Откуда ни возьмись появились джете. Разведчики на косматых лошадях приехали по самаркандской дороге, на плечах у них поблескивали украшенные кистями длинные копья, заводные лошади были уже основательно нагружены добычей. За ними следовали отряды всадников, кормивших лошадей в полях созревшей пшеницей. Предводитель разведчиков направился к белому дворцу и поразился, когда Тимур, оживленный и радушный, приветствовал его как гостя.
Тимур задал пир этому военачальнику джете, щедрой рукой забивая овец и быков. И военачальник, оказавшийся в положении гостя, лишь тоскливо взирал на собранные ценности хозяина. Он не мог позволить своим людям грабежа, однако потребовал непомерных даров, и Тимур полностью удовлетворил его алчность.
Затем Тимур объявил о своем намерении поехать к хану. Взял с собой своих приверженцев в придворных одеждах и все оставшееся богатство. У Самарканда он встретился еще с двумя военачальниками джете, возглавлявшими авангард войска. Оба были высокомерными, жадными к золоту, и Тимур дал им больше, чем они рассчитывали получить.
Миновав Самарканд, Тимур поехал в орду, лагерную стоянку хана Туглука.
Белые войлочные шатры, окруженные табунами лошадей и рядами привязанных верблюдов, покрывали равнину. Ветер шевелил длинные конские хвосты знамен и вздымал пыль сухого овечьего помета. Здесь воины одевались с варварской роскошью в китайские атласы с цветочным узором, их высокие сапоги сверкали золотой вышивкой, деревянные седла были обиты мягчайшей шагренью. Длинное копье и кочевнический лук были у этих людей излюбленным оружием — в их руках смертоносным.
Туглук — широколицый монгол с выпирающими скулами, маленькими хитрыми глазами и жидкой бородкой — сидел на белом войлоке у своего знамени. Недоверчивая душонка, непревзойденный грабитель и суровый воин. Тимур подъехал к полукругу знатных монголов, спешился и оказался перед подобием собственных предков. Должным образом совершил карнаш, обряд приветствия повелителя.
— О мой отец, мой хан, повелитель орду, — произнес он, — я Тимур, вождь барласов и правитель Зеленого Города.
Хан поразился его бесстрашию и богатству отделанной серебром кольчуги. Тимур преувеличивал, называя себя вождем воинов своего племени — они большей частью отступили с Хаджи Барласом. Но времени на уточнения у него не было. И его дары хану были великолепными. Даже корыстолюбивым кочевникам было ясно, что он не оставил себе ничего, и хан проникся к нему симпатией.
— Я положил бы к твоим ногам больше, о мой отец, — смело заверил его Тимур, — но трое псов, твоих военачальников, насытили свою жадность моим добром.
Это было чистейшим подстрекательством, и Туглук-хан задумался, сколько богатства прошло мимо его рук. В результате он отправил срочных гонцов к трем виновным военачальникам с требованием вернуть все взятое у Тимура. Правда, Туглук приказал им послать эти дары Хаджи Барласу, но лишь потому, что хотел сам потребовать все у Хаджи — брать еще что-то у Тимура было неловко.
— Они псы, — согласился Туглук, — но это мои псы, и, клянусь Аллахом, их жадность для меня как соринка в глазу или заноза в теле.
Знай Макиавелли этих степняков, он вполне мог бы написать еще одну книгу. Обман считался у них достижением, интрига — изящным искусством. Они были воинственными, но война им настолько приелась, что они брались за оружие лишь в крайнем случае. Тимур завел в лагере Туглука немало друзей.
— Владыки Самарканда, — говорили джете, — рассеялись, словно перепелки, завидя тень ястреба. Здесь только Тимур, и человек он разумный. Нужно снискать доверие Тимура и править через него.
Однако они ничего не предприняли, так как те трое военачальников, заподозрив, что хан под видом наказания лишит их добычи, объединились и отправились к своим землям, грабя по дороге. Прибыв на северную границу, они принялись собирать войска и сеять раздоры в отсутствие хана. Туглук не знал, что делать, и попросил совета у Тимура, который производил впечатление очень находчивого человека.
— Возвращайся в свои земли, — со всей серьезностью посоветовал ему Тимур. — Там ты столкнешься лишь с одной опасностью. Здесь у тебя будет две — одна спереди, одна сзади.
Хан удалился в свою страну наказать мятежников. Перед этим он назначил Тимура туменбаши — командиром десяти тысяч — и выдал ему ярлык с печатью. Это звание носили предки Тимура при прежнем правлении монголов.
Тимур спас от разорения свою долину с городами и получил от хана назначение вождем своего племени. С исчезновением общей опасности татарские вожди тут же вернулись к своим сварам. Следующие три года представляют собой калейдоскопическую картину перемен.
Хаджи Барлас и вождь джелаиров объединились снова и решили убрать с дороги Тимура, убив его. Они пригласили юного воина в свой лагерь. Но обнаружив сидящих с вождями вооруженных людей, Тимур заподозрил вероломство. Притворился, что у него вдруг пошла носом кровь, и пошел, прячась между шатрами, к своим приверженцам. Те тут же бросились к своим коням и ускакали вместе с ним. Джелаир Баязед впоследствии устыдился этого заговора и попросил у Тимура прощения. Однако Хаджи оставался непреклонен. И пошел на Зеленый Город с целью завладеть долиной.
Тимур был отнюдь не расположен уступать ее, тем более, что в кармане у него был ханский ярлык, а за спиной несколько тысяч воинов. Он собрал своих приверженцев, войска дяди и племянника вступили в бой на самаркандской дороге, но сражение окончилось быстро — Хаджи Барлас неожиданно отступил к большому городу. Ликующий Тимур стал его преследовать. Однако на другой день почти все приверженцы покинули его и переметнулись к Хаджи, который убедил их присоединиться к большей части племени.
Тимур поехал к эмиру Хуссейну, брату Улджай, и заключил с ним союз. Хуссейн пришел ему на помощь со своими горными племенами и афганцами из-под Кабула. Эта война племен продолжалась{9}, пока вновь не появился Туглук, «словно камень, брошенный среди птиц».
На сей раз хан был настроен более сурово. Он решил повсюду утвердить свою власть и немедленно предал смерти Баязеда джелаира. Хаджи Барлас снова бежал со своими людьми на юг, но был вскоре убит разбойниками. Эмир Хуссейн отважился встретиться с ордой джете на поле битвы, потерпел серьезное поражение и вынужден был спасаться бегством. Тимур твердо держался в Зеленом Городе.
Довольный победой Туглук-хан оставил своего сына Ильяса правителем всех татарских земель, при нем находился военачальник Бикиджук, его обязанностью было следить, чтобы Ильяс повиновался. Тимура хан назначил эмиром Самарканда под надзором двух этих джете. Это было довольно высокое положение, хитрый человек мог бы найти тут возможность собрать силу и скопить богатство.
Тимур запротестовал против подчинения двум северянам, но хан напомнил ему о договоре между их предками — потомки Чингиза должны править, потомки Гурагана служить. «Так было решено между твоим праотцем Каюли и моим предком Кабул-ханом». Договор, заключенный одним из своих предков, Тимур почел обязательным и для себя. Рассерженный, он старался как можно лучше устроить дела в Зеленом Городе.
Но военачальник Бикиджук продолжал разорять самаркандские земли, и правитель Ильяс был весьма доволен добычей. До Тимура доходили вести, что самаркандских девочек забирают в рабство, а достопочтенных сеидов в плен. Саинаддин, глашатай духовенства, метал громы и молнии, и Тимур отправил хану послание с жалобой на этих мародеров. Ничего этим не добившись, он собрал своих приверженцев, пошел на север и освободил пленников силой. Туглуку донесли, что Тимур взбунтовался, и хан отдал приказ казнить его.
Весть об этом достигла Тимура. Усталый от споров, удрученный разорением своей страны, он послал дипломатию к черту, сел в седло и отправился в пустыню.
Это было удачным решением. Как и Брюса Шотландского{10}, его больше устраивало изгнанничество, чем сговор.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СТРАННИК
На западе простиралась пустынная равнина, красная, голая, бесплодная. Под ногами блестела растрескавшаяся от палящих лучей солнца красная глина. Порывы горячего ветра вздымали с поверхности песок. Пыльное марево колыхалось над выветренными глыбами песчаника словно испарения сухого моря. Предметы бывали ясно видны только ранним утром и под вечер, потому что это марево и сияющая печь неба причиняли боль глазам.
Но это была не настоящая пустыня, потому что сухие русла рек среди обнажений серого гранита тянулись к широкой Аму. Ее желтые воды, — превращавшие расположенный четырьмя тысячами футов выше Сали-Сарай в райское место, — давали жизнь унылой растительности. Глинистые берега были покрыты тростником и рощицами саксаула, то полузанесенного песком, то причудливо торчащего вверх от обнаженных узловатых корней.