Читать интересную книгу Очерки поповщины - Павел Мельников-Печерский

Такого рода «разгласий» греческих обычаев с старорусским обрядом было больше чем достаточно для совершенного убеждения тогдашних наших раскольников, что ни в Царьграде, ни в Иерусалиме и нигде на Востоке нет истинного православия. Особенно смущало их то обстоятельство, что греки, по словам Леонтия, совершают обливательное крещение. Это всегда смущало русских старообрядцев и даже в настоящее время значительную часть поповщины отвращает от белокриницкой иерархии, главою и источником которой был грек (?) Амвросий, многими заподозренный в обливанстве.

Но нужду в архиерее так сильно чувствовали старообрядцы, особенно на Ветке, что вскоре началось искание архиерейства — в Молдавии.

III. ЗАРУБЕЖНЫЕ СТАРООБРЯДЦЫ. ИСКАНИЕ АРХИЕРЕЙСТВА В МОЛДАВИИ

В XVIII столетии, когда старообрядцы поповщинского толка начали искать архиерейства, их общины находились уже не только в разных местах России, но и за границей. Преследования раскола со времен собора 1667 года, а в особенности известные двенадцать статей царевны Софьи Алексеевны 1685 года, апреля 7-го,[32] были причиной переселений раскольников за границу.

Раскольники уходили из городов и селились по лесам и, как некогда казаки, отодвигались далее и далее от Москвы к украйнам государства. Вскоре отдаленное Поморье и южные украйны на Дону, на Волге, на Яике, в Сибири наполнились старообрядцами. Казаки поступили в раскол почти поголовно. Московское правительство не ослабляло между тем мер преследований: костры горели, резались языки, рубились головы, удары кнута раздавались в застенках и на площадях, тюрьмы и монастыри были полны раскольниками. Царевна Софья или, вернее сказать, ее богомолец, святейший патриарх Иоаким малоросс, самый ужасный из всех гонителей раскола, в 1689 году велел «смотреть накрепко, чтобы раскольники в лесах и волостях не жили, а где объявятся — самих ссылать, пристанища их разорять, имущества продавать, а деньги присылать в Москву».[33] Преосвященный Макарий в своей «Истории раскола» говорит, что «раскол решительно был запрещен в России, и никто ни в городах, ни в селениях не смел открыто держаться его. Потому раскольники или таили веру свою, или убегали в пустыни и леса, где заводили для себя приюты. Но и там их отыскивали, жилища их разоряли, а самих приводили к духовным властям для убеждений, а, в случае нераскаянности, предавали градскому суду и часто смерти».[34] И этих слов достаточно для уразумения того безвыходного страшного положения, в каком находились раскольники, особенно во время Иоакимова патриаршества. Им не позволялось жить ни в городах, ни в волостях, ни в лесах, ни в пустынях. Куда же было деваться? Ушли они в леса поморские, сибирские, печорские, чердынские, кайгородские, керженские; ушли туда, где, быть может, до того и ноги человек не накладывал, но сыщики и там их находили. Их ловили, и если они объявляли себя раскольниками, но не отказывались от своих верований, не присоединялись ввиду казни к господствующей церкви, готов был сруб или костер. Если не сознавались в расколе, готов был кнут, а за ним ссылка и конфискация имения. Если же наконец они обращались в православие, им все-таки, на основании Софииных статей 1685 года, «чинили наказание», после чего отправляли в дом патриарха или епархиального архиерея «ради исправления» на тяжкие работы, за замки и затворы, на хлеб и на воду. Раскольники бегали по лесам, с разоренных жилищ в глубокие трущобы, за болота, за трясины, но усердные сыщики и здесь отыскивали их.

В это тяжкое для старообрядцев время из конца в конец русской земли раздался голос наставников раскола: «за рубежом древлее благочестие во ослабе».[35]

И громадные толпы бросились в Швецию, в Пруссию, в Польшу, в Турцию, за Кавказ, в китайские владения и даже, если верить Марку Топозерскому в Японию.

Переселение за рубеж в случае какой-либо невзгоды на родине — одно из самых старых и самых обыкновенных явлений русской жизни. До XVII столетия оно составляло даже весьма важное и в течение долгого времени упорно отстаиваемое право аристократии, право, для сокрушения которого Иван Грозный употреблял самые энергические меры, а все-таки не смог вконец сокрушить его. Самая торная, в продолжение веков протоптанная русскими выходцами дорога вела за литовский рубеж, в то время не очень далекий от Москвы. По этой-то дороге преимущественно и устремились раскольники. Особенно сильно было переселение их по кончине царя Федора Алексеевича.

Московский поп Кузьма, прихода Всех святых на Кулишках, бывший в числе тех беглых священников города Москвы, которые с самого начала церковного раздора открыто пошли против Никона, поддерживал в среде уважавших его за добрую жизнь и благочестие прихожан отвращение от «новшеств» и ревность к старому обряду. Прихожане по большей части были посадские люди, занимавшиеся городскою промышленностью и местною торговлей. Люди были все достаточные. Когда собор 1667 года провозгласил анафему, поп Кузьма не захотел оставаться в Москве, которую теперь называл «Вавилоном». С двенадцатью семействами самых ревностных к старому обряду прихожан бежал он на самый рубеж литовский, в Украйну Стародубскую. Здесь у него был приятель, вероятно, один из сотников Стародубского полка,[36] Гаврила Иванович. Снисходя к просьбе попа Кузьмы, велел он курковскому атаману Ломаке поселить московских выходцев в местечке Понуровке. Подле этого местечка, на реке Ревне, явилось в 1669 году первое раскольническое поселение в Стародубье. Слух об этом прошел между старообрядцами в Москве и в околомосковных городах. О Кузьме говорили, как о некоем святителе, странствующем «ради старыя веры». В первый же год беглые из России раскольники, стремившиеся по следам попа Кузьмы, населили четыре слободы: Белый-Колодец, Синий-Колодец, Шелому и Замешево. Пятнадцать лет жили они спокойно в лесах стародубских. Сюда к ним пришел и другой священник из города Белева, по имени Стефан, и с ним много старообрядцев из нынешних Тульской и Калужской губерний. Они основали слободу Митьковку. Царевна Софья и патриарх Иоаким узнали об этих поселениях. Тамошнему полковнику повелено было применить относительно поселившихся в Стародубье 12 статей 1685 года и возвращать их на родину. «Таковому указу разгласившуся, — говорит один раскольнический писатель: — ревнители древних преданий бегу яшася, по разным местам рассеяшася… Гонению же в Великороссии на старообрядца належащу, мнози оставляюще своя отечества».[37] Насельники старообрядских слобод перешли рубеж литовский, бывший от них всего верстах в пятнадцати. Здесь, у самой почти русской границы, они нашли для себя удобное место. На пустом острове р. Сожи, текущей в Днепр, недалеко от нынешнего города Гомеля, они построили первую слободу, названную, по имени острова, Веткою. Пан Халецкий, которому принадлежал этот остров, был очень рад пришельцам, отвел им пустовавшую дотоле у него землю и, получая за нее от старообрядцев хороший чинш (оброк), защищал их, сколько мог. Это было в 1685 году. Последователи поповщины, жившие в России и подвергавшиеся преследованиям, узнав, что за литовским рубежом «старая вера во ослабе», устремились из разных мест «во оная на Ветке прославляемая места, изволяюще странствование, оземствования паче утешения своих мест со отступлением. И сицевыми народы пустая места и звepoпacтвeннaя населяхуся, и вместо древес людей умножение показася, трава и терния растущия в вертограды и садовия обратишася, гради втории показашеся населением человек, ими же населишися Косецкая, Романове, Леонтиева».[38] Всего в самое короткое время старообрядцы населили четырнадцать больших слобод.

Через десять лет по основании, Ветка сделалась средоточием всей поповщины, как бы ее митрополией. Это случилось вследствие переселения сюда из Керженских скитов черного попа Феодосия. Много странствовал на своем веку этот человек. При начале церковного раздора ушел он из Рыльского монастыря на Донец, но был пойман, судим и, по лишении сана, заточен в Кирилловом Белозерском монастыре. Здесь сидел Феодосий семь лет и обратился к церкви, но, когда его заставили читать синодик и дали ему некоторую свободу, он бежал в Поморье, а оттуда в Керженские леса, где, вместе с пошехонским дворянином Федором Яковлевичем Токмачевым поселился сначала на Белмаше, а потом в скиту Смольяны,[39] который был тогда центром всего Керженца и Чернораменья. Прежде жил тут Дионисий Шуйский, у которого был довольный запас мира и св. даров, освященных еще при патриархе Иосифе. Это возвысило Дионисия на степень главы старообрядчества, а жительство его, Керженец, сделало как бы митрополией всех последователей поповщины. Не имея ни антиминсов ни одиконов, — ни Дионисий ни другие попы, уклонившиеся в раскол, не могли служить литургий, и тот, у кого было более старых запасных даров, делался самым влиятельным человеком. За дарами приезжали на Керженец издалека, и повсюду распространялась слава Дионисия и Керженца, в то время еще не разделившегося на секты. Феодосий около 1690 года сделался преемником Дионисия и вместе с Токмачевым правил всем Керженцом: собирал соборы, распространял и поддерживал раскол, и этим обратил на себя зоркое внимание правительства. Начались розыски. Токмачев был арестован, его судили и сожгли, а друг и собеседник его Феодосий успел бежать в Калугу. Смольяные были разорены дотла. Это было в 1694 году. Феодосий, не имея при себе ни мира, ни запасных даров, которые при скором бегстве оставил в Смольянах, чувствовал, что он лишился влияния на старообрядцев; что слава его, как главы раскола, миновала. В Калуге представился однако ему счастливый и совершенно неожиданный случай поправить дела. Выше сказано было, что старообрядцы в то время нигде не служили обедни, и что у них повсюду чувствовался крайний недостаток в святых дарах.[40]