- Ветром, значит, - он подбирает слезинки, которых почему-то становится больше. - Конечно, ветром, как еще… ну прости меня, пожалуйста… я просто испугался.
- Ничего я твоей машине не сделала…
- Да причем тут машина? - Инголф гладил мокрые щеки. - Я за тебя испугался… девочка ты моя бестолковая…
- Бестолковая, значит?
- Еще какая… умная, а бестолковая. Что бы я без тебя делал?
…да уж без дела бы не остался. В городе еще много клавесинов, а столов и того больше. По тому, как супруг закашлялся, Люта поняла, что сказала это вслух.
- Ревнуешь? - поинтересовался шепотом, от которого по коже опять мурашки побежали.
- Нет.
И да… где вот он ночью шлялся?
- Я у знакомого был… совета спрашивал… и засиделись до утра…
Знакомый, значит… небось очередной "хороший друг".
- И этот знакомый давно и счастливо женат. Но мне нравится, что ты меня ревнуешь.
И оскалился, довольный. А между прочим, Люта все равно его еще не простила! И не знает, простит ли…
- Просто скажи, что мне сделать…
Она сказала. На ушко.
- Нет!
- И еще шарфик… клетчатый… представь, я еду, и он так красиво… или лучше белый?
- Люта… ты…
- Белый… - решила Люта и на всякий случай носом шмыгнула, чтобы супруг, раз уж он тут, усовестился. - Шелковый белый шарфик очень хорошо со шлемом смотреться будет…
- Да ни за что в жизни! Нет, шарфиков я тебе куплю столько, сколько скажешь, а вот остальное…
…какой упрямый…
- И не спорь!
Люта не спорит… она просто сидит себе тихонечко, слушает, как он на ухо сопит… уже не сопит, а мурлычет… и шею гладит… приятно это, оказывается… а еще и к платью потянулся… Люта не против.
Наверное.
Она глаза закроет, потому что с закрытыми глазами приятней… от него все еще керосином пахнет, и железом, и паленою резиной, но пальцы мягкие, нежные.
- Инголф, можно тебя попросить?
Пальцы на плече замерли.
- Понимаешь… эта твоя привычка… а тут столик хрупкий очень и…
Он развернул Люту и прижал палец к губам:
- Люта, помолчи… умоляю.
- А столик?
- Столик не пострадает. Честное слово… только помолчи…
Столик и вправду не пострадал.