нельзя снимать пылинки с юбки на виду у слушателей», а в другой раз: «Как можно под чёрную юбку надеть нижнюю белую?! Всё должно быть в гармонии». В 60-е было модно носить мини-юбки, и Вера Георгиевна говорила, что, если бы эта мода была в её время, она бы тоже носила мини-юбки: «У меня были стройные ножки».
Её дом был открыт для нас. Муж Веры Георгиевны Александр Иосифович Батурин, солист Большого театра, выдающийся певец, тоже был гостеприимным хозяином и с радостью нас встречал. У него для учеников были свои прозвища. Певцов он называл «кудники», а учениц Веры Георгиевны — «кудницы». Некоторые имели особые прозвища: Ольга Ортенберг — Ортенбергша, Татьяна Тауэр — Тауэрша, Мильда Агазарян — Глазунья (за большие глаза), а меня прозвал Шкилей за худобу.
Оканчивая консерваторию, студентки спрашивали: «Вера Георгиевна, что Вам подарить?». Она всегда отвечала: «Мне ничего не нужно, только не делай мне гадостей». Любила говорить: «Ну, это уже чересчур, это 22» (имея в виду игру в очко, в 21). А если что-то планировала: «Два пишем, три в уме». Если студентка собиралась родить ребёнка, она относилась с пониманием, никогда не возмущалась, но всегда говорила; «Только не суши пелёнки на арфе». У неё не было «любимчиков», но в моё время она отдавала предпочтение Миле Москвитиной, а позже Ире Пашинской, которую называла «Блошица» (девичья фамилия Иры — Блоха) и которую, наверное, любила или жалела, или то и другое вместе. Но помню ту щемящую нежность, которая поднялась во мне в день нашего прощания, когда она слабеющей рукой гладила моё лицо и с любовью смотрела мне прямо в глаза.
Она учила нас кланяться, выходить на сцену, глядя в зал, и улыбкой отвечать на приветствие публики. Вера Георгиевна всегда за нас волновалась, но скрывала это и старалась ободрить, внушить уверенность, поддержать в последнюю минуту. В этом смысле очень показательно её общение с нами на международных конкурсах. В 1965 году в Израиле состоялся Третий международный конкурс арфистов, куда были отобраны три ученицы Дуловой: Эмилия Москвитина, Наталья Цехановская и я. Этот конкурс Вера Георгиевна открывала своим сольным концертом. Она везла с собой свою «американку». Перелёт был сложный, с пересадкой, мы устали, но, когда ехали в машине, Вера Георгиевна не разрешала нам спать: «Не сметь закрывать глаза: смотрите, как всё интересно, какие огромные кактусы, а вот разбитые военные машины. Разве где-нибудь такое увидишь?!».
Концерт Дуловой прошёл с непередаваемым успехом. Зал буквально взрывался от аплодисментов после каждого произведения, а на следующий день начались конкурсные прослушивания. Условия проживания, часы занятий, инструменты — всё было предусмотрено, нас поддерживали представители посольства, с нами был Александр Облов из министерства. Члены жюри не должны были общаться между собой, на прослушиваниях они сидели в шахматном порядке. Запрещено было и общение с участниками конкурса. Но мы встречались с Верой Георгиевной в туалете, где скрещивали наши мизинцы в знак удачи и получали последние наставления. Сидя в зале и слушая конкурсантов после своего выступления, я видела спину Веры
Георгиевны и чувствовала, как она волновалась и играла буквально каждую ноту со своей ученицей. Советская школа игры на арфе, школа Дуловой сдавала свой первый международный экзамен. После первого тура она велела нам играть на её «американке», так как звук современного инструмента ей не понравился.
В ходе конкурса возникли проблемы с аккомпаниатором на третьем туре, и несколько участниц были лишены возможности исполнить значительную часть своей программы. По результатам исполнения «Танцев» Дебюсси первое место присудили Мартин Жолио (Франция), все три участницы из Советского Союза также стали лауреатами этого самого престижного и на то время практически единственного международного конкурса арфистов. Школа Дуловой получила международное признание.
В то время такие конкурсы были редкостью. Естественно, Вера Георгиевна готовила к ним своих студентов, и репертуар, который мы проходили в классе, зависел от программы следующего конкурса. Мне повезло: несколько лет подряд Вера Георгиевна брала меня на лето в Алушту, где у неё и Александра Иосифовича был небольшой домик, примыкающий к стадиону. Мы два раза в день ходили на море, гуляли, ходили в кино, ездили в Ялту, в Ботанический сад. Александр Иосифович водил машину. В Алуште была арфа, на которой Вера Георгиевна давала концерты в Крыму. Я могла всё лето заниматься, она готовила меня к конкурсам.
Однажды родственница Веры Георгиевны Нина Корсакова тоже поехала в Алушту со своим сыном Андреем. Он готовился к международному конкурсу и должен был усердно заниматься. Сидим мы как-то в саду. Нина заперла Андрея в доме и была уверена, что он занимается. Вдруг на весь стадион прозвучали слова судьи: «Гол забил Андрей Корсаков!». Нина всполошилась и бросилась искать Андрея. Но любовь к футболу не помешала ему стать лауреатом конкурсов имени Паганини (1965), имени Чайковского (1970), имени королевы Елизаветы (1971).
Помню, как из очередной поездки Вера Георгиевна привезла мне ноты неизвестных в России произведений — для американского конкурса, на который она повезла четырёх своих учениц (две из них, включая меня, формально уже не были её студентками, но она регулярно с нами занималась и подготовила к конкурсу). Среди членов жюри был Пьер Жаме (Франция), председатель Всемирной ассоциации арфистов и друзей арфы. Школа Дуловой уже получила международное признание, и Вера Георгиевна вспоминала его слова, сказанные перед очередным прослушиванием: «Сегодня день большого футбола — играют русские и французы». Все четыре участницы из Советского Союза стали лауреатами этого конкурса.
После конкурса нас принимали известные американские арфисты. В доме Марио де Стефано в Нью-Йорке я даже сыграла Концерт Маайани с Е. Н. Грановской. На следующий день нас пригласила в своё имение «миллионерша», как её называла Вера Георгиевна. Она дала деньги на первую премию. За нами прислали небольшой автобус, и к нам присоединилась одна пожилая арфистка, но как выяснилось, её не звали. Мы приехали, сбор гостей был назначен позже. Через какое-то время привезли арфу. И, о ужас! На неё были натянуты красные и зелёные струны. Все «до» и «фа» были красные, а «ре», «ми», «соль», «ля», «си» — зелёными. Девочки выступать отказались, но Вера Георгиевна сказала мне строго: «Ты получила премию и обязана играть!». С опаской я села за инструмент, стараясь привыкнуть к цвету струн и понять, где какая. «Ната-вальс» сыграть удалось, а так как гости не очень увлекались музыкой — их больше