Читать интересную книгу Вольные стрелки - Густав Эмар

Джон Дэвис разгадал чувства охотников, но не выдал этого, он был бледен и сумрачен. Внимательным взглядом обвел он всех. Все это были люди с мужественными, загорелыми лицами. Они стояли опершись на карабины, устремив на него свои еще полные печали глаза и, по-видимому, молча признавали за ним ту власть, которую он собирался, как они предполагали, возложить на себя.

Предположение их, однако, не оправдалось, по крайней мере в тот момент. Дэвис не имел в виду провозгласить себя вождем, его полностью поглощала мысль об участи несчастного друга, и все остальное исчезало перед этим.

— Друзья, — начал он прочувственным голосом, — нас поразило ужасное горе. Мы должны собрать всю нашу волю, всю силу нашего духа. Женщины плачут, мужчины мстят. Смерть Ягуара — невосполнимая потеря не только для нас всех, но и для того дела, которое мы поклялись защищать и преданность которому он доказал всей своей жизнью. Но прежде чем оплакивать вождя, во всех отношениях достойного сожаления, испытываемого нами, мы должны исполнить один долг, и если мы пренебрежем этим долгом, то нас будут мучить, к сожалению запоздалые, упреки раскаяния.

— Говори! Говори, Джон Дэвис, мы готовы сделать все, что ты прикажешь! — воскликнуло в один голос собрание.

— Благодарю вас, друзья, — вновь начал американец, — за ваше единодушие. Я не хочу думать, что великая душа и благородное сердце, какие были у нашего любимого вождя, умерли. Бог не допустит этого! Я верю, не разобьется душа того дела, за которое мы так долго, с такой отвагой и самоотверженностью бьемся. Бог сотворит чудо для нашего вожака, мы увидим его среди нас целым и невредимым! Но, что бы ни случилось с нами, если мы будем лишены и этой последней надежды, по крайней мере, не оставим ее, как трусы, и попытаемся спасти того, кто много раз сам готов был идти на смерть за каждого из нас. Что до меня, то клянусь всем святым для меня в мире, что я не уйду отсюда, не убедившись вполне, действительно ли Ягуар умер или он еще жив.

При этих словах по рядам присутствующих пробежал шум одобрения.

Джон Дэвис продолжал:

— Кто знает, быть может, наш несчастный вождь не разбился совсем, но еще дышит на дне этой проклятой бездны. Не пошлет ли он нам упрека, если мы трусливо покинем его!

Пограничные бродяги испустили крик и дали общую торжественную клятву найти вожака живого или мертвого.

— Хорошо, друзья, — воскликнул американец, — если, к великому несчастью, он мертв, мы предадим тело его земле и не оставим его на растерзание диким зверям. Но, повторяю вам, предчувствие, одно из тех, которые никогда не обманывают, так как исходят от Бога, говорит мне, что он жив.

— Да услышит тебя небо, Джон Дэвис, — воскликнули пограничные бродяги, — и вернет нам нашего вожака.

— Я спущусь с этой кручи, — сказал американец, — и осмотрю все ее самые ничтожные выступы, и еще до восхода солнца мы будем знать, чего нам бояться и на что надеяться.

Предложение Дэвиса принято было, как и следовало ожидать, с выражением самого живого энтузиазма.

Когда вызванное им волнение немного улеглось, американец приготовился привести свой план в исполнение.

— Позвольте мне сказать слово, — вдруг заговорил один старый траппер, много исходивший на своем веку по прериям.

— Говори, Руперто, что ты хочешь сказать? — отвечал Дэвис.

— Место, где мы находимся, мне хорошо знакомо с давних пор, я часто охотился здесь за ланью и антилопой.

— К делу, мой друг, к делу.

— А дело вот в чем. Принимай, Джон Дэвис, как хочешь то, что я скажу тебе. Если проехать отсюда мили три и повернуть направо, то можно обогнуть холмы, и тогда то, что является здесь отвесной крутизной, становится там склоном, правда, еще довольно крутым, но все же таким, по которому можно спуститься верхом.

— Гм! Что из этого следует? — спросил задумчиво Дэвис.

— Я думаю, сказать по правде, что лучше было бы сесть на лошадь и объехать холмы.

— Что ж, это хорошая мысль, и мы воспользуемся ею. Возьми с собой человек двадцать, Руперто, и поезжай скорей к тому спуску, о котором ты говоришь. Не надо пренебрегать ничем. Остальные пусть останутся здесь и наблюдают за окрестностями, пока я буду спускаться прямо с кручи.

— Ты остаешься, значит, при своем?

— Непременно.

— Как хочешь… как хочешь, Джон Дэвис, но ты рискуешь разбиться в такую темную ночь.

— Пусть будет воля Божья! Надеюсь, что Бог защитит меня.

— Я также надеюсь за тебя, но я отправляюсь. Желаю успеха.

— Благодарю, и тебе также.

Старик Руперто поехал вместе с двадцатью всадниками, которые вызвались сопровождать его, и быстро исчез во мраке. Спуск, к которому готовился Джон Дэвис, был не из легких. За время своих странствований по лесам он пережил много разнообразнейших приключений и понимал это, а потому принял всевозможные предосторожности. За пояс он заткнул рядом со своим ножом широкий крепкий топор. Затем он опоясал себя веревкой, к которой охотники привязывали одну за другой еще несколько. Конец этой длинной веревки взяли три человека и, обернув его вокруг ствола дерева и крепко упершись в землю, приготовились спускать американца.

Ввиду последней предосторожности был зажжен сук дерева окота, чтобы хоть немного осветить спуск, так как тьма была такая, что в двух шагах нельзя было ничего разобрать.

Отдав последние распоряжения с характерным для людей его расы хладнокровием, американец пожал протянутые ему руки, попытался несколькими теплыми словами вдохнуть в товарищей бодрость и, встав на колени на самом краю пропасти, подал знак спускать себя.

Трудно представить себе, как некоторые места меняют свой вид при различном освещении. Уголок пейзажа, уютный и милый, когда на него льются теплые лучи солнца, становится таинственным, фантастическим, когда его освещает красноватый свет факелов, и может смутить даже самого решительного человека.

Конечно, отвага Джона Дэвиса стояла вне всякого сомнения, жизнь его была непрерывной борьбой, из которой он выходил победителем лишь благодаря своей энергии и силе воли, но, когда он начал спуск с обрыва, холод охватил его члены и что-то похожее на страх зародилось в его сердце. Но это было одно мгновение, он подавил этот невольный инстинктивный порыв самосохранения, который есть и у труса, и у самого храброго человека, и продолжал спускаться.

Хотя, как мы сказали выше, он был опоясан веревкой, но это мало помогало ему. Отовсюду торчали острые камни, приходилось ползти змеей, хватаясь за каждый выступ, за каждый кустик. Сильный ветер, не чувствовавшийся у подошвы и мало заметный на верхнем плато, со страшной силой обрушивался на отвесную стену кручи, яростно рвал одежду и раскачивал самого Джона Дэвиса, грозя разбить его о каждый острый выступ,