Читать интересную книгу Я обвиняю! - Владимир Беляев

Таково свидетельство видного гитлеровского разведчика, широко известного шпионскими афёрами в Турции в годы второй мировой войны. Пауль Леверкюн несколько расплывчато обозначил дату возникновения батальона «Нахтигаль». Инициаторы его создания, украинские националисты, придерживаются другой версии. Один из них, впоследствии состоявший на довольствии американской разведки, некий Юрко Лопатинский, по кличке Калина, выступая 5 мая 1960 года на конференции националистов в Нью-Йорке, рассказал: «Организация батальона, который получил кодированное название «Нахтигаль», началась в апреле 1941 года в Кракове. Её проводила по поручению руководства ОУН — Бандеры военная референтура организации украинских националистов под руководством сотника Романа Шухевича. В состав референтуры входил также и я».

По словам Лопатинского, как только первые роты батальона «Нахтигаль» вошли на улицы Львова, его командиры Херцнер, Оберлендер и Шухевич посетили капитул униатской церкви на Святоюрской горе. «К собору святого Юра мы прибыли в 5.30 утра. Спустя час митрополит Андрей Шептицкий принял делегацию батальона с сотником Романом Шухевичем во главе и немецких офицеров, которые были с нами. Владыку вынесли на балкон палаты, откуда он удостоил благословения собравшихся на погосте стрельцов и верующих».

Кого же благословлял в то первое утро захвата Львова седобородый граф и униатский митрополит? Отпетых националистов-головорезов, готовых разбежаться по улицам насторожённого старинного города, чтобы начать грабежи и убийства, неслыханный террор населения. К этому подготовили их два «фюрера»— украинский попович Степан Бандера и гитлеровский разведчик фашист Теодор Оберлендер.

Когда осенью 1944 года мы ознакомились с найденной в одном из бандитских схронов-бункеров Чёрного леса инструкцией «Борьбы и деятельности ОУН во время войны», составленной Бандерой, мы поняли, что она даёт нам ключ к тайне уничтожения учёных Львова. Бандера и Оберлендер предлагали националистам: «Собрать персональные данные обо всех выдающихся поляках и составить чёрный список. Составить список всех выдающихся украинцев, которые в определённый момент могли бы пытаться вести свою политику». Злодейская инструкция составлялась в Кракове как раз в то время, когда гитлеровцы, захватившие старинный польский город, чудовищно надругались там над польской интеллигенцией.

6 ноября 1939 года научные работники и профессура Кракова были созваны в здание древнего Ягеллонского университета якобы на доклад оберштурмбанфюрера СС и будущего шефа гестапо Генриха Мюллера. Худощавый, невысокого роста гестаповец, одетый в серый френч, чёрные бриджи и высокие сапоги, выйдя на трибуну, окинул острым взглядом собравшихся седовласых учёных старинного польского университета и сказал: «В наших концентрационных лагерях у профессоров Кракова будет вполне достаточно времени для того, чтобы обдумать свои грехи против Германии и немецкого народа!»

Вслед за этой циничной фразой во всех дверях появились гитлеровцы. Они арестовали свыше ста восьмидесяти учёных. Значительная часть из них погибла в лагерях, в частности в застенках Заксенхаузена.

Арест краковской профессуры был для украинских националистов наглядным уроком, как лучше всего угождать своим немецким хозяевам. Они стали заносить в свои «чёрные списки» знакомых им понаслышке и лично профессоров Львова, одного из первых советских городов, который предполагали захватить немецкие войска.

Шайки убийц-оуновцев, возглавляемые немецкими «теоретиками по национальному вопросу», были готовы в любую минуту приступить к «очистке территории Западной Украины от нежелательных элементов».

Эта главная «боевая» задача немецких «специалистов по Украине» сейчас всячески затушёвывается верными и послушными наймитами тогдашнего рейха — украинскими националистами и клерикалами.

«Наши связи с немецкой армией частично охраняли организацию украинских националистов, её членов и деятельность от гестапо, — вынужден был признаться 5 мая 1960 года в Нью-Йорке один из самых кровавых бандеровских палачей — бывший начальник службы безопасности Бандеры Микола Лебедь. — Для немецкой же стороны деятельность ОУН имела ценность в планах па будущее, то есть на случай конфликта с СССР». Из этого признания, сделанного под давлением фактов, можно себе ясно представить позорную роль, которую сыграли украинские националисты во второй мировой войне и играют за рубежом сейчас.

…Среди лиц, курировавших украинских националистов и немецких карателей после захвата Львова, была одна зловещая фигура — высокий светловолосый га-уптштурмфюрер СС, с лицом, опухшим от постоянного употребления алкоголя. О нём нам неоднократно рассказывали дворники и жители домов, расположенных поблизости от Вулецких холмов. Долгие годы я не мог узнать фамилию этого кровавого палача, но по описаниям людей, видевших его во время львовских экзекуций, знал его так, словно сам побывал у него в руках.

…Уцелевший в ту страшную ночь, когда расстреливали львовскую профессуру, известный педиатр, а затем польский академик, профессор Францишек Гроер так рассказывал мне о своей первой встрече с этим гитлеровским офицером 3 июня 1941 года, когда профессора привезли вместе с другими учёными в бурсу Абрагамовичей: «Меня ввели в комнату, имевшую вид канцелярии. За столом сидел тот самый офицер, который меня арестовал, а возле него стоял очень высокий и крепко сложенный офицер СС со зверским, вспухшим лицом, как показалось мне нетрезвый и похожий на начальника. Он сразу же подскочил ко мне и, угрожая кулаками, заорал хриплым голосом: «Собака проклятая, ты немец, а изменил своему отечеству и служил большевикам! За это я убью тебя здесь же, на месте!»

Я отвечал сначала очень спокойно, но затем, видя, что меня не слушают, громче, что я совсем не немец, а поляк, несмотря на то что я окончил немецкий университет, был доцентом в Вене и говорю по-немецки…»

Вскоре после этого высокий офицер, переговорив с другими немцами, приказал Гроеру выйти во двор, гулять там, не производя впечатления арестованного, и лишь после окончания полицейского часа пойти домой. Прохаживаясь по двору, чудом избежавший смерти Гроер видел собственными глазами, как проводили на расстрел одну за другой группы избитых учёных.

В одном из них Гроер узнал Станислава Мончевского. Вслед за последней группой вышел и начальник с опухшими глазами. Он сказал нарочито громко часовым, кивая на арестованных: «А эти пойдут в тюрьму». «У меня создалось впечатление, что слова эти были сказаны исключительно для моего сведения. Подойдя к группе прислуги, начальник спросил:

— Здесь кто? Всё прислуга?

— Нет, я учительница! — ответила Кетти Демкив и шагнула вперёд.

— Учительница? — спросил начальник. — Тогда марш под стенку! — И он присоединил её к группе стоящих у стены учёных…»

…Жительница города Эльблонг в Польше Елена Кухар вспоминает вместе со своим мужем Каролем Кухаром ночь с 3 на 4 июля 1941 года: «В 1941 году мы жили по улице Малаховского, 2, во Львове, поблизости от тропинки, ведущей от бурсы Абрагамовичей в лощины, разбросанные между Вулецкими холмами. Около четырёх часов утра 4 июля нас разбудили залпы. Минуту спустя услышали одиночные револьверные выстрелы. Мы подбежали к окну, выходящему на луга и лощины, спускающиеся к Вулецкой улице. Увидели, что всё пространство над одной лощиной окружено солдатами в немецких шлемах. От наших окон они были отдалены на пятьдесят — шестьдесят метров. Солдаты окружали группу одетых в штатское людей. Ещё раньше мы увидели стоящих пониже, в оврагах, около десяти солдат с автоматами наготове. На соседнем холмике возле этих солдат стояла небольшая группа офицеров в фуражках. Окружённые на лужайке люди, одетые в штатское, были построены по шесть человек. Среди них была одна женщина. В группе было около тридцати человек. По знаку одного из офицеров (низкий ростом, подал знак стеком) два солдата стали провожать очередную группу из шести человек. Их провели мимо оврагов и поставили перед отрядом, производившим экзекуцию. Обречённые становились лицом к отряду. Раздался громкий немецкий окрик, очевидно команда. Обречённые повернулись и сняли головные уборы. Во время экзекуции очередной шестёрки один человек не снял шапку. Офицер, командующий расстрелом, подошёл и стеком сбил головной убор. Привели на расстрел шестёрку, в которой находилась женщина. Как только гитлеровцы подняли автоматы, она поцеловала стоящего рядом мужчину в голову…

Спустя полчаса после экзекуции, — добавляет Елена Кухар, — я услышала разговор под окном и выглянула через занавеску. Под окном стояли четыре офицера. Они смотрели по направлению места экзекуции и поглядывали на наш блок. Я подумала немножко позже, что они уже ушли, и выглянула через двери балкона. В эту минуту один из офицеров, которому остальные оказывали знаки особого уважения, поднял голову, и наши взгляды встретились. Смотрел на меня мгновение. Я отшатнулась. Боялась, что могут прийти к нам в дом: ведь мы видели экзекуцию.