Нет, ну зачем? – не успокаивался я ближайшие четверть часа.
Ты не поймешь.
Чижова!
Хорошо. Хорошо, пообещай, что никуда его не переставишь.
Йогуртами клянусь.
Это для Мураша.
Сомнения закрадывались уже давно, причем разные.
Пожалуйста, скажи, что это твой любовник. – Попросил я.
Это домовой.
Я выругался.
Наверное, надо было начать всерьез что-то подозревать раньше. Например, когда она, только переехав, исписала все дверные косяки значками «на случай чего» (дизайнерские двери. были).
Что за деревенские глупости? Стась, что происходит?
Сам ты глупости.
Ладно, допустим, у меня тут действительно живет домовой. Почему я его раньше никогда не видел?
Потому что ты вообще невнимательный, Тимофей. Я вот покрасилась на днях, так даже не заметил.
Я всмотрелся в Стаськину копну. Вроде, как были черные кудряшки, так и остались.
Ну конечно заметил! Тебе, между прочим, очень идет.
Вот видишь. А я не красилась.
Иногда ее хочется задушить подушкой.
Милая, тебе же не двенадцать лет, может пора как-нибудь отодвинуть сказки подальше?
Может мне вообще съехать?
Я задумался.
В этом есть что-то здравое. И шампунь у меня останется один, как у нормальных людей. А домового этого ты с собой заберешь?
Она вышла из комнаты, не отвечая на глупые вопросы. Ну ты и скотина, Тихомиров, подумалось мне. Мало того, что постоянно мешаешь жить любимой женщине, так еще и издеваешься.
Пусть уж сказки, чем бы ни тешилась.
Блюдце осталось на том же месте.
Стася в приличном настроении периодически хуже Стаси в унынии.
Поймите меня правильно: я хочу, чтобы ей было хорошо, меня раздражают некоторые моменты, но я честно терплю.
Например, постель. Все прекрасно, все отлично. Только она буквально через десять минут опять начинает невзначай меня поглаживать и покусывать за ухо.
Нет, – мужественно отвечаю я.
Да-а-а, – тянет она. И начинает давить на всякие там «мой герой» и «неужели тебе не нравится». Героем-то, разумеется, выглядеть хочется.
Но еще через полчаса я уже непокобелим. Нет, не лезь, я устал, хватит, это ты можешь до полудня валяться, а мне вставать в семь. Нет, нет, я сказал! Ну что же ты делаешь-то, ох…
Слушай, может ты будешь энергию девать куда-нибудь в мирных целях, а? – почти традиционно спрашиваю я после.
Как скажешь, – послушно отвечает она, – Завтра же потолки перекрашу.
Никогда с этой женщиной не поймешь: шутит или всерьез. С нее ведь станется.
В паре всегда один маленький и глупый, а второй отвечает на вопросы. Это несправедливо. Мне хочется снисходительно разъяснять, а раз за разом совпадает наоборот.
Признайся, откуда у тебя свои деньги? Помимо того, что приношу я?
Ну… Меня же все-таки печатают.
Каждую неделю? Быть не может.
Тогда я спекулирую приворотным зельем, так лучше?
Правда? – наивно повелся я.
Она поманила меня в кухню, где что-то остывало на плите в кастрюльке. Я сунул нос – розоватая густая бурда, запах приторный такой…
Да ну, ты врешь. Это просто кисель.
Как скажешь. Помоги, пожалуйста, по пузырькам разлить, а то кастрюля тяжелая.
Я ухватился за ручки.
Приворотные зелья никто уже почти не делает, – продолжила она – трудоемко и срок действия короткий.
Отвечать явно было лишним.
К тому же, там после процедура глупая: и заговаривать надо, и волосы добавлять, потом еще размешать в кислом, чтобы не чувствовалось. Варварство какое-то.
Не то слово.
Заговор нашелся в интернете – тра-та-та, чтобы сердце твое горело, да в глазах тоска, все дороги ко мне, все пути к любви нежданной, что-то там еще.
Вот и все. – пробормотал я сам себе, разглядывая утащенную розоватую бутылочку. – Тимофей Сергеич, давно ли вы чувствовали себя идиотом? А сожительниц своих когда привораживали?
Через пару дней Стася отпихнула предлагаемый стакан с апельсиновым соком и жалостливо взглянула на меня.
Тим, это же был просто кисель. Тебе лет сколько, двенадцать?
Кажется, я ей уже не верю.
«Доктор, моя женщина от меня сбегает. Помогите.
Мало того, что она мне не доверяет, так теперь пытается еще и пропадать. Это у нее легко выходит – да, я погуляю просто вечером, ужин в холодильнике, а приходит в пять утра, улыбается, молчит. Я только к маме съезжу, говорит, а мама в ее отсутствие звонит и спрашивает, когда же мы приедем на новоселье.
Она умеет сбегать даже не сходя с места – достаточно отвлечься на пару минут, отвернуться в магазине или в ресторане отойти помыть руки – а ее уже нет. Смотрит стеклянными глазами куда-то вдаль, хмурится, думает. На все вопросы будет тоскливо кривиться и мечтать сбежать подальше. Иногда начинает косо выводить буквы на салфетке, явно жалея об отсутствии компьютера. Она говорит – это вдохновение, а я уверен, что клиника.
Понимаете? Вроде и рядом – а вроде и пустое место. Оболочка с грустным видом.
Вариант с чемоданами я бы еще пережил – а от таких уходов мне неуютно.
Что делать, доктор?»
Приписка:
«Позволить женщине думать в свое удовольствие, а еще убирать личные бумаги с кухонного стола.
Подпись: доктор».
Психанул еще через месяц. Потому что, ну сколько можно-то. Я не хочу столько оригинальности, не хочу, я, может, лучше фильм посмотрю с ней, дома, под одеялом, кофе попью, все как-нибудь тихо и по-домашнему. А она звонит и радостно сообщает, что находится в яме под люком на улице такой-то, хорошо, что не канализационной, очень надеется, что я ее заберу. Как ты туда свалилась? – в ужасе вздыхаю я. А я не свалилась, радостно заявляет ненаглядная, я туда специально спрыгнула. Проверяла, можно ли вылезти самостоятельно, в тексте надо было уточнить момент. Нельзя, в общем. Вытащишь меня?
Залила ненавистных соседей сверху, я не знаю как. Точно она, больше некому. Через этаж квартира пустая.
Предложила родить мне девочку, при условии, что назовем ее Маракуйей.
Хватит! – рявкнул я, – Это уже ни в какие ворота. Я… я требую от тебя чего-нибудь адекватного!
Ну, это только называется – рявкнул. На деле я еще до этого с полчаса рычал и перечислял все ее прегрешения.
Могу огуречного варенья сделать.
Или ты немедленно показываешь мне, что ты там пишешь, и рассказываешь, и вообще…
Тим. Да не кипятись ты. – Стася поерзала.
Чем ты зарабатываешь? Ну чем? Рабы? Наркотики? Транспортировка наркотиков в рабах?
Психологическими консультациями.
Я расхохотался от неожиданности.
Смейся, смейся, – продолжила Чижова, – Беседы удаленно, через день сеансы в офисе, редко больше двух. Я предпочитаю из дома.
И как мне этому верить?
Тебе решать.
А твои постоянные выбрыки?
Извини. В стрессовых ситуациях, считается, к человеку быстрее привязываешься и лучше относишься. Это своеобразное… ммм… «ты мне нравишься».
Вот как с такой?…
Рассказать было сложно, что ли? Фантастику она пишет, как же.
Она поморщилась.
Будем считать, у меня комплексы.
Что еще я о тебе не знаю? – вырвалось невзначай.
У меня другая фамилия и тюремное прошлое.
Правда?
Нет.
Я притянул к себе тощую Стаську, уткнулся носом куда-то в район шеи и неуверенно спросил:
Я тебе точно нравлюсь?
Точно.
И книжки ты не пишешь?
Не пишу.
И ты обещаешь себя вести хоть немного человечнее?
Может быть.
В принципе, можно было и удержаться от вопроса, но мы же не ищем легких путей.
Слушай… А вот зелья эти… и духи всякие… и домовой. Ты ведь этой фигней тоже… чтобы меня позлить?
Тишина простояла, наверное, секунд десять.
Придурок! – наконец откликнулась Стаська, скидывая меня с плеча. – Свинья эгоистичная! – хлопнула дверь кабинета.
Мне даже показалось, что я смог разобрать что-то про «личное пространство».
Благословение
Алекс Бор
Рассказ победил на конкурсе миниатюр «Секс» в апреле 2013 года. Всего в конкурсе принимало участие 24 автора с 45 рассказами.
Мороз кусал щеки, холодил легкие, но тревога царапала сердце совсем не из-за погоды.
– Как ты думаешь, всё будет хорошо? – спросила Пульша, прикрывая носик перчаткой. Я видел только её глаза. Голубые и чистые, как океан на Востоке.
– Надеюсь, – выдохнул я из легких стылый воздух, который выхолодил всё нутро.
– Фео, я боюсь, – призналась Пульша.
– Я тоже…
Узкий переулок закончился, открыв взору небольшую площадь, посреди которой высился белый храм.
Храм Единой Церкви Христовой.
Поднимаясь по мраморным ступеням, Пульша крепко держала меня под руку.
И я понимал, что совсем не из-за того, что боится оступиться на скользком камне.
В узкой комнате, похожей на монашескую келью, висел полумрак и пахло ладаном. У распятия горели свечи. Иисус смотрел на нас взглядом страстотерпца, и пальцы невольно складывались в щепотку, чтобы осенить себя крестным знамением.
– На всё воля Твоя, Господи, – прошептал я.