— А как насчет того, чтобы закрыть дело? — лукаво улыбнулся Литовченко.
Майор опустил глаза.
— Нет, уж теперь не закроем!… И благодарю за хороший урок.
— Какой урок? Старуха ведь пришла не по моей инициативе.
— За разговор у зеркала. Вы думаете, я не понял его скрытого смысла? Но, честно признаюсь, вполне оценил его только сейчас.
* * *
«Линия Цибы», как теперь в шутку друзья называли его версию, приобрела решающее значение.
На другое утро, уже по инициативе Петренко, лейтенант первый докладывал о новых материалах, полученных за сутки.
— Выявил интересного человека. Фамилия его Фесенко. Работает на заводе в механическом цехе, а живет в заводском доме. Знает почти всех рабочих в лицо. Старых — потому, что вместе работали, новых — потому, что новые лица всегда привлекают внимание. В вечер убийства он с женой шел из кино, недалеко от завода, и услышал глухой звук. Ему показалось, будто о крышу ударил камень. Вскоре мимо него быстро пробежал человек. Фесенко узнал уволенного с завода Гиренко. Он был в своей рябой кепочке с маленьким козырьком. Фесенко не придал значения этой встрече. Но когда услышал об убийстве Власюка, невольно о ней вспомнил и принялся анализировать. В памяти всплыли такие подробности: Гиренко бежал в сторону от заводоуправления. Увидев Фесенко, надвинул кепку, чтобы прикрыть лицо.
— Вы проверили, за что был уволен Гиренко с завода?
— Сразу же, как только узнал эти новые подробности. За год работы на заводе он получил четыре взыскания. Вот приказы директора. Первый выговор — за сон на работе. Затем предупреждение за перегрев электрический печи накаливания, из-за чего она вышла из строя. Вот третье взыскание: выговор за включение рубильника в тот момент, когда ремонтировалась электролиния. Из-за этой оплошности одного из рабочих ударило током, он и до сих пор в больнице лежит. Наконец, за неделю до убийства приказом директора Гиренко уволен с завода как расхититель государственного имущества. Было доказано, что он украл с заводского склада десять кубометров леса.
— А его прошлое?
— Темная личность. Пятнадцать лет отсидел в тюрьме за убийство. Так что бывалый хлюст.
— Есть еще что-нибудь?
— Пожалуй, для нас самое главное — следы, обнаруженные на клумбе у окна. По размеру они подходят к ботинкам Гиренко. Он носит сорок второй размер.
— Да, сегодня вас можно поздравить с крупным успехом, лейтенант!
В кабинет незаметно вошел майор Петренко. Он протянул лейтенанту руку.
Его рукопожатие было крепким и искренним, хотя было ясно, что ему нелегко далось это признание своей неправоты.
— А теперь разрешите доложить, товарищ полковник? Целый день потратил, допрашивая этого паршивого мальчишку, внука старухи. Ничего не говорит! Наконец, признался: вальтер он давал Гиренко. Тот ему обещал за это подарить воздушный пистолет. Ну, естественно, взял клятву никому не говорить. Для большей гарантии припугнул.
— Теперь уже можно подводить итоги, майор! Давайте-ка их суммируем.
— Итоги таковы: пистолет офицера в отставке находился у Гиренко в момент убийства Власюка. После выстрела в окно, который Валя восприняла как хлопок, а Фесенко как удар камня о крышу, Гиренко видели убегающим от заводоуправления. Следы, оставшиеся на клумбе, подходят к обуви Гиренко. Наконец, так сказать, психологический аргумент: увольнение с работы за воровство могло побудить к преступлению.
— А вы что скажете, лейтенант?
— Я полагаю, что медлить нельзя. Необходимо задержать Гиренко и произвести у него обыск.
— Правильно, медлить больше нельзя. У нас достаточно материалов, чтобы изобличить убийцу!
* * *
Прошло много времени. Бандит Гиренко по приговору суда был расстрелян, и трудная работа по расследованию сложного дела об убийстве директора завода начала забываться. Люди, изобличившие преступника, решали уже другие важные вопросы общественной и государственной безопасности.
Но однажды вечером все волнения, связанные с этой двойной трагедией — Власюка и Новацкого, — с новой силой всплыли в памяти полковника Литовченко. Прогуливаясь как-то после работы по улицам города, он случайно встретился с человеком, тоже причастным к описанным выше событиям. Это был Банько.
Бывший председатель завкома утратил свою прежнюю гордую осанку и имел жалкий, потрепанный вид. Даже голос его изменился: исчезли басовитые начальственные нотки.
— Здравствуйте, товарищ полковник! — несмело поздоровался он.
Не проявляя особой приветливости, Литовченко остановился. С самого начала вынужденного знакомства Банько был ему глубоко несимпатичен, но теперь его пришибленный вид пробудил у полковника чувство, похожее на жалость.
— Здравствуйте, товарищ Банько. Как живете, где работаете?
Банько отвел в сторону глаза:
— Пока на иждивении жены. Болею…
— Кажется, вы по профессии токарь?
Бывший председатель глубоко вздохнул:
— Придется, по всей видимости, возвращаться к станку. — Вдруг он загорячился: — Пятнадцать лет проработал на руководящей работе и вот — благодарность! Какого-то шизофреника, видите ли, не разгадал!
— Не шизофреника, Банько, а человека… человека погубили! Неужели вы до сих пор не поняли, насколько вы очерствели и оторвались от народа!
— Вам легко говорить, полковник! Ведь вы — «карающий меч», а мы люди простые, — уныло съязвил Банько.
— Простые? Именно об этом вы и забыли! О долге быть отзывчивым и простым.
Распрощавшись с Банько, полковник не сразу забыл о нем. Жалость, вызванная его потрепанным видом, исчезла. Но долго еще у Литовченко не исчезало неприятное чувство, будто он прикоснулся к слизняку.