Читать интересную книгу Я, которой не было - Майгулль Аксельссон

— Альбатрос! — произносит она. — Альбатрос!

возможные сообщения [2]

пресс-релиз

Министерство иностранных дел

Отдел международного сотрудничества в области развития

13.10.2004

Министр международного сотрудничества Мэри Сундин на неопределенный срок ушла на больничный.

На это время исполнение ее обязанностей возьмет на себя министр иностранных дел. Что касается поездок, стоявших в рабочем графике Мэри Сундин на ближайшие несколько недель, в частности в Бурунди и Танзанию, то они откладываются.

Электронное письмо

от Каролине Свантессон

пресс-секретарю Лене Абрахамссон,

Министерство социального развития

Ты что-нибудь знаешь про афазию? Правда, что у Мэри она и раньше случалась? И что, это лечится? Вообще-то странно, но Хокан Бергман из «Экспрессен» говорит, что все правда. Он ведь работал в «Афтонбладет», когда она была там шеф-редактором, а теперь он тут, во Владисте, и всех достал.

От министра от самой внятного слова не дождешься. Не то чтобы большая разница по сравнению с тем, что было, но теперь она на все вопросы отвечает одим и тем же словом «альбатрос». Так что спрашивать я перестала.

Ой, зачем я только взялась за эту чертову работенку?

С наилучшими пожеланиями, Каролине

И каждый смотрит на меня,Но каждый — словно труп,Язык, распухший и сухой,Свисает с черных губ.

И каждый взгляд меня клянет,Хотя молчат уста.И мертвый Альбатрос на мнеВисит взамен креста.

СЭМЮЭЛ ТЕЙЛОР КОЛЬРИДЖ[16]

Электронное письмо

От Анны Гренберг

Сисселе Оскарссон

13 октября 2004

Дорогая Сиссела!

Long time no see.[17] Или в данном случае hear.[18] Не без усилий я сумела-таки раздобыть твой электронный адрес. Так вот, сообщаю, что у МэриМари во время посещения Владисты опять случился приступ афазии, как тогда, после несчастья со Сверкером. Говорить она совсем ничего не может (кроме одного-единственного слова, которым обозначает все что угодно), а насколько понимает речь, мне пока не совсем ясно. Она живет у нас дома уже несколько дней. Но: в пятницу вылетает домой, и я была бы крайне тебе признательна, если бы ты смогла ее встретить в Арланде и проводить к врачу. Не помнишь, кто тогда ею занимался? И не могла бы ты договориться с ним (или с ней) прямо сейчас?

Крайне огорчительно, что приходится просить тебя об этом, но ты знаешь ситуацию со Сверкером и что МэриМари совсем одна. Родных у нее нет, а ты с ней все-таки поближе. Я была бы также крайне тебе признательна, если бы ты пересилила свою неприязнь к Сверкеру до такой степени, чтобы позвонить ему (или помощнику) и сказать, что МэриМари заболела, но ничего страшного с ней не случилось. В смысле, чтобы зря не беспокоился. Он же знает, раньше с МэриМари такое бывало, и она выздоровела. Ей просто-напросто надо отдохнуть — в наше время министрам приходится нелегко.

А что касается остального, то должна заметить: на мой взгляд, очень печально, что мы потеряли с тобой контакт, я-то надеялась, Бильярдный клуб «Будущее» продержится всю нашу жизнь. Единственный, с кем мы встречались в последнее время, не считая МэриМари, это Магнус, посетивший нас в прошлом году, чтобы — как он сам выразился — во имя солидарности живописать трясину сексуального рабства. Наверное, будет какая-нибудь выставка про проституток. Или фильм. Перу это все крайне не нравится. Подобной солидарности, сама понимаешь, ему и так хватает. Кроме того, это может осложнить его взаимодействие с григирийским правительством. В общем, господина Халлина нам тут как раз даже многовато — чего не скажешь про вас, остальных. Я понимаю, конечно, МэриМари и Торстену не понравилось то, что Пер сказал тогда на Мидсоммар, но ты-то почему так отреагировала? Согласись, ведь эта их выходка была где-то даже жестокостью по отношению к Сверкеру.

Но оставим bygones be bygones,[19] а сами попытаемся остаться друзьями. И я, и Пер скучаем по всем вам. Особенно я.

Твоя подруга (надеюсь)

Анна

PS. Слышала, что ты разошлась со своим актером. Жаль. Я правда желала тебе найти наконец спутника жизни.

Электронное письмо

От Сисселы Оскарссон

Анне Гренберг

13 октября 2004

Дорогая Анна,

Спасибо за письмо. Особенно за PS. Радует, что ты осталась такой же участливой и заботливой. Я поговорила с одним из помощников Сверкера. Он в курсе — там успел уже побывать кто-то из мидовских.

Кроме того, обещаю тебе встретить МэриМари в Арланде в пятницу — при условии, что буду знать номер ее рейса и время прибытия. К неврологу я ее уже записала.

Сиссела

в молчаниях

Как чудесно, когда не можешь говорить. Тебя оставляют в покое. Позволяют побыть в одиночестве.

От номера в гостинице пришлось отказаться, и теперь я отдыхаю в доме у Анны с Пером. Гостевая комната — мечта Государственного управления имуществом. На полу — палас приглушенных пастельных тонов. Возле стены — письменный стол золотисто-желтой березы. Белый тюль на окне. За окном встал на страже могучий дуб, он прогонит прочь, отобьет ветвями любого чужака — например Хокана Бергмана, — пусть только посмеет приблизиться к резиденции посла.

В доме тихо, но, знаю, я не одна. Задремав на минутку, я проснулась от Анниных шагов по лестнице. Наверное, она спускалась вниз, в свою желтую гостиную, решать, что со мной делать. Я не могу уехать обратно в Стокгольм раньше, чем завтра или послезавтра. Врач, обследовавший меня, объяснил, как важно дать мне отдохнуть. Откуда он это знает? Я ведь не могла ему ничего рассказать о своем состоянии, единственное, что я сумела ему сообщить — это название птицы отряда буревестников, чем его не сильно обрадовала. Но глаз у него оказался наметанный, наверное, доктор понял, что пациентка испытывает острую потребность убежать от собственной жизни. Если только не сумел прочесть все тайны моего мозга по дрожащей партитуре, оставленной электроэнцефалографом.

Это та же самая больница, где когда-то лежал Сверкер. По крайней мере, мне так кажется, хотя все там выглядит совсем иначе. Теперь там люстры, а не голые лампочки на шнурах, и стены покрашены, хотя все трещинки и неровности по-прежнему видны. Меня поразили кричащие цвета: кроваво-красная крыша и желтые стены, коридоры — ярко-голубые, а смотровая — ядовито-зеленая. Сам кабинет врача — голубой куб. Аквариум, подумала я, усевшись на стул для пациентов и моргая от света настольной лампы. Перехватив мой взгляд, врач ее выключил.

Должно быть, он — один из тех, кто спасал жизнь Сверкеру семь лет назад. Не то чтобы я узнала его, врачи, стоявшие в слепяще-белом помещении вокруг носилок Сверкера, прятали лица за стерильными масками и не разговаривали со мной. И самой мне не было до них дела, все переговоры со мной вел датский врач из SOS International. А мой взгляд и все внимание было устремлено на Сверкера, на лицо, ставшее лицом чужого человека, и на его руки, которые, несмотря на все иголки и шприцы, оставались такими же родными. Бездумно я схватила его правую ладонь и провела по своему рту, курчавые короткие волоски на тыльной стороне ладони чуть щекотали мои губы, и, высунув язык, я облизнула его указательный палец. Он показался соленым и чуть кисловатым. Я закрыла глаза и увидела птицу, белые крылья, парящие над серой водой. Альбатрос, впервые подумала я, еще не понимая что к чему. Альбатрос, альбатрос, альбатрос!

Думать в этот раз получается лучше. В голове слова есть, они просто не могут выйти наружу. В прошлый раз там мельтешили только картинки и воспоминания, но едва я пыталась спрясть из всего этого мысль, как налетала белая птица и обрывала нить. Возможно, все это было от потрясения и оттого, что я потеряла сон. Теперь никакого потрясения нет, наоборот, я давно не ощущала такого спокойствия и умиротворения. Тело — теплое и мягкое под розовым одеялом, я то и дело задремываю. Может, от уколов, что мне сделали в больнице. Какое-то успокоительное, сказал Пер, когда медсестра поднесла шприц к моей руке. Я уже открыла было рот — ответить, что не нуждаюсь в успокоительном, что я вообще-то совершенно спокойна, — но тут же закрыла, поняв, что именно я сейчас произнесу. Просто зажмурила глаза и улыбнулась, когда игла вошла в тело. Видимо, подумала я, в будущем я смогу говорить с одними орнитологами. Видимо, мне больше никогда не придется разговаривать с людьми вроде Анны и Пера, Каролине и Хокана Бергмана или даже с премьер-министром. Приятная мысль. Успокаивающая. Тому, кто не может говорить, нечего бояться.