Читать интересную книгу Пассажир “Полярной лилии” - Жорж Сименон

Чем спокойней Петерсен становился с виду, тем сильней клокотало в нем возбуждение. Он не метался, не жестикулировал, но в голосе его слышалось глухое бешенство. Расхаживая по каюте перед сидящим начальником полиции, он изложил события, последовавшие за отплытием из Гамбурга, не забыв вкратце пересказать статью из французской газеты, по-прежнему лежавшей на столике.

Два раза он останавливался и выбегал на палубу присмотреть за разгрузкой и поторопить людей.

— Что вы собираетесь предпринять? — поинтересовался он наконец, плюхнувшись на койку и подперев голову рукой.

Норвежское побережье представляет собой горную цепь, лишь на юге прорезанную немногочисленными шоссе. Севернее Тронхейма их уже нет, железных дорог — подавно.

Все коммуникации, почтовая связь и снабжение продовольствием обеспечиваются исключительно каботажными судами вроде «Полярной лилии».

На севере, к примеру, источников питания всего три: треска, тюленье мясо, оленина.

Стоит судам не прийти, как население окажется отрезанным от мира: сзади — непроходимые горы, спереди — волны Атлантики.

Вот почему судоходные компании получают казенную дотацию и как бы состоят на государственной службе.

Вид у начальника полиции был озабоченный.

— Вы говорите, этот Эриксен бросился в воду?

— Я сказал, что какой-то предмет упал в воду, а мой помощник видел фигуру в сером.

— Это одно и то же.

— Если хотите…

— У остальных документы в порядке?

— Паспорта, как обычно, проверяла немецкая полиция в Гамбурге.

— Я проверю их снова. Выход вижу один — созвониться с Осло. Со столицей свяжусь минут через двадцать. За это время врач осмотрит труп, а мой специалист сфотографирует каюту и попытается снять отпечатки пальцев. Мы проведем паспортный контроль.

Кроме того, обыщем пароход сверху донизу. Для вас это составит опоздание на час, которое вы легко наверстаете. Если убийца — Эриксен, а мне кажется, есть все основания это предполагать, и если не обнаружится никаких улик против остальных пассажиров, я не имею права их задерживать.

И начальник полиции поднялся со вздохом, которым дал понять, как трудно осуществить все эти решения, кажущиеся такими простыми.

Сойдя с парохода, он еще раз напомнил полицейскому:

— Никого не выпускать!

Докеры выгружали последние ящики, а стюард глазел на них: он не знал, куда себя деть, и предпочитал мерзнуть на палубе, лишь бы не бродить в одиночестве по обезлюдевшему судну.

Автомобиль тронулся и, надсадно урча, полез в гору. А меньше чем через четверть часа полдюжины агентов в форме заполонили «Полярную лилию»: одни спустились в носовой трюм, другие — в кормовой и обшарили все закоулки, светя себе карманными фонариками.

Шутрингер в пиджаке и жокейском кепи расхаживал гимнастическим шагом по палубе: он ревниво пекся о своей физической форме.

Белл Эвйен выглядел раздосадованным; он старался оказаться поближе к капитану — видимо, хотел его расспросить.

Когда Петерсен направился на корму, где было чуточку посветлее, позади зачехленного запасного штурвала раздался шепот и сразу за ним — поцелуй.

Капитан молча сделал еще несколько шагов, различип в темноте две обнявшиеся фигуры и молочное пятно — два лица, прильнувшие губами друг к другу.

Вглядываться в них ему не понадобилось: новенькие нашивки Вринса поблескивали достаточно ярко. А на плече у него белела на фоне темной тужурки обнаженная рука Кати.

4. Два билета

Когда пассажиров и офицеров собрали в салоне, начальник полиции с изящной непринужденностью произнес короткую речь:

— Сударыня, господа, вы в курсе трагического происшествия, которым объясняется мое появление на судне. До сих пор все дает нам основания полагать, что преступника среди вас нет — он прыгнул за борт сразу по приходе в Ставангер. Правда, нам предстоит выполнить некоторые формальности, но прошу верить, что я постараюсь по возможности облегчить их для вас.

Благоволите не расценивать их как признак недоверия: они продиктованы исключительно желанием позволить «Полярной лилии» продолжить рейс. Пусть каждый вернется к себе в каюту и приготовится к визиту, который будет ему нанесен.

Другой полицейский в чине комиссара, обратившись к команде с несколькими фразами покороче, уже обыскивал койки, мешки и чемоданы матросов.

Лебедки остановились. Судно было готово отвалить — оставалось лишь получить разрешение полиции.

В каюте № 24 два эксперта зафиксировали положение тела и сделали серию снимков. Затем труп положили на носилки, спустили на берег, и они исчезли в тумане.

Трудно было проявить больше такта и разрядить атмосферу деликатнее, чем это удалось начальнику полиции. Однако даже после его речи, нет, именно после нее, лица у всех, от Эвйена до второго помощника, приняли одинаково натянутое выражение.

В конце концов, раз никто не арестован, значит, под подозрением остается каждый.

И каждый следил за собой, силясь выглядеть как можно естественнее. Особенно неловко чувствовал себя, видимо, Петерсен: начальник полиции пригласил его обойти вместе с ним каюты. Капитан потребовал начать с его собственной, сам, подавая пример, открыл чемодан, вытащил ящик маленького бюро, даже приподнял матрас.

— Ну что вы, что вы! — запротестовал начальник.

Следующую каюту занимал Эвйен, который ожидал обыска, стоя в ногах койки. Держался он, как путешественник во время таможенного досмотра. Заранее снял чемоданы с багажной сетки и отпер замки. Несколько раз пытался улыбнуться, особенно когда показывал разную неожиданную мелочь.

— Это кларнет для моего старшего — ему двенадцать… Это рабочая корзинка для моей младшей — ей семь… А это новые грампластинки — я запасаюсь ими ежегодно… Книги… Это? Жена, знаете ли, дала поручение: привезти постельную клеенку для нашего малыша.

— Достаточно, достаточно! — запротестовал начальник полиции.

Но Эвйен выложил еще три костюма, смокинг, тонкое белье со своей меткой, счета от «Савоя» в Лондоне и «Мажестика» в Берлине.

— Благодарю вас. Не будете ли так любезны предъявить свой паспорт инспектору, дежурящему наверху.

Вы же понимаете: простая формальность… Вы сами, естественно, никого не подозреваете?

— Нет, никого! — суховато отозвался Эвйен.

Следующая каюта была свободна. Затем шла та, где лежал багаж Эрнста Эриксена, исчезнувшего пассажира.

— Вещи я изымаю, — объявил начальник полиции. — Распорядитесь спустить их на пристань… Посмотрим!

Вещевой мешок, старый костюм. Две сорочки.

Багаж был скудный. Одежда хорошего покроя, но поношенная. Запасных носков и тех нет.

— Пойдем дальше.

Катя Шторм последовала примеру Белла Эвйена.

Она заранее выложила вещи на койку и, так как начальник полиции постеснялся перерывать руками ее платья и белье, сама проделала это, хотя и дрожащими руками.

Петерсен остался в дверях. Он чувствовал себя униженным и почему-то слегка встревоженным. Однако именно он приметил на полу маленький сиреневый бумажный веер, поднял его и вполголоса прочел:

— «Кристаль-палас», Гамбург.

— Моя последняя ночь на суше! — рассмеялась Катя. — Заехала на час в «Кристаль»: захотелось потанцевать.

— Вы были там одна? — поинтересовался начальник полиции, — Разумеется, одна.

Туалетов у нее десятка полтора, один другого элегантней и ослепительней. А такое белье бывает только у светских красавиц. Несессер из чеканного серебра.

Любой предмет, даже самая пустяковая безделушка, — подлинное произведение искусства.

На всем марки магазинов с авеню Оперы, улицы Мира[5], а также лондонских и берлинских торговых домов.

Контрастировал с этой роскошью лишь короткий зонтик, купленный в Брюсселе, самое большее франков за сто. Катя опять рассмеялась и с наигранной веселостью пояснила:

— В Бельгии я попала под дождь и зашла в первую попавшуюся лавку.

— Вы обычно живете в Париже?

— В Париже, Берлине, Ницце.

— С художником Максом Файнштайном знакомы?

— Нет. Он мой соотечественник? И, конечно, еврей?

— Когда вы прибыли в Гамбург?

— В четверг вечером. Рассчитывала, что в пятницу будет пароход, идущий в Норвегию.

— Приехали из Парижа?

— Не прямо оттуда. Неделю провела в Брюсселе, два дня в Амстердаме.

Она старалась сохранять непринужденный вид, смотрела собеседнику в глаза. Но в подобных случаях опасно судить о человеке по манере держаться: невиновный, чувствуя себя на подозрении, нередко теряется сильней, чем преступник.

В каюте пахло духами, пол был усеян окурками. На столике стояла наполовину пустая бутылка ликера.

— Благодарю, мадам.

— Мадмуазель, — поправила она.

— Долго рассчитываете пробыть в Норвегии?

— Несколько недель. Хочу посмотреть Лапландию.

Петерсен собрался было вмешаться и спросить: