Читать интересную книгу Крест и король - Джон Холм

Главным текстом был третий, современный, написанный, как Эркенберт определил по стилю, не ранее чем лет тридцать назад. Это было описание жизни и смерти императора Карла Великого, чьи выродившиеся потомки – по мнению архиепископа Гюнтера – ныне бездарно правили Западом. Многое было уже известно Эркенберту: войны императора, его покровительство учености. Как ни на минуту не забывал Эркенберт, Карл призвал Алкуина, тоже жителя Йорка, тоже скромного английского дьякона, управлять судьбами и просвещением всей Европы. Алкуин был человек большой учености, это так. Но учености книжной, а не практической. И он не был «арифметикусом», как Эркенберт. Нигде не сказано, что арифметикус не может быть так же велик, как поэт.

Но в этих хрониках Карла Великого было нечто, о чем Эркенберт действительно никогда не слышал раньше, пока Римберт не подсказал ему. Не о том, как император умер, что было общеизвестно, но о предвестивших смерть знамениях. Эркенберт переложил книгу под яркий солнечный свет и углубился в чтение.

Император Карл Великий, говорилось в книге, в возрасте семидесяти лет возвращался со своей сорок седьмой победоносной войны, против саксов, в полном здравии и силе. Однако на вечернем небе сверкнула комета. Cometa, подумал Эркенберт. То, что мы называем волосатой звездой. Длинные волосы – это знак святости короля. Именно поэтому предшественники Карла публично стригли королей, которых свергали. Волосатая звезда упала. И когда она упала, утверждала хроника, конь императора заблажил и сбросил его. Он сбросил его так яростно, что перевязь меча оторвалась. А копье, которое Карл держал в левой руке, вырвалось и упало за много ярдов. В это самое время в императорской часовне в Аахене слово «Принцепс» или «Принц» навсегда исчезло с надписи, которую император заказал в свою честь. Карл умер через несколько недель, сообщалось в книге, и до самого конца настаивал, что все эти знамения вовсе не означают, будто бы Бог отвернулся от него. И все же самым грозным из них было падение копья, каковое император перед этим всегда носил с собой – ведь это копье, утверждал хронист, было не что иное, как beata lancea, Святое Копье германского центуриона Лонгинуса; в юности император Карл забрал его из тайника в Кельне и никогда с ним не расставался во всех своих многочисленных походах и войнах.

Тот, кто держит это Копье, говорила хроника, вершит судьбы мира. Но ни один мудрец не знал, где оно теперь, потому что графы Карла Великого после его смерти разыграли копье в кости, и никому уже не открыли, кто тогда выиграл.

А если верить Римберту, никто не знает и до сих пор, подумал Эркенберт, отрываясь от книги. По сведениям архиепископа, Святое Копье было увезено графом Регинбальдом в Гамбург и хранилось там, как реликвия, украшенное золотом и драгоценными камнями. Но с тех пор, как северные язычники двадцать лет назад разграбили Гамбург, оно исчезло. Украденное каким-нибудь варварским царьком или ярлом. Может быть, уничтоженное.

Хотя нет. Раз это святая реликвия, Провидение должно охранять ее. А если оно украшено золотом и самоцветами, даже язычники будут его ценить.

Значит ли это, что какой-нибудь вождишка этих святотатцев станет повелителем Европы, новым Карлом Великим? Вспомнив Рагнара Волосатую Штанину, которого он сам отправил в змеиную яму, и его сыновей, Убби, Хальвдана, Ивара и, самое худшее, Змеиного Глаза, Эркенберт ощутимо съежился от страха.

Этого нельзя допустить. Если реликвия находится в руках язычников, ее необходимо оттуда вызволить, к чему так страстно призывал и Римберт. Вызволить и передать новому императору, кто бы он ни был, чтобы снова объединить христианский мир. Но где гарантии, что вся эта история о копье, распятии и германском центурионе не может оказаться просто вымыслом? Побасенкой?

Оставив книги, Эркенберт подошел к окну и засмотрелся на мирный весенний пейзаж. Он пришел в библиотеку, чтобы проверить документы, и он их проверил. Они выглядели достоверно. В рассказанных историях концы с концами сходились. Более того, он понял, что это правильные истории. Ему хотелось поверить в них. И он знал, почему хочет этого.

«Вся моя жизнь, – думал Эркенберт, – отдана в руки бездарей». Неумехи архиепископы вроде Вульфира, неумехи монархи вроде Эллы или придурка Осберта перед тем, тупые таны, полуграмотные попы, получившие свои места только благодаря какому-нибудь родству с великими. Англия была страной, где все его начинания каждый раз оказывались построенными на песке.

Но все было по-другому в этой стране германских князей-архиепископов. Здесь поддерживался порядок. Советчиков подбирали за их ум и образованность. Практические вопросы решались безотлагательно, и те, кто разбирался в них, всячески приветствовались. И природные запасы здесь были гораздо богаче. Эркенберт знал, что удостоился величайшего внимания Гюнтера просто потому, что распознал в деньгах архиепископа серебро высокой пробы и спросил, где оно добывается. В новых шахтах, ответили ему, в горах Гарца. Ну, а человек, умеющий очищать серебро и отделять от него примесь свинца, здесь всегда в цене.

«Да, – подумал Эркенберт. – Мне нравятся эти люди. Я хочу, чтобы они приняли меня как своего». Но примут ли? Эркенберт уже ощутил их отчаянную гордость своим происхождением и языком и знал, что он – чужой. Он был невысоким, да еще и темноволосым, а они ценили рослость и светлые волосы, считая их своим отличительным признаком. Может ли быть так, что его судьба – здесь? Эркенберту нужен был знак.

Лучи послеполуденного солнца неумолимо ползли по аналою и полкам с книгами. Отвернувшись от окна, Эркенберт увидел их сияние на открытой странице. Поблескивал золотом обильно украшенный инициал, выполненный в виде фантастического рисунка переплетенных змеиных тел, сверкающих серебром и рубинами.

Это английская работа, подумал Эркенберт. Он заново осмотрел гигантскую Библию, которую прежде листал, интересуясь только текстом, а не ее оформлением или происхождением. Определенно английская работа, и притом из Нортумбрии. Может быть, и не из Йорка, а из Вермута или scriptorium великого Беды из Джарроу тех времен, когда еще не пришли викинги. Как эта Библия попала сюда?

Как сюда пришло христианство? Для Карла Великого Гамбург и Бремен были языческими городами. Веру принесли сюда английские миссионеры, люди одной с ним крови, благословенные Уиллиброрд, Уинфрит и Уиллебальд, ниспровергатель идолов. «Мои соотечественники передали им великий дар, – сказал себе Эркенберт в приступе гордости. – Христианское учение и знания, как ему следовать. Если кто-нибудь попрекнет меня моим происхождением, я напомню об этом».

Эркенберт аккуратно вернул драгоценные книги на полки и вышел. Арно, советник архиепископа, сидел на скамье во дворике. При появлении маленького дьякона он поднялся.

– Ну как, брат? Ты удовлетворен?

Эркенберт улыбнулся в приливе уверенности и энтузиазма:

– Полностью удовлетворен, брат Арно. Можешь считать, что преподобный Римберт обратил в свою веру первого иностранца. Благословен тот день, когда он рассказал мне об этой величайшей из реликвий.

Арно улыбнулся, возникшее было напряжение спало. Он уважал маленького англичанина за ученость и проницательность. И в конце концов – разве англичане не разновидность тех же самых саксов?

– Ну что ж, брат. Не заняться ли нам богоугодным делом? Поисками Святого Копья?

– Да, – с чувством откликнулся Эркенберт. – А потом делом, ради которого Копье было послано – поисками подлинного короля, нового римского императора на Западе.

* * *

Шеф валялся на спине, по временам проваливаясь в полудрему. Флот должен был отправиться в плавание следующим утром, и судя по всему, что Бранд рассказывал о трудностях морской жизни, спать следовало при каждой возможности. Но вечер выдался трудным. Шеф обязан был принять всех своих капитанов, десять английских шкиперов, которых с трудом подобрал, чтобы командовать минетными кораблями, и сорок с лишним викингов Пути, которые вели его обычные суда. Пришлось произнести много тостов и не забыть при этом никого из них.

Потом, когда он от них отделался и надеялся доверительно потолковать с Брандом, оказалось, что его выздоравливающий друг пребывал в дурном настроении. Он отказался идти с Шефом на «Норфолке», предпочитая свой собственный корабль и команду. Он утверждал, что не будет удачи, раз так много людей во флотилии не знают haf, – слов запретов, с помощью которых моряки избегают прямо упоминать о всяких сулящих беду вещах вроде женщин, кошек или священников. Обнаружив, что покинут даже Торвином, который собирался плыть на «Норфолке», Бранд снова пустился пересказывать мрачные легенды своей родины, в основном о невиданных морских тварях, о русалках и марбендиллах, о людях, которые разгневали эльфов из шхер и были превращены в китов, а под конец – легенду о нечестивце и безбожнике, чья лодка исчезла в морской пучине, схваченная длинной рукой, покрытой серыми волосами. На этом Шеф прервал беседу. Сейчас он лежал, со страхом ожидая, что ему привидится во сне.