Читать интересную книгу Надтреснутый колокол - Борис Лисицын

Примерно около десяти часов вечера, когда начало смеркаться, Джо собрал весь штат полиции и устроил оперативное совещание. После того, как каждым из моих не слишком воздержанных коллег было выпито не менее чем по десятку пинт[3] пива, шериф принял несвойственное ему отважное решение отрядить на Вересковый холм группу из нескольких полицейских. Состав группы определился очень просто, а именно по принципу брачного положения. Неженатыми оказались патрульные Миллер и Брукс, а возглавить их выпало мне.

Выступление было назначено на раннее утро незадолго перед рассветом, необходимость чего я аргументировал двумя причинами: во-первых, в это время температура достигает своего минимума, а во-вторых, для долгой и, возможно, опасной работы у нас будет целый световой день.

Оставшиеся несколько часов я посвятил написанию писем своим родственникам на Юге, а потом долго проверял оружие и патроны на предмет их полной боеготовности. Наконец, часовая стрелка достигла цифры «3», и, бросив взгляд на термометр (кажется, было 78 градусов[4]), я вышел на улицу. После жаркого и душного дня в воздухе ощущалась приятная свежесть, хотя, конечно, ни о какой прохладе не могло идти речи. На темном небе рассыпались гроздья звезд, и я долго всматривался в их сочетания. В детстве я очень любил разглядывать усеянный далекими светилами небосвод, но сейчас это занятие не доставило мне ни малейшего удовольствия, и я с радостью опустил взгляд вниз, привлеченный возгласами моих спутников.

Не обремененные лишним грузом (я взял свое канадское ружье, а остальные члены группы вооружились традиционными винчестерами), мы, в сопровождении моего четвероногого друга, очень быстро двигались по мощеной дороге и, спустя немногим более часа, миновали починенный мост через расщелину, а вскоре достигли Верескового холма. Все время дул довольно сильный ветер, и еще задолго до приближения к Хиллсбери мы услышали заунывные звуки, источником которых служила, очевидно, тамошняя колокольня. На холме дремучий лес приобрел совсем зловещий вид из-за огромных криво растущих вязов и лип и густого темного подлеска, а старые кряжистые дубы с потрескавшейся корой, чьи густые, неимоверно разросшиеся кроны были сильно изуродованы молниями, делали эту чащу в высшей степени подозрительной. Деревья и высокие кусты там и тут вторгались на дорогу, разрывая ее каменное полотно своими корнями, так что во многих местах нам приходилось чуть ли не прорубаться сквозь плотную стену растений. Из-за образуемого сплетающимися ветвями деревьев полога нас окружала почти кромешная тьма, которую приходилось рассекать лучами фонарей, и признаки наступающей зари мы заметили, только выйдя на северный склон холма.

Здесь на протяжении всего пяти-шести сотен ярдов мрачный лес быстро разрежался и у подножья переходил в большую низменную пустошь, отделяющую холм от ближайшей северной возвышенности. Круглая впадина диаметром в десять миль была изрезана оврагами и поросла довольно высоким кустарником, в котором преобладали вереск и терновник. Повсюду валялись обломки каменных, в основном гранитных или мергелевых, глыб, которые были в изобилии покрыты осклизлым лишайником и камнеломкой. Я вновь заметил на них странные круглые следы, а также полосчатые отпечатки, словно от прикосновения какого-то массивного тела. Они очень пугали Рэя, и мне стоило немалых усилий успокоить его.

Ориентируясь по расколотым перезвонам церкви, мы в течение часа продирались сквозь колючие заросли, пока, наконец, не вышли к окраинам развалин Хиллсбери. От самого городка почти ничего не осталось — лишь несколько дюжин осыпающихся каменных остовов, да островки высоченной крапивы на месте бывших скотных дворов. Зато прямо перед нами на фоне светлеющего, но еще сумеречного неба взметнулся вверх шпиль окутанной сомнительными легендами церкви, которая немедленно приковала наше пристальное внимание. И, признаюсь, чем больше я разглядывал ее, тем больше терял уверенность в том, что какая-нибудь из известных мне легальных конгрегаций северных и южных штатов смогла бы заявить свои права на это весьма загадочное сооружение.

Вдоль церкви шла ржавая перекрученная ограда высотой в два фута и семь-восемь дюймов, калитка которой была заперта на замок внушительного размера. Добротное изделие мастеров двухвековой давности невольно вызывало уважение своей устойчивостью к столь длительному воздействию внешней среды, и мы не стали сбивать его, о чем я впоследствии сильно пожалел.

Стофутовая церковь находилась в плачевном состоянии, почти все каменные подпорки на арочных сводах фасада обвалились, а в больших трехчастных окнах, среди которых среднее имело вид розы, не сохранилось ни единого целого витража из цветного стекла. Поначалу не было видно ни одного из маленьких вимпергов,[5] обыкновенно расположенных у основания крыши главной башни готических храмов. Позже мы в большом количестве обнаружили их обломки среди растущих у подножья церкви пожухлой травы, крапивы и лопухов.

Преодолев минутный трепет перед заброшенным зданием, где уже полтора века не ступала нога человека, мы перелезли через забор и подошли к церковной двери. Несмотря на мои уговоры, Рэй наотрез отказался последовать за нами и лишь с упреком и страхом смотрел на меня своими умными глазами, так что пришлось оставить его снаружи. Он проводил нас, жалобно скуля и повизгивая, а потом куда-то исчез.

С трудом открыв высокую внешнюю стрельчатую дверь, которая издала жуткий скрип, мы прошли через два других портала, образующих вдающуюся внутрь храма паперть, и проникли в церковь. Даже при многочисленных признаках разрушения колокольни ее интерьер производил величественное впечатление, что было вполне естественно, если учесть, что в первой половине XVIII века Хиллсбери был довольно крупным городом с населением свыше полутора десятков тысяч человек. Огромное пустынное пространство, в котором гулко отдавались наши осторожные шаги и робкие голоса, только усугубляло жуткую атмосферу, царившую в этой юдоли унылого забвения и затаившегося ужаса. Полностью подавленные чудовищным психологическим прессом заброшенной церкви, мы прекратили разговоры и встали, как вкопанные, пожирая глазами окружающую обстановку.

Центральный неф,[6] от которого к боковым стенам вели узкие трансепты,[7] был до крайности грязен. Пол покрывали кучи пыли и каменной крошки толщиной в ладонь, на которых не было видно ни единого следа, каковое обстоятельство мы не преминули отметить, многозначительно переглянувшись. Вдоль стен шли высокие аркадные галереи, ниши которых были заставлены скульптурами весьма своеобразной наружности, отталкивающее впечатление от которых усиливалось сопутствующими им странными символическими горельефами. Честно говоря, среди имеющихся здесь человеческих изображений я не встретил ни одного знакомого мне святого, да и виды других представленных фигур были навеяны, пожалуй, не библейскими сюжетами. Очевидно, ваявший их скульптор отличался необычным художественным взглядом на религию и обладал, мягко говоря, странным воображением. В узорчатых орнаментах капителей, венчающих подпирающие потолочные арки легкие высокие пилястры, не угадывались традиционные рисунки — здесь не было виноградных, дубовых или ореховых листьев, а источником вдохновения создателю этих необыкновенных лепнин, как мне показалось, послужили неземные мотивы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});