встал. Он решил действовать хитростью, подняв засохшую морковку из грязи, поманил пони, но она, моргнув, замерла.
Рядом послышалось пьяное бормотание конюха. Вероятно, он проснулся. Следовало ретироваться.
– Пойдём со мной, – с надеждой в голосе позвал Серёжка, но она упрямо не замечала его. – Вот чёрт!
Он с досадой всплеснул руками, и выбежав из загона, скрылся под покровом ночи. Грета продолжала пережевывать сено, не замечая побега незадачливого спасителя. Приближались нетвёрдые шаги. Проснувшись, конюх обнаружил распахнутые настежь ворота конюшни и спавших догов. Хмель в одно мгновение выветрился, когда стременной нашёл стойло пустым. В одном из денников осталась пони.
"Тупоголовая скотина" – подумал он и сплюнул.
На подгнившем полу денника виднелись отпечатки копыт и чьих-то ботинок. Здесь явно похозяйничали конокрады. Он в замешательстве почёсывал затылок, затем сплюнув ещё раз, и выругавшись, вышел из конюшни.
Возможно, беглецов удастся догнать. Конюх взял из бытовки фонарик. Ночь была тёмной и безлунной, ничего не видно на десять шагов вперёд. Включив фонарик, он шарил по округе. Дорожка следов вела к воротам. Одинокий луч света выхватил у забора двух свернувшихся калачиком догов. Они вовсе не походили на грозных охранников. Всего лишь два милых пса.
– Проклятые псины! – конюх принялся бить ногами дремавших собак, чтобы пустить их по следу.
Но они крепко спали и похоже сон не скоро оставит их, снотворное оказалось хорошим. Поняв всю тщетность своих усилий, конюх выбежал за ограду. Свет фонаря был слишком тусклым, а следов много и они расходились в разные стороны. Невозможно проследить в каком направлении ускакали лошади.
– Они все разбежались. Что будем делать? – спросила Алёна, встретив Серёжку.
Они огляделись, ночь стояла непроглядная. Темнота была настолько густой, что заговорщики не могли разглядеть друг друга.
– Я не знаю! Там осталась пони, – с сожалением отвечал Серёжа.
Конюх вернулся в бытовку, схватил ружьё и по дороге его заряжал. Он готов стрелять, если увидит хулигана, выпустившего скакунов. Зинаида будет им недовольна, если он не вернёт её собственность к утру.
– Кто-то идёт, – шепнула девушка, услышав шаги.
– Разбегаемся, – предложил Серёжа и они кинулись врассыпную.
В темноте мелькнул свет. Конюх заметил, как пронеслась тень, он испугался, на миг забыв обо всём. Тень бросилась к кустам, он кинулся за ней, впопыхах схватившись за ружьё.
Серёжа стал подвывать, изображая привидение. Конюх метнулся туда, откуда исходил звук, хотя с перепугу не мог понять, что это – человек или какое-то загадочное существо. Алёна завыла на свой манер.
– Стой бесовщина! – крикнул грум, держа ружьё наизготовку. – Стрелять буду!
Он сделал предупредительный выстрел в кусты, которые таили в себе угрозу. Ответом ему был заливистый смех.
***
Всю ночь они неслись галопом. Скакали, когда было темно, скакали, когда забрезжил рассвет. Ветер свистел в ушах, трепал гриву, срывая цепи рабства. Свобода опьяняла и будоражила. Без сёдел и прочей упряжи жить было легко. Окрылённые лошади неслись, не разбирая дороги, и когда солнце взошло в зенит, они были далеко от конюшни.
Во главе скакал Пегас, никто, даже быстроногая ахалтекинка Иберия, даже демоны не могли нагнать его. Радость, Элегия и Иберия послушно следовали за ним. Пегас мечтал найти дорогу к яблоневой ферме, но верный путь отыскать уже не удастся.
К вечеру лошади выбились из сил. Неплохо бы подкрепиться. Осень хозяйничала в городе уже два месяца, приближалась зима. Чуткий нос гнедого уловил запах луга, запах мокрой травы. Летом здесь паслись коровы, да и сейчас иногда они заглядывали на эту лужайку. Хоть трава и была жухлая, но лошади жадно щипали её, они скудно питались, поэтому даже такой корм сочли лакомством.
Заночевали здесь же. На воле спалось спокойно, можно даже прилечь. Земля делалась холодной по ночам, но вместе было теплее.
***
Месяц вольной жизни промчался проворнее арабского скакуна, табун беглых лошадей наслаждался свободой. Всё на этих просторах дышало вольностью – и воздух, и вода в протекавшей поблизости реке, и даже пожелтевшая трава.
Отдыхали беглецы под сенью большого клёна. Ему было никак не меньше века, а чтобы охватить его ствол не хватит никаких человеческих объятий, будто бы дерево вобрало в себя всю мощь природы. Этот клён видел на своём веку много маленьких трагедий и больших бурь. Он стоял здесь сотню лет до появления лошадей и простоит ещё столько же. Клён, словно мощный защитник, укрывал своими толстыми ветвями от влажного ветра и проливных дождей. За день накапливал тепло и ночью отдавал его уставшим животным, сбившимся вокруг него в плотное кольцо.
Когда выпал снег наступили первые студёные дни. Зимы в этом краю суровые и многоснежные, а ветра промозглые. Река обмелела и покрылась тонкой коркой льда. Находить корм становилось труднее, животные искали пропитание, заходя вглубь леса, но и здесь они были не одни.
Ледяной северный ветер принёс знакомый запах. Когда Пегас учуял человека, он настороженно фыркнул, уловив угрозу, исходившую от охотника. Спустя мгновение появился и сам зверобой с ружьём на плече. Едва завидев его, лошади встревожились, замерли, казалось, даже дышать перестали от напряжения. Что готовила им эта встреча? В тишине лесной чащи щёлкнул затвор ружья – пронзительный сигнал к действию. Лошади неслись настолько стремительно, насколько им позволяли их ноги, дрожавшие от голода.
Потом бродили рядом с городом, питаясь, чем придётся. Походили близко к домам, чем вызывали недовольство их жильцов. Люди опасались, что лошади могли разносить заразу или поранить кого-то из детей, оказавшихся рядом.
Некоторые предприимчивые дельцы воспользовались ситуацией. Они объявили сбор средств для содержания животных, оказывается, кому-то была не безразлична их судьба. Горожане охотно переводили деньги на счёт, указанный в объявлении. Собрав крупную сумму, инициативные граждане растворились, а вместе с ними исчезли и деньги.
Лошади ночевали в заброшенном сарае, ближе к городской свалке, а утром, едва солнце выглядывало из-под одеяла туч, они подходили к зданиям, ища тепла и корма. Измученные и больные животные долго скитались по улицам. У Радости воспалилось копыто, и она, прихрамывая, плелась в конце мрачной процессии. Казалось, у неё хватало сил только переставлять копыта. А если бы кто-то заглянул под спутавшуюся чёлку, что закрывала ей обзор, то он увидел бы, как почти человеческая печаль залегла на дне её тёмно-карих глаз.
Жители всячески подкармливали бродяг. Однако никто не дал себе труда выяснить, кому принадлежал этот табун. Никто не пытался облегчить их печальную участь.
Вечерами Радость лежала на подмёрзшем асфальте. Трещина на её копыте увеличилась и загноилась, поэтому страдалица редко вставала и выглядела обречённой. Ледяная корка вокруг неё растаяла, и образовалась лужица, от которой исходил пар.
Пегас, Иберия не бросали её, а Элегия даже нежно заботилась о товарке. Она делилась с Радостью кормом, был ли то подгнивший помидор или свежий вкуснейший лист капусты, извлечённый из мусорных баков. Такая