Читать интересную книгу Только для голоса - Сюзанна Тамаро

А потом мало-помалу начала бы забывать его, мое внимание привлекли бы другие вещи, появились бы другие увлечения, и Арго отодвинулся бы в глубину моей памяти, сделался бы воспоминанием, прекрасным воспоминанием моего детства. А так Арго превратился в маленького покойника, которого я всегда ношу в душе.

Вот почему я и говорю, что в шесть лет уже была взрослой: потому что вместо радости познала страдание, а детское любопытство сменилось равнодушием. Были ли мои родители какими-то чудовищами? Нет, ничего подобного, по тем временам они были совершенно нормальными людьми.

Только в старости мать стала рассказывать мне кое-что о своем детстве. Ее мать, моя бабушка, умерла, оставив дочку совсем маленькой, а еще раньше у нее был сын, скончавшийся в три года от воспаления легких. Моя мать была зачата сразу же после смерти сына, и бабушка имела несчастье не только родить девочку, но и сделать это в тот же самый день, когда умер первый ребенок.

Отмечая столь странное совпадение, мою мать с младенчества одевали в траур. Над ее люлькой висел огромный, написанный маслом портрет маленького брата. Покойник должен был всегда находиться рядом с нею, чтобы напоминать ей каждый раз, как только она открывала глаза: она всего лишь бледная копия того, кто был лучше ее. Понимаешь? Как же тут винить мою мать за ее холодность, за ее нелепое замужество, за отчужденность от всего на свете?

Даже обезьяны, если их растят в стерильной лаборатории без родной матери, спустя какое-то время делаются печальными и быстро умирают. А если пойти еще дальше и посмотреть, как сложилась судьба матери моей матери, ее бабушки и прабабушки, кто знает, что мы там еще обнаружим.

Несчастливая судьба обычно продолжается по материнской линии. Подобно некоторым генетическим аномалиям, она передается от матери к дочери. Переходя из поколения в поколение, вместо того чтобы уменьшаться, она постепенно становится все более интенсивной, все более постоянной и глубокой. Мужчины реже бывали несчастливы, у них вообще все шло по-другому, потому что в их жизни всегда имелись профессия, политика, война. Их энергия могла найти тот или иной выход.

А мы, женщины, всегда были страдалицами. Мы из рода в род всю свою жизнь проводили только в спальне, на кухне, в ванной, мы совершали тысячи и тысячи шагов, жестов, непрестанно тая в душе сожаление и неудовлетворенность. Не стала ли я феминисткой? Нет, не бойся, я только пытаюсь без предрассудков, отчетливо посмотреть на то, что стоит за всем этим.

Помнишь, как однажды августовской ночью мы ходили вместе с тобой смотреть на фейерверк, который запускали над морем? Среди множества взлетавших огоньков непременно оказывался один, который хоть и загорался, все же так и не мог подняться в небо. Вот и я, когда думаю о судьбе своей матери и своей бабушки, когда думаю о судьбах многих моих знакомых, всегда вспоминаю именно этот образ — огоньки, падающие, а не взлетающие ввысь.

21 ноября

Где-то я прочитала, будто Мандзони, когда писал «Обрученных», просыпался каждое утро, радуясь, что вновь встретится со своими персонажами. Не могу сказать то же самое о себе. Хоть и прошло много лет, мне не доставляет никакого удовольствия вспоминать свою семью, а мать осталась в памяти какой-то застывшей и враждебной, словно янычар. Сегодня утром, чтобы немного проветриться после общения с нею в своих воспоминаниях, я отправилась погулять по саду.

Ночью прошел дождь, на западе небо было светлым, а в другой стороне, за домом, все еще громоздились фиолетовые тучи. Я успела вернуться под крышу прежде, чем снова пошел дождь. Вскоре разразилась гроза, в доме стало так темно, что пришлось зажечь свет. Я выключила телевизор и холодильник, чтобы их не повредила молния, взяла фонарик, сунула его в карман и отправилась на кухню провести нашу с тобой ежедневную встречу.

Однако едва я села за стол, как почувствовала, что еще не готова к ней. Может быть, в воздухе было слишком много электричества и мои мысли разлетались во все стороны, словно искры. Тогда я поднялась и, сопровождаемая бесстрашным Бэком, принялась бесцельно бродить по дому. Зашла в комнату, где ты в детстве спала вместе с дедушкой, потом в свою нынешнюю, которая когда-то была комнатой моей матери, оттуда в столовую, давно уже пустующую, и, наконец, — в твою.

Переходя из комнаты в комнату, я невольно вспомнила, какое впечатление произвел на меня этот дом, когда я впервые попала сюда: он мне совершенно не понравился. Не я выбирала его, а мой муж Аугусто, да и он сделал это второпях. Нам нужно было где-то жить, и больше нельзя было откладывать.

Дом был довольно большой, окруженный садом, и потому показался вполне подходящим для нас. Едва я открыла калитку, как сразу подумала, что здание отличается дурным вкусом, более того, очень дурным вкусом. Ни по цвету, ни по форме в нем ничто не сочеталось друг с другом. С одного боку дом походил на швейцарское шале, а с другого своим огромным окном в центре и покатой ступенчатой крышей напоминал голландские строения, что высятся вдоль каналов. Рассматривая его издали, понимаешь, что с такими семью разновысокими каминными трубами подобный дом мог существовать только в сказке.

Здание построили в двадцатые годы, но ни одна деталь в нем не соответствовала архитектуре того времени. И то, что у дома не было своего лица, раздражало меня, и прошли многие годы, прежде чем я привыкла к тому, что это мой дом, что жизнь моей семьи должна проходить в этих стенах.

Как раз в тот самый момент, когда я вошла в твою комнату, молния ударила где-то совсем близко и погас свет. Не зажигая фонарика, я прилегла на постель. За окном хлестал ливень, гудел ветер, а в доме раздавались совсем другие звуки — какие-то поскрипывания, легкие глухие постукивания, потрескивания сохнущего дерева. Я закрыла на минуту глаза, и дом представился мне кораблем, огромным парусником, движущимся по лугу. Гроза утихла только к обеду, из окна твоей комнаты я увидела, что на ореховом дереве обломились две толстые ветви.

Я снова вернулась на кухню, на свое поле битвы, поела и вымыла ту немногую посуду, которой пользовалась. И теперь Бэк спит у моих ног, уставший от утренних волнений. С годами грозы все больше наводят на него какой-то странный ужас, после которого он с трудом приходит в себя.

В книгах, какие я купила, когда ты ходила в детский сад, я как-то прочитала, что выбор семьи, в которой рождается человек, зависит от непрерывного цикла жизней. Имеются конкретный отец и конкретная мать, и только они позволяют нам поначалу кое-что понять, сделать маленький, совсем крохотный шаг в будущее. Но если все происходит так из рода в род, спросила я себя, отчего же в течение стольких поколений все стоит на одном месте? Почему вместо движения вперед все возвращается назад?

А недавно в научном приложении к одной газете я прочитала, что, по-видимому, эволюция происходит не так, как мы всегда представляли. Согласно последним теориям, изменения происходят не постепенно. Более длинная лапа у животных, иной формы клюв у птиц, позволяющий использовать еще один дополнительный ресурс, формируются не миллиметр за миллиметром, из поколения в поколение. Нет, они появляются внезапно: от матери к ребенку все резко меняется, все становится иным. И подтверждают нам такое мнение ученых остатки скелетов, челюсти, копыта, черепа с различными зубами. У многих видов животных так и не найдены промежуточные формы. Дед выглядит так, а внук — совсем по-другому, между одним поколением и другим произошел качественный скачок. Вот если бы подобное происходило и с духовной жизнью людей?

Перемены накапливаются незаметно, и в какой-то определенный момент словно происходит взрыв. Неожиданно находится человек, который разрывает круг и решает быть иным. Судьба, наследственность, воспитание — где начинается одно, где кончается другое? Стоит только на минутку задуматься над этим, как тебя почти сразу охватывает смятение перед величайшей тайной, заключенной во всем этом.

Незадолго до того, как я вышла замуж, моя тетушка — любительница спиритизма — попросила своего знакомого астролога составить мне гороскоп. Однажды она пришла ко мне с листом бумаги и сказала: «Вот, это твое будущее». На листе был изображен геометрический рисунок: линии, соединявшие знаки зодиака, образовывали много углов. Помнится, взглянув на него, я сразу же подумала, что в нем нет гармонии, нет непрерывности, лишь скачки и повороты, столь крутые, что скорее похожи на падение в пропасть. На обратной стороне листа астролог написал: «Трудный путь, тебе придется вооружиться всеми добродетелями, чтобы пройти его до конца».

На меня это предсказание произвело очень сильное впечатление. Жизнь моя до того времени казалась мне совершенно обыкновенной; были, конечно, трудности, но они выглядели незначительными, не столько горестями, сколько обычными для молодости неприятностями. Да и потом, когда я повзрослела, стала женой, матерью, наконец, вдовой и бабушкой, я никогда не выходила за рамки этой внешней обыденности. Единственным необычным событием, если можно так сказать, было трагическое исчезновение твоей матери.