Но Сергей не отставал и продолжал тормошить меня:
— Ну, идем. Там и дела-то на двадцать минут. К утру должно быть готово. Человек и деньги уже принес.
Окончательно проснувшись и перевернувшись на спину, я спросил Сергея:
— Что это там такое сверхсложное, что ты без меня не сможешь сделать? Я уже сплю и ничего не соображаю.
— Идем, идем, сейчас проснешься, — шептал Сергей в нетерпении.
— Издеватель, — буркнул я себе под нос и, закутавшись в одеяло, полусонный, с закрытыми глазами побрел за ним в каптерку.
Я вошел следом за Серегой и, подперев стену, продолжал спать стоя. Я и не заметил, как он тихо закрыл дверь на ключ, занавесил стеклянный проем в двери — стало совсем темно… А я продолжал спать, прислонившись к стене.
Сергей подошел ко мне, приблизившись так тесно, что я вздрогнул, и стал медленно высвобождать меня из одеяла… Я приоткрыл глаза.
Серега стоял так близко ко мне, что я уже слышал его прерывистое дыхание. И хотя в каптерке было почти темно, только маленькая лампочка на стене светилась под темным колпаком, я видел его глаза — они были широко раскрыты и невероятно блестели.
Сергей осторожно распахнул на мне это одеяло, и оно поползло вниз, а он, задерживая его руками, прижал меня к себе и стал тихо, без единого слова, целовать в шею, в грудь…
У меня дух перехватило, застучало в висках, мне стало и страшно, и приятно, и я перестал что-либо соображать. А он нежно гладил меня по груди, шее, плечам, по животу… Я попытался отстраниться от Сергея, но он вдруг прижался ко мне всем своим сильным телом, руки его молниеносно стянули с меня трусы…
— Что ты делаешь?! Не надо… — начал я шептать дрожащим от ужаса голосом. Но при этом я тоже тяжело дышал, а мои руки сами собой легли ему на плечи…
Какое-то время мы молча стояли так, и я тоже стал целовать лицо Сергея, а он все время водил ладонями по моей спине, ниже и ниже, а другой рукой устремился туда, где собралось в эту минуту все мое — страх, возбуждение, любопытство, нежность к нему, доверие и даже некая смелость…
— Сынок, ложись, не бойся, — сказал Сергей очень тихо.
— Нет, не надо, я боюсь…
— Ложись и делай то же, что и я, — при этих словах Сергей взял меня за руки, положил на пол, устеленный матрацем и шинелями, и я понял, что сопротивляться я уже не могу и не хочу.
Сергей лег ко мне полубоком, стал целовать меня в живот, гладить руками по вздрагивающим бедрам… Мне стало очень приятно и по телу пробежала мелкая дрожь, я закрыл глаза… Уже совсем ничего не соображая, я стал делать «то же самое».
Долго трудиться нам не пришлось. Мы оба были сильно возбуждены, и я, не имея никакого опыта в таких делах, делал «то же», как признался мне потом Сергей, «с кайфом». А потом… Потом я поднялся и молча пошел спать. Мне было и страшно, и счастливо!
- Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур - Современная проза
- Два балета Джорджа Баланчина - Трифонов Геннадий - Современная проза
- Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды - Алан Маршалл - Современная проза