Судьба двух этих частей дружины была различной. Старшая часть (члены которой периодически получали временные назначения судить и собирать дань с известной территории и постепенно заводили более прочные связи в земле-волости) уже с XI в. обзаводилась земельной собственностью и теряла подвижность, переставала перемещаться вместе с князем. Младшая дружина по мере разрушения архаических дружинных отношений постепенно сливается с «двором» князя — служебной организацией, обслуживающей княжеское хозяйство.
Кочующие «самодержцы»
Несмотря на значительный вес в обществе и важность отправляемых князем функций, он так и не стал в Древней Руси подлинным монархом, государем. Прочная монархическая власть невозможна без земельной собственности, но, как установил еще В. О. Ключевский, в Древней Руси «понятия о князе, как территориальном владельце, хозяине какой-либо части Русской земли, имеющем постоянные связи с владеемой территорией, еще не заметно».
В советской исторической литературе, трудами главным образом академика Л. В. Черепнина, была разработана концепция верховной княжеской собственности на землю. Однако трудно представить верховным собственником князя, который, приезжая в ту или иную волость, должен был рядиться с вечем и принимать выдвигаемые вечевой общиной условия. Акт княжеского призвания никак не сочетается со статусом собственника. Как писал авторитетный историк-юрист К. Д. Кавелин, «отношений по собственности нет и не может быть, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собой только по родству, старшинством».
Действительно, князья Рюриковичи постоянно перемещаются из одной земли-волости в другую. В этом их коренное отличие от князей — племенных вождей древнейшей эпохи. Общеславянское слово «князь», родственное древненемецкому «kuning», обозначало первоначально старейшину рода. Воспоминание об этом архаическом значении слова удержалось в русских свадебных песнях, в которых жениха и невесту как основателей нового рода, родоначальников, именуют «князем и княгинею». Варяги, подчиняя себе славянские земли вдоль днепровского торгового пути, довольствовались установлением даннических отношений, оставляя подчиненные племена жить прежним бытом со своими племенными князьями.
В уже упоминавшемся договоре, заключенном киевским князем Олегом с греками в 907 г., указывалось, что дань полагалась на все русские города, «ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу». Нет никакого основания видеть в этих великих князьях потомков Рюрика. Выделение «Рюрикова рода» из общей массы «княжья» происходит постепенно. По всей видимости, племенные княжеские династии пресеклись, а уцелевшие представители их влились в состав боярства в результате длительного процесса «примучивания» (т. е. подчинения) киевскими Рюриковичами окрестных славянских племен. В 945 г. во главе древлян мы видим еще их собственного князя Мала, но к исходу этого столетия во всех русских землях наблюдаем только потомков Рюрика, заметно размножившихся и образовавших несколько конкурирующих династических линий.
Отношения между князьями-Рюриковичами довольно сложны.
Неоднократно историками предпринимались попытки объяснения их на основании какого-либо единого принципа. Наибольшей популярностью пользуется до сих пор предложенная С. М. Соловьевым и развитая В. О. Ключевским гипотеза «очередного порядка» или «лестничного восхождения» князей. В соответствии с этой гипотезой Русь находилась в нераздельной собственности всего рода Рюриковичей. При этом существовало понятие об иерархии земель (старшим городом считался Киев, за ним шли Чернигов, Переяславль и т. д.) и параллельной иерархии княжеского рода по старшинству. После кончины очередного киевского князя две эти иерархии должны были заново приводиться в соответствие: на киевский престол переходил старший во всей династии Рюриковичей (как правило, это был не сын, а брат почившего князя), следующий за ним по старшинству перебирался в Чернигов и так далее. Однако и этот порядок, по мнению авторов гипотезы, устанавливается только со времени Ярослава Мудрого, а до того, по мысли В. О. Ключевского, «при отце сыновья правили областями в качестве его посадников», когда же отец умирал, «разрывались все политические связи между его сыновьями… между отцом и детьми действовало семейное право, но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права». Эта гипотеза позволяет объяснить гораздо меньшее число фактов, нежели остается фактов ей противоречащих, так что Ключевскому приходилось признавать, что этот «очередной порядок» «действовал всегда и никогда — всегда отчасти и никогда вполне».
Прямо противоположную гипотезу выдвинул в конце XIX в. историк-юрист В. И. Сергеевич. Он настаивал, что все отношения между князьями «Рюрикова дома» носят исключительно договорный характер. Этими договорами, до XIV в. заключавшимися в устной форме, устанавливались вполне произвольно взаимные отношения старшинства князей по «чести», вне зависимости от кровного родства. Князь, испытывая судьбу, считал себя вправе «искати» любого стола и в случае удачи приобретал более «чести». Князь, признававший себя по такому договору «братом молодшим», мог приходиться в действительности своему «брату старейшему» дядей. Средством выяснения взаимного старшинства служили почти непрерывные княжеские «усобицы» (вооруженные конфликты, в которых князь воевал «о собе» — отсюда слово «усобица», а не за земские интересы).
Несмотря на то что в рамках обеих гипотез было сделано много полезных наблюдений, ни одна из них не может претендовать на полное описание реального механизма междукняжеских отношений. Перемещение князя из одной волости в другую определялось множеством факторов — княжескому стремлению занять определенный стол могло воспрепятствовать как противодействие другого князя-претендента, так и вмешательство интересов главного областного города, мало считавшегося с княжеским старшинством.
Первой попыткой установления наследственности княжеских столов считается предсмертное завещание Ярослава Мудрого. Этот «ряд Ярославль» в изложении Лаврентьевской летописи предписывал:
«„Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата. Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск“. Итак разделил между ними города, запретив им переступать пределы других братьев и изгонять их, и сказал Изяславу: „Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай тому, кого обижают“. И так наставлял сыновей своих жить в любви».
Ни из чего не следует, что это предсмертное распоряжение Ярослава — акт частного права — имело значение общегосударственной нормы. Даже собственные дети не исполнили его завещания. Мирное сопротивление Ярославичей продолжалось недолго. В 1073 г. между ними началась кровопролитная усобица, продолжавшаяся до 1078 г., после завершения которой князья стали предпринимать энергичные усилия к установлению большего порядка в междукняжеских отношениях. Однако известное постановление княжеского съезда, собравшегося в Любече в 1097 г., гласящее: «каждый да держит отчину свою» (т. е. не ищет других княжений кроме тех, которые занимали его непосредственные предки), еще долгое время оставалось благим пожеланием. Лишь постепенно происходит закрепление определенных земель за определенными княжескими линиями. Эта общая тенденция отчасти была связана с «оседанием на землю» дружины. Отчасти укрепление княжеской власти и более тесная связь князя с известной волостью возникали вследствие того, что в каждой волости со временем увеличивался удельный вес населения, находящегося под непосредственной княжеской юрисдикцией.
Помимо княжеских «мужей», дружины, под собственной юрисдикцией князя, вне власти земских городовых органов оказывались знаменитые смерды — одна из самых загадочных категорий населения древнерусской волости, о статусе которой на протяжении столетия шли в науке ожесточенные споры. Смерды выступают как один из разрядов неполноправного населения, что выражается в пониженном штрафе за убийство смерда и низкой цене его службы. В 1016 г. Ярослав, награждая участников похода, приведшего его на киевский стол, выдал «смердам по гривне, а новгородцам по 10 гривен всем». Однако характер неполноправности смерда из юридических памятников неясен. Многие историки трактуют смердов как категорию феодально-зависимого населения, однако смерды не находятся в частной зависимости, а являются княжескими людьми. В частности, выморочное имущество смерда отходит князю.