Читать интересную книгу Утерянный Горизонт - Джеймс Хилтон

"На мой взгляд, нисколько, разве что мисс Бринклоу это не по вкусу."

Барнард поспешил загладить вину. "Прошу прощения, мадам, Вы не будете возражать если я закурю?"

"Совершенно нет," любезно ответила она. "Сама я не курю, но люблю запах хорошей сигары."

Кануэй подумал, что из всех женщин способных на подобное замечание, она была самой типичной. В любом случае, возбуждение Мэллисона немного утихло, и чтобы показать свое дружеское к нему расположение, он предложил ему сигарету, не смотря на то, что сам не закурил. "Мне знакомо твое состояние," он мягко сказал. "Ситуация не из лучших, и в какой-то мере то, что мы ничего не можем сделать, ухудшает ее."

"Хотя с другой стороны, в этом есть и свои плюсы," не удержался он от того чтобы не добавить самому себе, так как все еще был ужасно усталым. Так же в его природе была черта, которую другие назвали бы ленью, не смотря на то, что это было нечто другое. Как никто он был способен к усердной работе если она должна была быть выполнена, и редкий мог сравниться с ним когда дело касалось ответственности; но факт был тот, что он никогда не жаждал деятельности, и совсем не любил ответственность. И то и другое были частью его работы, и он исправно исполнял ее, но всегда был рад уступить любому, кто мог функционировать не хуже его. Без сомнения, это частично было виной того, что его успех на службе был менее поразителен чем мог бы быть. У него не хватало амбиций пробить себе дорогу через других, или устроить важный парад занятости когда по-настоящему делать было нечего. Его донесения порой были лаконичны до сухости, и его спокойствие в экстремальных ситуациях, хоть и вызывающее восхищение, часто обличало его в излишней искренности. Начальство любит чувствовать, что человек прилагает старания, и что видимое его безразличие есть всего навсего предлог для сокрытия ряда хороших эмоций. Но внешняя невозмутимость Кануэйя вызывала порой мрачные подозрения, что он действительно был таков, и что независимо от того что случилось, ему было все равно. Хотя это, точно так же как и лень, было несовершенной интерпретацией. Что многим наблюдателям не удавалось увидеть было до смеху просто -- желание покоя, размышления и одиночества.

В настоящий момент, благодаря своей предрасположенности и тому, что заняться было нечем, он откинулся на заднем сидении и определенно уснул. Когда он проснулся, то заметил что и другие, не смотря на свои разнообразные волнения, так же предались сну. Мисс Бринклоу сидела прямо, с закрытыми глазами, словно какой темный, устаревший идол; Мэллисон, развалившись в своем кресле, упадал вперед, держа подбородок кистью руки. Американец даже похрапывал. Очень благоразумно с их стороны, подумал Кануэй; не было никакого смысла изводить себя криком. Но в самом себе он немедленно ощутил особые физические ощущения, легкое головокружение и бой сердца, тенденцию вдыхать резко и с усилием. Подобные симптомы однажды являлись к нему до этого -- в Швейцарских Альпах.

Он повернулся к окну и выглянул наружу. Небо вокруг полностью прояснилось, и озаренное вечернем солнцем, к нему явилось видение от которого на миг оборвалось дыхание. В самой дали, насколько возможно было охватить взглядом, простирались одна за одной цепи снежных вершин, украшенные ледниковыми гирляндами, и плывущие, при появлении, над бесконечной равниной облаков. Они охватывали целую круговую дугу, сливаясь к востоку, у горизонта злобной, почти кричащей окраски, словно декорация в стиле импрессионизма, выполненная полу-сумасшедшим гением. В то время как самолет на этой изумительной сцене, гудел над пропастью в лице отвесной белой стены, которая сама казалась частицей неба до того как солнце не поймало ее. И тогда, словно дюжина наваленных друг на друга Йоангфроу[3] увиденных из Меррен, она вспыхнула великолепным, ослепительным сиянием.

Кануэй был не из тех кого можно легко поразить, и как правило, оставался равнодушен к "видам," особенно самым знаменитым, для которых предусмотрительный муниципалитет предоставлял садовые ложи. Однажды, приглашенный на Тигровый Холм, недалеко от Даржилинга, созерцать рассвет над Эверестом, он нашел высочайшую в мире вершину определенным разочарованием. Но это устрашающее зрелище за оконной панелью было другого качества; в нем отсутствовала та поза которой восхищались. Существовало что-то сырое, чудовищное в этих непреклонных ледяных утесах, что рождало дух странной, возывышенной дерзости в приближении к ним. Он отдался раздумиям, представляя карты, подсчитывая расстояния, оценивая времена и расстояния. Затем, заметив что Мэллисон проснулся тоже, он тронул юношу за руку.

Часть вторая.

Не изменяя себе, Кануэй позволил остальным проснуться без его помощи, и на всеобщие возгласы удивления прореагировал без особой реакции; однако, позже, когда Барнард поинтересовался его мнением, он пустился в объяснения с той беглостью, что могла быть присуща профессору университета при толковании проблемы. По его словам, они, скорей всего, все еще были в Индии; полет на протяжении нескольких часов имел восточное направление, и не смотря на то, что высота не позволяла многого увидеть, курс, похоже, был взят вдоль одной из речных долин, простиравшейся грубо с запада на восток. "Жаль, что я вынужден полагаться на свою память, но впечатление таково, что, наверное, это долина верхнего Индуса. Из чего следует, что к настоящему моменту, она должна привести нас в одну их самых изумительных частей света, и как вы уже заметили, так и случилось."

"В таком случае, Вам известно где мы находимся?" перебил Барнард.

"Нет, наверное -- я сам до этого никогда здесь не был, однако не удивлюсь, если эта гора окажется Нанга Парбат, та самая на которой погиб Маммери. По структуре и общему виду она сходится со всем тем, что я о ней слышал. "

"Вы альпинист?"

"В юности здорово увлекался. Только, конечно, обычные Швейцарские подъемы."

Мэллинсон с раздражением вмешался: "Было бы куда умнее обсудить куда мы летим. Бога ради, может ли кто-нибудь нам сказать?"

"На мой взгляд, мы приближаемся к вон той горной цепи," сказал Барнард. "Как Вы считаете, Кануэй? Я очень извиняюсь за это обращение, но раз уж нам всем выпало делить предстоящие приключения, было бы жаль не отбросить церемоний."

Кануэй посчитал вполне естественным обращаться к нему по имени и принял извинения Барнарда за пустячное излишество. "Да конечно," он согласился, и добавил: "я думаю, эта цепь - не что иное как Каракорамы. Существует несколько проходов если наш дружище вздумает пересечь их."

"Наш дружище?" воскликнул Мэллинсон. "Ты имеешь в виду наш манияк! Я считаю сейчас самое время отбросить теорию похищения. Мы достаточно далеко от границы, и никаких племен тут не существует. По-моему, единственное объяснение то, что парень - лунатик в бреду. Кто кроме сумасшедшего будет летать в подобной местности?"

"Я знаю что никто, кроме чертовски искусного летчика, и не смог бы," возразил Барнард. "Я никогда не был силен в географии, но насколько мне известно, горы эти имеют репутацию одних из самых высоких в мире, и если это так, переход через них будет представлением первого класса."

"И так же велением Бога," неожиданно вставила Мисс Бринклоу.

Кануэй мнения своего не высказал. Веление Бога ли, сумасшедствие лунатика -- для объяснения большинства вещей, ему казалось, у каждого был свой выбор. Или, альтернативно (и размышляя, он окинул нехитрый порядок кабины на фоне окна с безумным природным сценарием), воля человека и сумасшествие Бога. Какое удовлетворение, должно быть, в полной уверенности знать с какой стороны смотреть на эти вещи. Во время его наблюдений и сравнений произошла странная трансформация. Освещение повернулось под таким углом, что обдало синеватым оттенком всю гору, тогда как нижние ее склоны потемнели до фиолетового. Что-то глубже обычного равнодушия поднялось в нем -- не совсем возбуждение, но и не страх, а острая напряженность ожидания. Он сказал: "Вы правы, Барнард, дело становится все более и более замечательным."

"Замечательное или нет, я не из тех кто считает себя облагодетельствованным," настаивал Мэллинсон. "Мы не просили чтобы нас сюда доставили, и одному Богу известно что случится когда мы попадем туда, где бы то ни было. Я не понимаю каким образом факт того, что пилот вдруг вдруг выявился удивительным летчиком, смягчает его преступление. И потом, даже при всем при этом ничего не мешает ему так же быть сумасшедшим. Я однажды слыхал о пилоте который сходил с ума поднимаясь в воздух. Этот же, однако, сумасшедший с самого начала. Вот тебе и вся моя теория, Кануэй."

Кануэй хранил молчание. Его раздражало постоянное перекрикивание гудения машины, и потом, смысла в споре о возможностях было мало. Но когда Мэллинсон таки настоял на его мнении, он ответил: "Очень хорошо организованное безумие, как ты сам видишь. Не забудь о приземлении за бензином, и так же тот факт, что эта единственная из всех машин способная достичь подобной высоты."