Когда в небе повис тонкий ломтик луны, а снег прекратился, они вышли к Очень большой горе.
Николас отдал Блитцену предпоследний гриб, а последний – Миике. Сам он ничего не съел, хотя желудок его ворчал, как далёкий гром. Гора казалась бесконечной: чем дальше они забирались, тем выше она становилась.
Блитцен замедлил шаг, словно и ему наконец потребовался отдых.
– Хороший мальчик, – не уставал повторять Николас, – молодец, Блитцен.
Одну руку он продолжал прижимать к карману, чтобы уберечь от стужи Миику, а другой время от времени ласково похлопывал оленя по широкому боку.
Ноги Блитцена утопали в снегу; идти становилось всё тяжелее. Удивительно, что он до сих пор двигался вперёд.
Николасу уже чудилось, что он ослеп от бескрайней белизны Крайнего Севера, когда на середине горы ему в глаза бросилось что-то красное. Красное, как кровь, как свежая рана на снегу. Николас спрыгнул с оленя и заковылял туда.
Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Мальчик то и дело проваливался по колено в снег, словно гора была не горой, а большим сугробом.
Наконец он дошёл. Оказалось, что это не кровь, а колпак, который Николас тотчас же узнал.
Это был колпак его отца.
Колпак, сшитый из красной тряпки, с пушистым белым помпоном.
Он заиндевел, и его хорошенько припорошило снегом, но ошибки быть не могло.
Николас почувствовал, как всё его хилое тельце пронзила тревога. Неужели то, о чём он запрещал себе думать, всё-таки случилось?
– Папа! – закричал он, закапываясь руками в снег. – Папа! Папа!
Он убеждал себя, что колпак сам по себе ничего не значит. Возможно, его сдуло ветром, а отец слишком спешил, чтобы остановиться и подобрать его. Возможно. Но когда кости ломит от холода, а желудок от голода прилип к позвоночнику, сложно думать о хорошем.
– Папа! Пааааапааааа!
Николас рыл снег голыми руками, пока те не заледенели и не перестали его слушаться. Тогда мальчик разрыдался.
– Всё без толку! – всхлипывая, сказал он Миике, который отважно высунулся из кармана, хотя на носу его тут же повисла сосулька. – Зря мы сюда пошли. Он, наверное, уже мёртв. Мы должны вернуться. – Николас повысил голос, перекрикивая ветер и обращаясь к оленю: – Нужно ехать на юг. Прости! Не стоило тебе идти со мной. Никому не стоило. Здесь слишком холодно и слишком опасно даже для оленя. Давайте вернёмся.
Но Блитцен его не слушал. Он шел вперёд, взрывая копытами снег, и карабкался всё выше на гору.
– Блитцен! – отчаянно завопил Николас. – Остановись! Там ничего нет!
Но Блитцен и не думал останавливаться. Повернувшись к мальчику, он коротко кивнул, словно призывая следовать за ним. На секунду Николасу захотелось никуда не идти, а просто сидеть и ждать, пока снег не укроет его с головой, и он не станет частью горы, как, должно быть, стал отец. Какой смысл двигаться вперёд или назад? Каким же дураком он был, когда ушёл из дома. Надежда наконец оставила Николаса.
Было так холодно, что слёзы замерзали прямо у него на щеках.
Он понимал, что скоро умрёт.
Дрожа, мальчик смотрел, как Блитцен взбирается на гору.
– Блитцен!
Николас закрыл глаза. И перестал плакать. Он ждал, когда дрожь утихнет, и на смену ей придёт сонное умиротворение. Но через пару минут кто-то мягко потёрся о его ухо. Открыв глаза, Николас увидел Блитцена, который смотрел на него, не моргая, и обдавал своим тёплым дыханием. Выражение морды у оленя было такое, будто он без слов понимал всё, что творится на душе у мальчика.
Что помогло Николасу снова забраться к нему на спину?
Надежда? Смелость? Или потребность завершить начатое?
Только одно Николас знал наверняка. Что-то зажглось у него внутри, пробившись сквозь холод, голод, усталость и тоску. Схватив отцовский колпак, Николас отряхнул его от снега, натянул на голову и вскарабкался на Блитцена. И олень – такой же усталый, голодный и замерзший – продолжил восхождение.
Потому как для того и существуют горы.
Конец волшебства
Если долго взбираться на гору, то рано или поздно вы достигнете вершины. Макушка есть у каждой горы, какой бы огромной она ни была. Даже если вам придётся карабкаться по склону целый день и целую ночь, вы покорите её – при условии, что будете держать эту вершину в уме. Правда, с Гималаями случай немного иной: там вы можете сколько угодно думать о вершине – и всё равно замёрзнете насмерть, потеряв пальцы ног где-то на полпути. Потому что эти горы бесконечны! Но Очень большая гора была всё-таки не такой большой. И пальцы Николаса остались при нём.
Николас, Блитцен и Миика поднимались всё выше и выше, пока над головой у них не заколыхались прозрачные зелёные полотна.
– Смотри, Миика, северное сияние!
Миика встал на задние лапки, высунул мордочку из кармана и увидел небеса, залитые таинственными призрачными огнями. Честно говоря, Миика не понял, что привело Николаса в такой восторг. Мыши не слишком интересуются красотой, если, конечно, это не сливочная красота жёлтого куска сыра с синими прожилками плесени. Так что, поглазев немного на северное сияние, Миика быстро вернулся в теплый карман.
– Разве это не чудо? – затаив дыхание, прошептал Николас. Небо переливалось огнями, словно присыпанное изумрудной пылью.
– Чудо – это когда тепло, – проворчал из кармана Миика.
К восходу они достигли вершины. Хотя небо побледнело, а северное сияние растаяло, свечение всё же осталось, только переместилось ниже – в долину за горой. Теперь это были не переливы зелёного, а всполохи всех цветов радуги. Николас посмотрел на карту, пытаясь сообразить, где же они. За горой должна была располагаться эльфийская деревня, но мальчик видел лишь раскинувшуюся до самого горизонта заснеженную равнину – и ничего кроме. Впрочем, нет. Вдалеке на северо-западе виднелись поросшие соснами холмы, но больше никаких признаков жизни не наблюдалось.
Тогда они продолжили идти на север – к разноцветным огням, вниз по склону горы, сквозь напоенный светом воздух.
Невероятно, как быстро Николас пал духом. На вершине всё казалось ему возможным, но сейчас, когда ноги оленя увязали в снегу, мальчика снова охватила тоскливая тревога.
– Я, наверное, с ума сошёл, – пробормотал он.
В животе от голода будто поселился дикий зверь – злобный, рычащий, требующий еды. Мальчик поглубже натянул отцовский колпак. Снег понемногу начал стихать, но всё равно ещё падал, и снежинки вспыхивали красными, жёлтыми, зелёными и пурпурными искрами. Николас чувствовал, что с Блитценом что-то неладно. Олень замедлил шаг, а голову опустил так низко, что мальчик уже не видел его рогов.
– Тебе нужно поспать, и мне нужно поспать, – сказал Николас. – Пора сделать привал.
Но Блитцен всё шёл и шёл, втыкая копыта в белый покров, до тех пор, пока колени его не подломились, и он не рухнул в снег.
Бух.
Николас оказался в ловушке. Блитцен, один из крупнейших оленей, которых когда-либо видела Финляндия, был очень, очень тяжелым. И всей этой тяжестью он сейчас навалился на ногу Николаса. Миика выскочил из своего карманного убежища и побежал к голове Блитцена, чтобы его разбудить. Но мышиная возня мало трогала могучего зверя.
– Блитцен! Проснись! Ты меня придавил! – завопил Николас.
Но Блитцен не просыпался.
Николас чувствовал, как попавшая в западню лодыжка наливается болью, и та растекается по телу, смывая всё на своём пути. Вскоре осталась только боль. Мальчик попытался оттолкнуть оленя и вытащить из-под него ногу. Если бы не голод и слабость, он, наверное, смог бы освободиться. Но пока от его усилий было мало толку, а Блитцен с каждой минутой становился тяжелее и холоднее.
– Блитцен! – напрасно звал Николас. – Блитцен!
Мальчик вдруг понял, что может умереть здесь – и никто не узнает, что с ним случилось, никто не будет о нём плакать. Ужас сковал Николаса похлеще самого лютого мороза, а странные огни всё плясали в воздухе над его головой. Красный, жёлтый, синий, зелёный, пурпурный…
– Миика, уходи… Кажется, я застрял надолго. Уходи же. Беги…
Миика встревоженно повёл носом, огляделся по сторонам – и вдруг заметил что-то, недоступное человеческому взору.
– Что там, Миика?
Мышонок пискнул в ответ, но Николас, разумеется, ничего не понял.
– Сыр! – пропищал Миика. – Я чую сыр!
Конечно, сыра нигде не было видно, но Миику это не остановило. Если вы во что-то верите, вам нет нужды это видеть.
Мышонок сорвался с места и побежал. Снег падал густой стеной, но был лёгким и пушистым; он укрывал землю ровным слоем, так что почти не мешал Миике, который устремился на север и теперь торопливо перебирал лапками.
Николас смотрел, как маленький зверёк сначала превратился в точку, а потом и вовсе исчез.
– Прощай, мой друг. Удачи!