меня к нему одни претензии, а не благодарности за нежданно-негаданно наклюнувшегося жениха.
Храм оказался небольшим, но аккуратным, будто сошедшим со страниц исторического журнала. Беленые стены, маленькие башенки, сверкающие на солнце куполами. Самый крупный купол, центральный, был сделан из хрусталя. В его многочисленных гранях отражались отблески вечернего света. По углам от центрального — красный, синий, золотой и серебряный. Интересно, почему именно эти цвета? Явно что-то символизируют.
Несколько широких ступеней вели к массивным дверям из дерева. Рядом толпились горожане, ожидая, когда им позволят войти в храм.
— Не опоздали, — облегченно улыбнулась Татьяна и, дождавшись, когда кучер подаст ей руку, вышла из экипажа.
Следом выбралась и я. Огляделась, чуть приподняла пышные юбки, хотя края все равно уже были в пыли и, словно гусенок за гусыней, последовала за «тетей» к церкви.
Горожане с интересом на нас поглядывали, цепляясь взглядами за одежду, причёски, украшения. Поднимаясь по ступеням, я неожиданно запнулась. Почувствовав, что меня что-то удерживает (наверное, зацепилась юбкой), обернулась и увидела сидящую на ступенях сгорбившуюся старуху. Это ее крючковатые пальцы сжимали подол моего платья.
— Эмм, бабушка… — Я даже растерялась.
Потянула ткань на себя, но хватка у бабульки была железной.
— Чужая, — подняв на меня мутные, поблекшие глаза, прошелестела она и уже громче повторила: — Ты здесь чужая!
— Отпусти барышню, юродивая, — раздался из толпы грубый мужской бас.
— Все в порядке, — качнула головой я, продолжая смотреть на старуху.
Темная одежда, старый платок с выгоревшим узором, трость с узловатым набалдашником, лежавшая на ступени ниже. Классическая такая Баба-Яга из народных сказок. Если клюку заменить на метлу, попадание будет в яблочко.
— Не место тебе здесь, девка! — прошипела бабулька из сказок, продолжая прожигать меня мутным взглядом.
И тут вмешалась Татьяна:
— Отстань от нее, сумасшедшая! Отпусти немедленно!
Старуха неохотно разжала пальцы и, склонив голову, вернулась к тому, чем занималась до нашего появления: протянув руку, просила милостыню.
— Она тебя сильно напугала? — с тревогой спросила не-родственница.
— Совсем не напугала, — пожала я плечами и продолжила подниматься по ступеням под приглушенные шепотки.
У самого входа в церковь, двери которой уже успели гостеприимно распахнуться, обернулась. Старуха больше на меня не смотрела. Сидела неподвижно, словно окаменела.
— Не обращай внимания на эту нищенку. Видно же, что сумасшедшая, — проговорила Татьяна и, высоко вскинув голову, прошествовала прямо к алтарю, богато отделанному серебром и золотом с узорчатой инкрустацией из янтаря, сапфиров и алмазов.
Ну или просто похожих на них стекляшек.
Внутреннее убранство совсем не соответствовало православному храму. Вместо светлых стен и множества икон, обрамленных в массивные золоченые рамы, фрески с изображениями природы, неба, животных. Не обошлось и без фантастического элемента: русалки, плещущиеся на берегу моря; глазастые деревья, будто простирающие к тебе руки-ветви; охваченные пламенем фигуристые девицы, кружащие вокруг солнца, и сотканные из воздуха худосочные юноши, этакие полупрозрачные духи.
Не знаю, что у них за религия и как она уживается с магией, но выглядело все очень интересно. Правда, еще интереснее мне было узнать, что имела в виду старуха, говоря про чужую.
Неужели узрела в теле княжны залетную душу?
Вскоре служба началась. Служитель Многоликого читал нараспев молитвы, а собравшиеся дружно ему подпевали. Татьяна молилась истово, зажмурившись, прижав ладонь к сердцу.
Заметит мое исчезновение или не заметит?
Воспользовавшись моментом, когда священник затянул новое песнопение, и «тетя» принялась с еще большим усердием возносить богу хвалу, я тихо, почти на цыпочках засеменила к выходу, бросая по сторонам взгляды. Старухи нигде видно не было, но, возможно, она все еще снаружи.
Мне повезло. Бабулька сидела там же, сгорбившаяся и неподвижная. Оглянувшись на оставшийся позади зал, я сбежала по ступеням, а опустившись на нижнюю, спросила:
— Бабушка, что вы имели в виду, когда говорили про чужую?
Она не ответила. Предпочла сделать вид, что больше я не вызываю в ней ни малейшего интереса. Даже взгляд в мою сторону не скосила, отчего я нетерпеливо воскликнула:
— Ну говорите же! Мне очень надо знать, почему вы назвали меня чужой!
Старушка чуть слышно усмехнулась и наконец соизволила прошелестеть:
— Потому что не ты, девонька, по этой земле ходить должна. Чужая ты здесь. Чужой и останешься, если…
— Если? — затаив дыхание, переспросила я.
Но нищенка опять замолчала, явно не горя желанием продолжать общаться.
Оглянувшись на церковь, из которой в любой момент могла показаться Татьяна, я быстро и с мольбой в голосе заговорила:
— Прошу, не молчите. Мне здесь действительно не место, но, может, я могу уйти из этого мира? Уйти в хорошем смысле, — уточнила на всякий случай и, немного подумав, добавила: — Короче говоря, домой вернуться.
— Может, и можешь, — неожиданно согласилась бабка, заставив сердце радостно забиться.
— И вы знаете как?
Бабулька вскинула на меня взгляд:
— Знать-то знаю, но не скажу.
— Почему?!
— За монетку могла бы, — протянула она меркантильно.
— Но у меня нет монеток…
Не бежать же за деньгами к Татьяне, та явно не поймет моих порывов и внезапного желания заняться благотворительностью.
— Значит, и у меня для тебя ничего нет, — категорично отрезала Яга.
Вот точно она! Вредная и алчная.
Я бросила по сторонам взгляд, снова оглянулась на храм, из которого доносились заунывные песнопения, после чего опустила глаза на руки и решительно стянула со среднего пальца серебряное колечко с голубым камнем.
Их у Софьи целая шкатулка, от пропажи одного кольца пустее та не станет.
— А если так? Возьмете?
— Отчего ж не взять? Возьму, — легко согласилась бабка и так быстро и ловко сцапала украшение, что я даже моргнуть не успела. Деловито повертела его на солнце, наблюдая за игрой света на гранях камня, после чего спрятала кольцо в складках своего балахонистого одеяния.
— А теперь говорите!
Еще одна усмешка и тихие слова:
— Магия тебе нужна, сила немалая. Такая, что сможет провести тебя.
— А где ее взять? И…
Тряхнув головой, нищенка нетерпеливо перебила:
— Но помни! Вернуться сможешь такой же, какой пришла, не запятнав тьмой аль грехом ни душу, ни тело.
Не запятнав тьмой аль грехом ни душу, ни тело…
— Что это значит?
— Чистой тебе надо оставаться, девонька. Не поддаваться плотским страстям и греху сладострастия, не пятнать душу ни злобой желчной, ни черной завистью.
С последним все ясно. Кому мне тут завидовать? Я вообще по натуре человек независтливый. И со злостью на некоторых венценосных личностей и чужих родителей уж как-нибудь справлюсь. Что же касается греха сладострастия…
— А замужем ведь грехом не считается? — решила разобраться.
На всякий случай. Нет, спать с Воронцовым я не собираюсь, но вдруг отвертеться от супружеского