– Князь Юдвин Раль из рода бронзового Барсука. Наверное, Юдвин только в этом году получил право на свой отряд. А что уже князь, так война поторопила многих наследников. Пожилая женщина качнулась - удержать, не пустить - и уронила руки.
– Князь Федрий Верд из рода Коня.
Ненамного старше Юдвина. Рядом с ним девочка с заплаканными глазами - похоже, что сестра.
Так, один за другим, встали у трона четверо князей и шесть баронов: юнцы, старики или покалеченные в сражениях. Крег окинул заложников взглядом.
– Не очень-то щедр Иллар. Но условие выполнено: они все знатных родов. Что же…
– Подождите, крег Тольский!
Неслышно ступая по каменным плитам, Митька вышел к послам. Ледяным ежом заворочалось у Темки в груди предчувствие.
– Крег Тольский, вы недовольны выбором короля? Роддарский князь повторил сухо:
– Условия выполнены. Я предполагал нечто такое. Правда, надеялся на большее благородство.
– Так возьмите меня.
Шум пролетел по залу зимним ветром, вскрикнула княгиня Наш. Судорогой свело Темкины пальцы, стиснутые на эфесе.
– Ты так знатен? - поднял брови крег. - Но даже по законам вашей страны ты еще не получил право вести за собой в битву.
– Ничего, мне до восемнадцати немного осталось. И мне точно уже больше шестнадцати, значит, за себя самого и свой род я могу отвечать. Что же до знатности, то я - княжич Дин из рода Орла.
Впервые на лице посла мелькнуло нечто похожее на удивление.
– Да, я сын мятежника. А король Эдвин принял мою клятву верности.
Крег впился взглядом в княжича, точно изучал карту перед боем: куда ввести конницу, где поставить пехоту.
– Ты как два края одной раны. - Кивнул: - Что же, если Иллар не против, я готов заменить одного заложника другим.
Митька повернулся к трону, прижал ладонь к груди.
– Мой король, отпустите меня.
Нет! Не надо, взмолился Темка. Создатель, разве мало было?
– Прошу вас, мой король, - голос Митьки дрогнул, но смотрел он требовательно.
Схватилась за виски княгиня Наш. Угрожающе хмурил брови ладдарский летописец. Только принцесса не смотрела на отца, склонила голову.
– Хорошо.
Похоронным звоном оглушили Темку слова короля.
– Князь Федрий Верд, вы остаетесь.
– Спасибо, мой король. Благодарю и вас, князь Тольский. - Митька поклонился на обе стороны.
Крег посмотрел на нового пленника с уважением.
– Если договор будет нарушен, я буду просить владетеля, чтобы тебя убили последним.
Создатель! Будьте вы прокляты с вашим договором, с вашим карахаром! Ненавижу! Не-на-ви-жу…
– Но пока Иллар выполняет договор, мы должны гарантировать безопасность заложников, - сказал крег. - Согласно нашими обычаями, мы нанесем метку на лицо каждого. Знак, что этот человек под охраной владетеля. Знак, что пленник и не может покинуть пределы страны.
– В Илларе не клеймят людей, - голос короля загустел от гнева.
– Не клеймо, метку. Шрам. Это наши обычаи, король. Разве ты хочешь, чтобы твоих людей убили в случайной стычке? Или застрелили как лазутчиков? Владетель не дает пустых обещаний. Шрам станет защитой, пока не придет срок и его не уберут. Договор будет заключен, как только я смочу карахар в крови десятерых заложников. Эта меньшая кровь, король.
Будьте вы прокляты!
– Иллар согласен на договор.
Крег вытащил длинный узкий нож. Солдат из посольской свиты подошел к Митьке со спины, согнутой в локте рукой обхватил его лоб, плотно прижал голову к своему плечу.
– Зачем? - шевельнулись губы побратима. - Я не собираюсь вырываться.
– Знак должен лечь ровно.
Узкое лезвие коснулось Митькиного лица на три пальца ниже глаза. Двинулось к виску - за стальным кончиком потянулся набухающий кровью след. Тяжелая капля скатилась к прикушенной губе. Еще четыре коротких черты - и заострилась стрела, возникло оперение. Темка видел, как Митька вздрагивал при каждом прикосновении ножа. Создатель, как же больно, когда режут по живому!
Крег коснулся раны свернутым карахаром и уступил место. Один из роддарцев прижал к лицу заложника смоченную чем-то тряпицу. Митька дернулся, но его держали крепко.
– Все, отпускай. - Тряпицу отняли от лица. Княжич поднял руку, ладонь дрожала, не касаясь щеки.
– Зуд скоро пройдет, - успокоил крег. - Зато шрам не пропадет раньше времени, и только наши лекари смогут убрать его бесследно.
Еще девять раз выпивал кровь карахар. Когда на лицо последнего заложника легла метка, крег спрятал черный платок.
– Договор заключен. Мы выезжаем послезавтра.
– Митька, ну зачем?!
Голос у Темки такой, что сразу вспомнилась Рыжая башня в Южном Зубе. Митька провел рукой по стеклу, смахивая иней. Тут, в дальнем коридоре, не топили, и стоял такой холод, что изо рта вырывался пар; зато никто не помешает. Льдинки собрались в ладонь, Митька прижал их к щеке, чуть ниже раны. Зуд немножко утих.
– Есть несколько причин.
– Кто бы сомневался! - Темка метнулся в узком проходе от стены до стены, пнул деревянную панель. Митьке казалось, он слышит, как кипит в побратиме ярость, самая худшая из всех возможных - бессильная. - Создатель, ну зачем?! Дерьмо шакалье!
Митька снова поскреб стекло. За окном сквозь ранние сумерки и медленно падающие крупные хлопья снега виднелся лишь тусклый свет фонаря в руке стражника. Может, потеплеет? Не хотелось бы в дорогу в мороз отправляться. На стекле неясным силуэтом отражался сам Митька, а потом рядом возник и друг. Глядя в смутное отражение, Митька сказал:
– Тем, он мне все-таки отец. Он. Мой. Отец. Побратим дернул плечом.
– Я понимаю, что надежды мало. Но если это поможет предотвратить новую резню в Миллреде… Не надо, Темка. Я же сказал, что понимаю. Но пусть хоть вот такая возможность, - Митька сложил пальцы щепотью, - я должен ее использовать.
Судя по Темкиному лицу, он не верил даже в самый крохотный шанс.
– И потом, это ведь мой род, значит, отвечать должен я. Мой долг и мое право - стать заложником.
– Что, нашел, как искупить?
Темка злился, и потому Митьке не хотелось оправдываться, говорить, что дело не только в том обещании на Орлиной горе. Все намного сложнее.
– Это просто какое-то идиотское самопожертвование!
– Когда ты не стал стрелять в моего отца, тоже было - идиотское?
– Да! - в запале выкрикнул Темка.
– Тогда почему тебе можно, а мне нельзя? Побратим выругался, его отражение пропало, и Митька услышал, как тот снова пинает стены.
– Знаешь, он мне сказал тогда, ну, у вас, в Торнхэле: «Если бы княжич Артемий выстрелил, мне было бы уже все равно. Не успею всю горечь испить». Я понимаю - мятеж, война. Понимаю, что на самом деле моя жизнь ничего не стоит. Но если отец пойдет в Миллред, я ведь тоже… почти не успею. Но так надо, Темка. Если я ненавижу эту войну - я должен сделать хоть что-то. Не все же предавать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});