Вспомнив, в конце концов, лестницу, на которой я боком обошел друга, забыть ее уже не смог. Вернувшись в Вильнюс, позвонил знакомому ксендзу и заказал на тридцатый день панихиду по Венедикту, благо он и в католичестве почил, и имя как нельзя более латинское. Ксендз тот обслуживал несколько приходов, и тридцатый день пришелся на дальнее предместье, именуемое Безданами (по-литовски это на порядок неблагозвучнее, чем по-русски). Небольшой деревянный костел возвели перед войной на этаком тиняковском пустырчике, в нескольких шагах от железнодорожного полотна. По некоторому стечению обстоятельств именно тут в начале ХХ века молоденький социалист Юзеф Пилсудский произвел дерзейшее ограбление почтового поезда с деньгами на постройку виленского трамвая; трамвая и ныне нет, а кровавый экс записан в историю мирового терроризма. На лужайке, рядом с костелом, служка с очень уж странным лицом поспешно готовил детишек к конфирмации. Всего месяц тому верующим советской властью возвращенная постройка оставалась спортзалом – гимнастические стенки по бокам, гроздья колец свисали с потолка, по углам обитые кожимитом козлы. Алтарик, само собой понятно, был временный. В довершение ко всем обстоятельствам, через некоторое время священнослужитель загремел по судам за долги и хищения, к тому же вскоре всплыли документы, представляющие его осведомителем КГБ, словом, сплетение нитей достигло подлинно ерофеевского вольтажа. За этим всем могла угадываться его улыбка. Я вздохнул: небеса отнеслись к жертве положительно.
Но а как же со стихами Огненно Рыжего Завсегдатая, неужели им суждено остаться неразгаданными? С тех пор прошло много лет, я продолжил попытки и вот:
С утра надо выпить К. Д. (– канистру денатурата),Потом пробежать К. Э. Т. (– километров этак тридцать),И то, что П. З. М. Ц. Д. (– придется зверски мучиться целый день)З.С.У.Б.В.С.А.Т. (– зато с утра буду в состоянии абсолютной трезвости)
“Абсолютная трезвость” пришла на ум в самый последний момент. Не уверен. Допустимы иные варианты последних строчек. Пускай попробуют новые поколения. Вперед! Тайна Эдвина Друда остается неразгаданной.
Наталья Трауберг
Переводчик
Я познакомилась с Венедиктом Ерофеевым, когда он учился в университете, через моего друга, а его однокурсника Владимира Муравьева. Это был блистательный курс: Моркус, Муравьев, Успенский, Кобяков…
Непонятно, как их всех приняли в университет: слишком они не совпадали с официальными стереотипами и с официозными представлениями. Вероятно, что-то тогда действительно начало “оттаивать” в общественной жизни. Впрочем, позже по разным причинам многие из этих ярких юношей так же, как и Веня, оказались изгнанными из МГУ. Веня тогда был очень молодым и очень красивым. Правда, в этой компании красавцев и интеллектуалов хватало. За что выгнали Кобякова, не знаю, а вот по поводу Веничкиного изгнания существовали различные версии. По одной из них, пьяный Веня во время лекции по зарубежной литературе упал на профессора Р. М. Самарина.
Между нами с Веней дружбы никогда не было, а было обыкновенное знакомство, и до моего замужества, а потом отъезда в Литву мы нередко виделись. Помню, я его очень жалела, очень молилась за него. Может, потому, что он был какой-то неприкаянный. Его однокурсники были мальчики из интеллигентных московских семей, а тут – другое… Вообще наше приятельство с самого начала для меня было чревато домашними неприятностями. Мы в те годы жили на Пушкинской площади, и вот как-то раздался звонок в дверь, я открываю и вижу Веню с Тихоновым. “Ты, мать, вот что, – говорят они мне, – поищи нам в квартире пустых бутылок. Наверняка, у вас полно. И вынеси нам. А мы в подъезде подождем”. Так и повелось. Я, воровато оглядываясь, рыскала по квартире в поисках бутылок, потом выносила их и отдавала, а ребята тут же сносили их в Елисеевский, на вырученные деньги покупали водку и возвращались распивать ее в наш подъезд. Мой папа, сталкиваясь с ними на лестничной клетке и, естественно, даже не подозревая о том, что это могут быть знакомые его дочери, раздраженно называл их “хулиганами”. Я, опасаясь родителей и бабушки, делала все, чтобы противостоять Вениным попыткам проникнуть в нашу квартиру: не только папа, но и мама с бабушкой, настоящей гранд-дамой, с их представлениями о жизни испытали бы настоящий шок при любом соприкосновении с этими моими приятелями, а меня бы просто должны были убить. Боялась я не напрасно, потому что, когда Ерофееву все-таки удалось войти в дверь, несмотря на мое героическое сопротивление, к счастью, родителей дома не было, он тут же, не нарочно, конечно, свалился на бабушку. А однажды случилась катастрофа. Наша соседка по лестничной площадке куда-то надолго уехала и оставила моей маме ключи от квартиры. Я со страху, что папа опять наткнется на “хулиганов” в подъезде, не придумала ничего лучшего, чем впустить в соседскую квартиру всю гоп-компанию. Они провели там весь день, выпили все, и принесенное с собой, и найденное в квартире: от ликеров до одеколона, – и категорически отказались оттуда выходить, решив там заночевать. Я их умоляла уйти, но тщетно. Тогда я пообещала Вене раздобыть три рубля “отступных”, но с условием, что, пока я не вернусь, они не будут ничего предпринимать для знакомства с моей мамой. Веня мне это твердо обещал. Я очертя голову помчалась занимать трешник, но, когда вернулась, – о ужас! – застала Веню, восседающим за столом в нашей кухне и распивающим чай с моей мамой. Не успела я переступить через порог, как он сказал: “Что же ты меня все мамой пугала? Мы с ней прекрасно вот чай пьем!” Это был смертельный номер, потому что моя мама не переносила, чтобы о ней говорили, что ее кто-то боится. Я ждала страшной сцены, но…обошлось: Веня маме понравился. Расплата наступила позже, когда через некоторое время отца вызвали в известное учреждение и потребовали от него объяснений по поводу моих сомнительных знакомств. Вот когда я получила настоящую взбучку!
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
В семье Венедикта звали не Веней, а Веной.
2
См. предыдущее примечание.