Читать интересную книгу Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - Джулиан Ассанж

Школа создавала много проблем. Даже научивший меня массе нужных вещей мистер Кинг – эталон мужской силы, образец для подражания – не мог компенсировать то томительное чувство бесполезности, которое я испытывал в связи с необходимостью ходить в школу. Возможно, я просто рожден с ненавистью к системе, а учеба была ее частью. Я начал носить длинные волосы, что запрещалось школьными правилами. Как ни странно, меня всегда высмеивали или осуждали за мои волосы, и началось это еще в детстве. Родители советовали состричь мою белокурую копну, просто из соображений не связываться с учителями; но я вовсе не собирался отказываться от того чувства восторга, которое давало мне открытое неповиновение. Вскоре мне пришло в голову больше не завязывать шнурки обычным образом. Я придумал изощренный стиль: обвязывал шнурки вокруг лодыжки и затем затягивал их узлом, а не петлей – и стал обучать этому других детей. Потом я решил совсем расстаться с ботинками, что учителя сочли преступным деянием. Поскольку ни в одной школе я подолгу не задерживался, то в любой из них я считался новичком. И подобными актами неповиновения я заявлял о себе. У нас дома не было телевизора. Практически не водились деньги. Иногда мы ходили на рынок и за кочан капусты убирали мусор. Но я чувствовал себя счастливым: это придавало колорит унылой действительности и помогало найти собственный жизненный путь. Лишь однажды, будучи подростком, я серьезно задумался над вопросами престижа: мне не захотелось, чтобы мама подвозила меня к школе в нашей дешевенькой раздолбанной машине. То было какое-то временное помутнение рассудка, и долго оно не длилось.

К животным мы питали особо теплые чувства. Люди в основном относились к нам пренебрежительно: ну хиппи, что с них взять; а мы лишь любили природу и жили как истинные нонконформисты. Одно время родители держали кур ради яиц и трех коз ради молока. Еще у нас был внушительный бродячий зверинец, и нашему любимому псу Поссу приходилось все время соперничать за наше внимание с осликом, пони и компанией мышей. Все они участвовали в театральных сценках, которые ставила моя мать и которые шли при свете свечей. В коттедже на ананасовой ферме, где мы однажды жили, в нашу жизнь вторглись опоссумы. Как-то с нами жила большая серая птица, австралийский журавль. Мне всегда казалось, будто мы ищем спасения от современной жизни. Теперь я понимаю, что тогда был глубоко погружен в попытки создать некую разумную систему, объясняющую связи между людьми и вещами. Я начал ее понимать только много лет спустя, когда взялся изучать квантовую механику; но тогда, в детстве, я лишь цеплялся за доступный мне мир, мир моих родителей, а одно время с радостью содержал собственный пчелиный улей.

Когда мне исполнилось девять лет, мать и отчим расстались. В то время это не показалось чем-то ужасным, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что тогда закончился мой личный рай. Как я уже говорил, в детские годы самым ценным для меня было какое-то томсойеровское ощущение прекрасного мира, полного приключений и открытий. События, последовавшие за расставанием родителей, были уже скорее мрачными. Многим из нас безопасная обстановка раннего детства видится в светлом сиянии, и я, несмотря на переезды, перемены жилья, смену школ и отвращение к учебе, прожил те годы в состоянии естественного восторга. Мир был свежим, океан – чистым, воздух – пропитан эвкалиптовым ароматом. Но человеческая натура, конечно, не ограничивалась рамками своего физического существования, и жизнь не была бы жизнью, если была бы лишена мрачных сторон. У Бретта копились собственные проблемы, и в конце концов мать уже не смогла с ним жить дальше, так что мы переехали в квартиру над магазином в Лисморе, которую разделяли с «Театром кочевников». Мама часто зарабатывала деньги, рисуя портреты людей на рынках, а позже я и мой младший сводный брат стали болтаться рядом с ней. Я брал губную гармошку и наигрывал свой ребячий блюз.

Мы с матерью старались жить достойно, но впереди нас ждала жизнь, полная скитаний и тревог; нам снова предстояло плыть по течению, вниз по Миссисипи[14]. За время наших австралийских странствий нам многое пришлось испытать, хотя и до того мы повидали немало. В течение пяти лет мы чувствовали себя беглецами, и, полагаю, те годы, как и счастливые предшествующие, сформировали того человека, каким я стал в будущем. Бретт каждодневно наполнял нашу жизнь солнцем, искусством, музыкой и природой; его богатый опыт в театральных постановках бродячей труппы, когда он за считаные минуты мог развернуть и свернуть подмостки, – все это послужило отличной подготовкой для WikiLeaks. Далее, когда на сцене появится человек по имени Лейф Мейнелл, я расскажу, что значит подвергаться преследованию темных сил. Он станет моим первым «хвостом».

3. Бегство

Предки матери переехали в Австралию из Шотландии в 1856 году. Главой клана был Джеймс Митчелл, фермер-арендатор из Дамфриса, современник еще одного фермера – радикального шотландского поэта Роберта Бёрнса. Всю свою жизнь Бёрнс протестовал против несправедливости и тирании, он написал «Честную бедность», ставшую всеобщей «Марсельезой», гимном человеческому духу. Поэт умер в полной бедности в Дамфрисе, когда Митчелл был еще ребенком. Бёрнс прекрасно понял бы желание моих предков эмигрировать. Протестанты, как и он, они подчинялись законам национальной Церкви Шотландии, и жизнь их в заболоченных полях была тяжкой.

Хью Митчелл, Энн Гамильтон и пятеро их детей основали молочную ферму в Новом Южном Уэльсе, в Брайанс-Гэп, неподалеку от Тентерфилда. Хью хорошо знали в округе Новая Англия, и умер он в возрасте 84 лет, оставив состояние в 121 фунт и сына Джеймса, который позже застолбил себе участок земли в Барни-Даунс. Джеймс был ловким наездником и служил добровольцем на англо-бурской войне. Находясь в Родезии, он написал 2 июня 1900 года из Булавайо письмо своему сыну Альберту, в котором рассказывал о военных трудностях, об отряде и признавался, как разочарован, что не попал на фронт. Судьба прислушалась к стенаниям Джеймса, похожим на многие другие солдатские жалобы, и через два месяца его отряд разместили в Трансваале, который попал под мощную артиллерийскую атаку буров. Джеймс Митчелл, старшина взвода, умер от полученных ран. Человек, похоронивший его, написал письмо Митчеллам: «Мы выполнили наш печальный долг, самый печальный, что я видел в Южной Африке… Эта война – горестное и суровое испытание». Мои предки по отцовской линии, семьи Келли и Грир, – выходцы из Ирландии. Им принадлежал отель «Империал» в Нандле. У моего прадеда по отцу, Джеймса Грира Келли, было четверо сыновей – все они прекрасные спортсмены, известные своими достижениями в крикете и футболе. Дочь Джеймса, Мириам Келли, моя бабушка, переехала в Сидней и вышла замуж за человека по фамилии Шиптон; у них родился сын – мой отец.

Наши предки дают нам жизнь, но передают ли они нам свои цели? Не могу утверждать, что знаю их идеи, но понимаю, что то кельтское путешествие, которое они совершили в погоне за благополучием и едой, за землей и золотом, принесло им тоску по новому миру и его открытиям. Некоторые мои родственники со стороны матери страдали от своего идеализма – жили ли они в Галлиполи или в других местах. Мой прадед Альфред Хокинс оказался на японском «Монтевидео Мару», перевозившем военнопленных, когда в 1942 году этот корабль потопила американская подлодка. Полагаю, этот печальный факт стал первым семейным опытом в плане обстрела со стороны своих. Впрочем, пострадала не только наша семья, ведь ко дну пошли и другие австралийцы, солдаты и гражданские, – всего 1051 человек. Это произошло примерно в ста километрах от филиппинского острова Лусон, и останки корабля так и не были найдены. Несколько лет назад обнаружился один выживший, японский моряк, который вспоминал, как страшно кричали австралийцы на тонущем корабле. Кто-то из них, по его словам, пел «Старое доброе время»[15]. Истории неизвестно, где именно на том корабле находился Альфред Хокинс, плакал ли он или пел, но нелишне заметить, что «Старое доброе время» написал наш знаменитый шотландский сосед Роберт Бёрнс.

Мой родной отец в моей жизни не присутствовал и вошел в нее, лишь когда я уже вырос. К этому я еще вернусь. А вот Бретт Ассанж стал для меня хорошим отцом и тем мужчиной, на которого я хотел бы походить. Бретт был одним из тех классных парней из 1970х, увлеченных игрой на гитаре и вообще музыкальной сценой. Мне досталась его весьма необычная фамилия. Она происходит от «мистер Санг», или «асанг» на кантонском диалекте: его прапрапрадед был тайваньским пиратом. Он попал на остров Терсди[16], женился на местной девушке, а потом переехал в Квинсленд. Затем он европеизировал свою фамилию, чтобы ускользнуть от повсеместной дискриминации, которой подвергались китайцы.