Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мулло Фаиз насторожился:
- Я всегда щедр во имя божие.
Дервиш протянул ему чашу. Медь глухо ударялась о широкое дно.
Дервиш быстро выплеснул полушку обратно на ковер Мулло Фаизу:
- Помолюсь о ниспослании истинной милости творцам истинной щедрости. Деньги подобны зернам пшеницы: чем гуще посев, тем изобильнее жатва.
- Была бы земля плодородна!
- Она вся вспахана, обильно полита, озарена сиянием бога истинного, милосердного...
Кто слышал слова дервиша со стороны, казалось, он занят набожным, нескончаемым славословием бога, - напев его звучал для всякого так привычно, что в слова этого напева уже давно никто не вникал.
Мулло Фаиз не без сомнения всыпал в чашу сразу три гроша.
- Мало.
- Верное дело?
- Мало посеешь, - пожалеешь, когда жатве настанет время. Сокрушение иссушит душу твою, и воскликнешь: о, если б вложил я, смертный, каплю солнца в ниву сию, ныне взял бы я урожай золотой пшеницы.
- В самом деле?
- И то мало.
Но отдать серебряную теньгу Мулло Фаиз поскупился. Нехотя он бросил дервишу одну беленькую - четверть теньги.
- Два каравана из Индии.
- Если только его...
И рука Мулло Фаиза потянулась было всунуться в чашу за своим серебром. Но дервиш отвел чашу от протянутой руки в сторону:
- Беседуем мы о золотом посеве, а ты и единое зерно норовишь с корнем выдернуть!
- Но это мне уже известно!..
- Число знаешь?
- Без обмана?
- Как милосердие божие...
- Ну?
- Два по сту.
- А товар?
- Один корыстолюбец тщился с одного зерна пожать два урожая за един год. Но бог милостивый, милосердный...
- Охо! До урожая-то сеятель исчахнет от нужды да от...
- Виден человек, начитанный в книгах. Однако сеятели, хирея в нужде, доживают до урожая: иначе кто собрал бы урожай с полей, коим милостивый...
Поеживаясь и не заботясь о своей осанке, Мулло Фаиз достал еще одну беленькую, но, прежде чем расстаться с ней, переспросил:
- Еще неизвестно, годно ли сие зерно для моей, для моей, Мулло Фаиза, нивы...
- Клади!
Рука Мулло Фаиза сразу ослабела, беленькая капелька серебра выкатилась из ладони, но чаша дервиша своевременно оказалась на ее пути. Округлившиеся глаза Мулло Фаиза приблизились к носу дервиша:
- Смотри, святой брат! Неужели кожи?
- Мало жертвуешь.
- Э! От твоих слов сундук мой не тяжелеет, а...
- А без моих слов он вовсе рассыпался бы.
- Молись за меня! - И Мулло Фаиз, чтобы скорее отвязаться от дервиша, подкинул ему еще несколько подвернувшихся грошей, не заметив, что с ними попали и еще две серебряные капельки.
Мулло Фаиз, растерянно озираясь, еще не успев сообразить, с чего начинать спасение своих сундуков, заметил приказчика, скромно присевшего в сторонке.
- Ну?
Приказчик не без предосторожностей, чтоб посторонним ушам не услышалось, сообщил:
- Слух верен. Есть караван.
- А что везет?
- Это неизвестно.
- А почем?
- И это неизвестно, ежели неизвестно что...
- А сколько?
- Не говорят.
- Ах, боже мой! - Но гнев Мулло Фаиза не успел войти в оболочку слов, как Мулло Фаиз вдруг понял, что надо спешить, пока весть о таком потоке кожи не дошла до ушей базара. Тогда цены на кожи настолько упадут, что весь склад Мулло Фаиза станет дешевле одной лавчонки сапожника.
- Беги на базар! Слушай, выпытывай, не надо ли кому кож. Из кожи лезь, - сбывай кожи!.. Нет, стой! Пойду сам.
Торопливо, но стараясь сохранить степенность, отчего еще больше путался в полах своих раздувающихся халатов, он кинулся по рядам.
В кожевенных рядах купцы дивились, глядя, как Мулло Фаиз сам снизошел до их лавчонок.
- Не надо ли кому кож? - спрашивал он.
Но торговцы удивлялись: если 6 им понадобились кожи, всякий нашел бы Мулло Фаиза. И догадывались: что-то случилось, если Мулло Фаиз сам побежал распродавать свой склад. Он увеличил сомнения и любопытство, приговаривая:
- Недорого отдам. Уступлю против прежнего.
- А почем?
- По сорок пять вместо прежних пятидесяти.
- Обождем.
- А ваша цена?
- Мы не нуждаемся.
Но Сабля, спокойно восседая с краю от своих жалких товаров, небрежно спросил:
- Кожи, что ли, Мулло Фаиз?
- Продаю.
- Дорого?
- Сорок пять против прежних пятидесяти.
- Почему скинули с пятидесяти?
- Хочу товар перевести в деньги. Жду товаров из Индии.
- Все ждем. Везут!
- В том-то и дело.
- Садитесь.
- Некогда.
- Садитесь, говорю.
- Берете?
- Смотря по цене.
- Я сказал.
- Шутите? Цена пятнадцать.
- Это не дратва. Лучшие кожи: волжские есть, есть монгольские.
- Против индийских, думаю, это дрова, а не кожи.
- Индийских?
- Вы разве не слышали?
- А вы уже пронюхали?
- О чем?
Мулло Фаиз спохватился и деловито спросил:
- Берете или шутите?
- Зачем шутить? Цена пятнадцать.
"Неужели уже знает?" - покосился кожевенник на Саблю. Но ответил с прежним достоинством:
- Скину до сорока.
- Больше пятнадцати не дам.
- Тридцать пять! - воскликнул Мулло Фаиз, сам не слыша своего голоса, оглушенный твердостью, с какой Сабля называл эту небывалую, ничтожную цену.
- Я не толковать, не торговаться пригласил вас, Мулло Фаиз, - солидно, как первейший купец, осадил Сабля богатейшего кожевенника Самарканда, - я беру, плачу наличными. Цена - пятнадцать. Завтра будет десять. Но завтра кож ни у кого не останется, а мне надо взять.
- Разве другие уже продали?
- Кто еще не продал - продаст. Пятнадцать лучше десяти, не так ли?
- Да?..
- Если говорить о кожах, а если о грехах, - десять лучше пятнадцати!
- Мне не до шуток.
- Потому я и держу деньги наготове.
- Двадцать! - вдруг решился Мулло Фаиз.
- Больше пятнадцати не дам.
Отказ от такой неслыханной уступки и небывалая на самаркандском базаре твердость Сабли убедили Мулло Фаиза, что дела плохи и надо спешить.
- Берите!
- Сперва глянем, хорош, ли товар. Да и сколько его там?
На душе у кожевенника стало еще тревожней. Товар был хорош, он всю жизнь торговал кожами. Дело это перешло к нему от отца, семья их занималась этой торговлей исстари: сказывают, прадед еще от Чингиза кожи сюда возил. Мулло Фаиз плохими товарами не торговал, лежалого сбывать не мог: тогда от него ушли бы покупатели, а большой купец без покупателей - как голова без туловища. Прежде он не дозволил бы чужому человеку даже через щель заглядывать к себе на склад и тем паче рыться у себя на складе, но теперь и весь склад отдан, и товар продан весь, до последнего лоскута, и уже не выгонишь чужого приказчика со своего склада.
Сабля, между тем, позвал:
- Эй, Дереник!
Из-за лавчонки высунулась голова длинноволосого армянина. Сабля распорядился:
- Огляди-ка товар у купца, - каков, сколько.
- Не долго ли он будет ходить? - встревожился Мулло Фаиз, заметив, что к Сабле направляется остробородый, худой, как костяк, старик Садреддин-бай, опережая своими костями раздувающийся легкий халат.
- Слыхал, кожи берете? - спросил, подходя, Садреддин-бай у Сабли, мраморными глазами вглядываясь в ненавистного ему Мулло Фаиза.
- Если цена подойдет! - ответил Сабля.
- А почем положите?
- Сегодня пятнадцать! Завтра десять.
Старик так резко сел на край лавки, что раздался треск то ли досок, то ли костей.
- Почем? - переспросил он, и показалось, что ухо его вытянулось, как хобот, к самому рту Сабли.
- Как взял у Мулло Фаиза, так и вам предложу: пятнадцать.
Садреддин-бай осипшим голосом просвистел Мулло Фаизу:
- И вы отдали?
С достоинством, гордо и даже как будто весело, не желая терять лица перед извечным соперником, Мулло Фаиз подтвердил:
- Отдал!
- Зачем?
- Деньги получить.
- Зачем?
- Чтобы спасти их! - с отчаянием признался Мулло Фаиз.
Садреддин-бай, известный на весь Самарканд своей скаредностью, торопливо просипел:
- И я отдам. Но по той же цене. Меньше не возьму.
- Пятнадцать? Не много? - как бывалый купец, подзадорил старого купца Сабля.
- Окончательно!
- Ну, уж ради первой сделки... ладно! - согласился Сабля.
От Сабли пошли вместе, удивляя этим весь базар, никогда до того не узнававшие в лицо друг друга Садреддин-бай и Мулло Фаиз.
- Куда теперь деть эти деньги? - размышлял Мулло Фаиз. - Я, кроме кож, ничем не торговал.
- Отец мой торговал с Индией...
- Чем?
- Нашим шелком.
- Так и сделаю! Закупаю наши шелка. А вы?
- Надо спасать деньги! Предлагаю складчину. Закупим наших шелков на всю наличность, пока базар не опомнился.
Мулло Фаиз решительно согласился.
На одном из складов с шелковым товаром они долго торговались, но, несмотря на уступчивость шелковщика, денег у них достало лишь на несколько жалких кип.
После покупки скаред Садреддин-бай пригласил Мулло Фаиза к себе в гости, и, прежде считавший ниже своего достоинства ходить по чужим домам, Мулло Фаиз радостно принял приглашение, как единственный просвет за все это хотя и солнечное, но столь страшное утро.