Читать интересную книгу И грянул гром, услышь крик мой… - Милдред Тэйлор

Вдруг голос его оборвался, он перестал доить.

– Что знать? – спросила я.

– Ничего, – пробормотал он, повернувшись спиной к корове. – Не мучайся догадками.

Я воззрилась на него.

– И вовсе я не мучаюсь. Просто хотелось бы знать. Спорим на что хочешь, мистер Моррисон приехал сюда не только работать. И я хочу знать зачем.

Стейси мне не ответил, а Кристофер-Джон, с полными горстями сушеной кукурузы для цыплят, дрожащими губами произнес:

– А я… я знаю, чего я хочу. Я хочу, чтобы п-п-папа никогда больше не уезжал из дома. Я хочу, чтобы он мог остаться… и остался бы…

На другое утро в церкви миссис Сайлас Лэньер, перегнувшись через меня, прошептала бабушке:

– Джон Генри Бэррис прошлой ночью-то скончался.

Как только об этом во всеуслышанье было сообщено прихожанам, дьяконы прочли молитву за упокой души Джона Генри Бэрриса, за здоровье его брата Бикона и его дяди, мистера Сэмюеля Бэрриса. Но после службы, когда кое-кто из прихожан остановился у нашего дома, чтобы поговорить о том о сем, зазвучали горькие, тревожные слова.

– Как я слышал, – сказал мистер Лэньер, – они преследовали Джона Генри с тех самых пор, как он вернулся с войны и поселился на земле своего отца возле Смеллингс Крика. И участок у него был небольшой, но славный, да и дела шли славно. Да-а, оставил жену и шестерых детишек.

Наша Ба покачала головой.

– Не-ет, место нам неподходящее, и времена тоже.

Мальчики и я сидели за нашим столом для занятий и делали вид, что ничего не слышим, однако навострили уши.

– Генриетта Тоггинс, – сказала миссис Лэньер, – да вы знаете ее, это сестра Клары Дэвис, что живет там же, в Стробери. Так вот, она родня Бэррисам и была вместе с Джоном Генри и Биконом, когда заварилась эта каша. Они собирались подбросить ее домой. Вы же знаете, у Джона Генри был пикап старой модели «Т». Но им надо было подзаправиться, вот они и остановились у заправочной станции в Стробери. Они ждали, когда зальют бензин, а в это время появились белые, подвыпившие мужчины, и стали к ним цепляться. Генриетта услышала, как они говорят: «Это тот самый черномазый, который заигрывал с Сэлли Энн, она сама говорила». После таких слов Генриетта сказала Джону Генри: «Давай скорей уедем отсюда!» Он хотел было дождаться, когда зальют бензин, но она заставила его и Бикона сесть в машину. Белые только смотрели, как они уезжают, и там задираться с ними не стали.

Джон Генри, стало быть, отвез ее домой и повернул назад к себе, но, видимо, на обратном пути те белые его с Биконом снова нагнали и надумали протаранить их пикап. Во всяком случае, так рассказали Бикон и Джон Генри своим дяде и тете, когда увиделись с ними. Джон Генри знал, что бензин у него кончается, и побоялся, что не дотянет до своего дома, потому и остановился у дяди. Но белые хотели выволочить обоих из дома и, когда старый Бэррис попробовал остановить их, вот тут-то они и подожгли его вместе с мальчиками.

– Стыда не знают, что творят, – вступил в разговор отец Т. Дж., тщедушный, болезненного вида человек, лаявший сухим кашлем. – Слышали небось, несколько дней назад в Крестоне они линчевали одного парня?

– Да, и ничего им за это не будет, – заметил мистер Лэньер. – Вот в этом-то и беда! Когда Генриетта поехала к шерифу и рассказала ему, что видела, он обозвал ее лгуньей и отправил домой. А теперь говорят, будто один из тех белых, что натворили это, ходит и хвастается. Грозится, что они опять такое сделают, если какой наглый ниггер выйдет за рамки.

– Господи, помилуй нас! – воскликнула миссис Эйвери.

Пока супруги Лэньер и Эйвери говорили, папа сидел молча и только наблюдал за ними очень серьезно. Под конец он вынул трубку изо рта и сказал такое, что показалось мне и моим братьям ни к селу ни к городу.

– Лично мы, вся наша семья, не собираемся больше покупать ничего в лавке Уоллесов.

В комнате вдруг воцарилось молчание. Мальчики и я уставились на взрослых, не понимая ничего. Лэньер и Эйвери выглядели какими-то растерянными, и, когда снова все заговорили, тема разговора перешла на сегодняшнюю проповедь.

Как только Лэньер и Эйвери ушли, папа позвал нас к себе.

– Мама мне рассказывала, что старшие дети, во всяком случае многие из них, после школы ходят к Уоллесам в магазин потанцевать, выпить контрабандного спиртного, выкурить сигарету. Она сказала, что уже предупреждала вас, но я хочу еще раз напомнить вам. Слушайте и зарубите себе на носу: мы против того, чтобы вы туда ходили. Все ребята, которые туда ходят, рано или поздно схлопочут большие неприятности. Там пьют, а это запрещено, и вообще мне все там не по душе, особенно сами Уоллесы. Если я узнаю, что вы там хоть раз были, неважно, зачем и почему, я вас выпорю, вы слышите?

– Да, папа, – выпалил с готовностью Кристофер-Джон. – Я никогда туда не пойду.

Мы все его поддержали: папа всегда выполнял то, что говорил, плетка была не пустой угрозой.

3

В конце октября полили дожди, прибивая всей своей тяжестью шестидюймовый слой пыли, которую последние два месяца ничто не тревожило. Сначала дождь лишь испятнал эту пыль, и она, казалось, веселится и радуется, принимая и отражая удары тяжелых капель, но в конце концов пыли пришлось сдаться на милость победителя, и она превратилась в роскошную красную пенистую грязь, которую мы месили ногами, забрызгивая себе лодыжки, когда, чувствуя себя совершенно несчастными, тащились в школу и обратно.

Чтобы защитить нас от дождя, мама раздавала нам высушенные телячьи кожи, которые мы набрасывали себе на голову и на плечи, словно непромокаемые плащи. В восторге от этих шкур мы не были, потому что, намокая, они распространяли прокисший запах, проникавший в нашу одежду и в нас самих, словно прилипая к нашей коже. Мы предпочли бы обходиться без них, но, к сожалению, мама не очень-то пеклась о том, что бы мы предпочли.

Впрочем, так как в школу мы выходили позднее мамы, эту проблему мы легко разрешили. Из дома мы выходили, послушно накинув телячью кожу, а как только орлиный глаз Ба терял нас из виду, мы сбрасывали эти накидки, так что нам оставалось лишь надеяться на низко свисающие ветви деревьев густого леса, чтобы они укрыли нас и не дали промокнуть до нитки. А у школы мы опять облачались в свои накидки и входили каждый в свой класс в полной форме.

Если бы нам грозила встреча только с дождем, который и утром и вечером упорно пробивался сквозь нашу одежду, мы бы легче переносили путешествие от дома до школы и обратно. Главная опасность заключалась в другом: автобус школы Джефферсона Дэвиса, вот кого надо было бояться. Он неожиданно вырастал у нас за спиной и обдавал жидкой дорожной грязью. Нам было прекрасно известно, что водитель автобуса очень любил развлекать своих пассажиров, заставляя нас бежать опрометью к почти неприступному лесному склону, скользкому и гладкому, отполированному постоянными дождями. Поэтому, когда мы оказывались между первым и вторым перекрестками дорог, нам приходилось то и дело оборачиваться, чтобы добраться до опушки леса прежде, чем автобус настигнет нас. Но порой дождь лил как из ведра, и тогда мы должны были идти вперед, не останавливаясь, и не могли достаточно часто оглядываться или внимательно прислушиваться, а потому оказывались предметом жестоких насмешек тех, кто ехал в автобусе и был совершенно безразличен к нашему жалкому положению.

Однако никого так не выводило из себя это унижение, как Малыша.

Хотя он после первого же дня занятий выяснил у мамы, почему у школы Джефферсона Дэвиса два автобуса, а у Грэйт Фейс ни одного, все равно ее ответ не успокоил его. Она объяснила ему, как годом раньше объясняла Кристоферу-Джону и двумя годами раньше мне, что округ не предоставляет автобус черным школьникам. Округ вообще мало что дает, говорила она, главные деньги на содержание школ для черных идут от церковных сборов. Грэйт Фейс не может позволить себе нанять автобус, потому нам и приходится ходить пешком.

Это сообщение крепко засело у Малыша в голове, и с каждым днем, когда он обнаруживал, что школьный автобус опять заляпал красной грязью его чистую одежду, он злился все больше, пока наконец однажды не ворвался с гневом в кухню и не закричал:

– Ба, они опять! Видишь, какой я грязный!

Бабушка поцокала языком, увидев нас.

– Идите, мои милые, сбросьте скорее одежду, чтобы ее выстирать.

Все, все раздевайтесь и сушитесь, – позвала она, возвращаясь к огромной железной печке, чтобы остудить свой гнев.

– Ба, это же несправедливо! – вопил Малыш. – Это очень несправедливо!

Стейси и Кристофер-Джон пошли переодеться в свою рабочую одежду, а Малыш сел на боковую скамью, оскорбленный до глубины души видом своих голубых брюк, запачканных от колен и ниже. Хотя Ба каждый вечер готовила котелок горячей мыльной воды, чтобы Малыш мог выстирать свою одежду, все равно, когда он возвращался из школы домой, штаны его выглядели так, будто их не стирали целый месяц.