Читать интересную книгу Молодой Адам - Александр Трокки

Одновременно я испытывал приятное чувство отстранённости и изоляции, потому что она меня проигнорировала. В конце концов, это означало, что она осознавала моё присутствие, и это наполняло меня мощным зарядом энергии, подтверждением собственного существования. Источать силу без всяких усилий, быть сильным на расстоянии. Быть молчаливым и нетленным, как бог, быть богом, а ведь боги действительно существуют.

Вдали показалась церковь Лэарса, чёрный купол на фоне пятнисто-красного неба, шляпа ведьмы в кровавом тумане. Она казалась очень далёкой и заколдованной.

Лесли сказал, мы будем на месте до семи. Он знал хорошее местечко, где можно бросить якорь, недалеко от кабака, о котором он мне говорил, так что нам предстояло поужинать и отправиться туда часов в восемь. Лесли было интересно, напишут ли вечерние газеты о найденном нами трупе. Он надеялся, что напишут. В любом случае, газету он прочитает в кабаке. У него было хорошее настроение.

Ребёнок ушёл с носовой части баржи и спустился к матери. Лесли сменил меня у руля, и я сел покурить. Я думал о том, что мне не хотелось идти в кабак, но я не знал, как мне этого избежать. Я не хотел ни играть в дартс, ни что-либо пить, ведь Элла ничего пить не будет и сможет использовать это как повод мне отказать. Я решил вернуться раньше, чем Лесли.

Подумать только, я никогда не оставался наедине с Эллой более чем на пять минут, и мы почти не разговаривали. Она питала ко мне отвращение с первых минут, может, потому что я был мужчина, а о мужчинах она судила по Лесли. И, конечно, за первые несколько недель мы с Лесли стали друзьями. Я полагаю, он видел во мне союзника против неё. Но теперь, после опасной близости в каюте, она, должно быть, поняла, что я к ней неравнодушен. Теперь мне не терпелось остаться с ней наедине и узнать её отношение ко мне.

До Лэарса мы добрались, когда часы Лесли показывали без пяти семь. Мы поставили баржу в маленьком ответвлении канала, и, прежде чем спуститься вниз, Лесли показал на дорогу, по которой нам предстояло пойти в паб. «Он как раз за церковью, — сказал Лесли, — уютнейшее местечко».

Вблизи церковь выглядела такой же обыкновенной, без всякого намёка на волшебство, как и большинство церквей в Шотландии. Позже, вечером, когда мы обходили церковный двор, чтобы попасть в паб, я заметил всё те же уродливые красные и белые плакаты, предупреждающие о вреде алкоголя и суровости судного дня.

— Пойдём, поедим, — сказал я. Лесли пошёл за мной.

Чай был уже на столе, по крайней мере, мой и Лесли, потому что Элла уже выпила чай с ребёнком. Лесли прихрюкнул. Тогда он ничего не подозревал.

К чаю были сосиски, а напоследок хлеб с маслом и джемом, поэтому, коль скоро наши сосиски были уже на столе, ей ничего не оставалось, как подать чай. После этого она села возле печи ко мне спиной и продолжила своё шитьё.

Намазывая сосиски горчицей, я осознал, что теперь находился далеко от штурвала и свежего воздуха — штурвал в руках создавал ощущение, что я контролирую ситуацию — естественно, я потерял то чувство сдержанного возбуждения, которое так радовало меня днём. Здесь, внизу, всё было не так просто: передо мной стояла их двуспальная кровать; Элла повернулась ко мне спиной, а Лесли был так уверен в себе, думая только об игре в дартс. Лесли, должно быть, казалось, что она ни о чём не думала. Как будто она просто штопала его носки (так же просто, как она кричала на него или ругала ребёнка) и думала, как же он умудрился проделать в носках такие огромные дыры. Но я знал, что она не могла быть такой спокойной, как казалось. Она должна была знать, что за обедом позволила мне зайти слишком далеко, чтобы теперь я об этом забыл. Я подозревал, что именно поэтому она решила выпить свой чай раньше. Возможно, днём она всё обдумала и решила, что ни к чему хорошему это не приведёт, а, может, что я слишком многого хочу, ведь я уже давно заметил, что Элла сноб и хочет когда-нибудь бросить работу на канале и переехать в «милый маленький домик», как это называл Лесли, в одном из тихих пригородов Эдинбурга. Чтобы она ни думала, хорошо, что я шёл в паб, потому что пара стаканов виски, должны были придать мне необходимый заряд смелости.

Лесли разделался с едой раньше меня, потому что ему не терпелось пойти в кабак. Лесли, вообще, ел быстрее всех, кого я когда-либо знал. Он ел быстро и шумно, поднося куски еды ко рту то на ноже, то на вилке. Выбор столового прибора зависел от того, какой из них был ближе ко рту. Сейчас он, наклонившись, дул на свой чай.

Я посмотрел на спину Эллы. Это была широкая спина женщины, которая с возрастом начинала полнеть. Дряблости в её теле не было, оно всё ещё было крепким, и всё-таки она начинала полнеть, так что мужчина мог почувствовать под собой сильное вожделение, смуглую упругую мускулистую плоть и оказаться в железных тисках её бешеной энергетики.

Я намеревался вернуться к ней как можно скорее. Я был уверен, что под её слабыми попытками подавить свои желания скрывался такой же голод, который испытывал я. Как будто наше обоюдное вожделение сходилось в одной точке. Секс всегда вызывал во мне такие чувства. Каждый раз сходясь с женщиной, я чувствую, что сама судьба предопределила слияние наших тел именно так, именно в это время, в поле или в постели, неважно где. И я не думаю, что это что-нибудь значит, кроме того, что я всегда в ожидании, всегда готов попасть в эти сети. В сексе я как прутик для отыскания воды, осторожно нащупывающий очередную встречу. Я жду знака. Я чувствую необходимость идти к цели с той самой минуты, когда во мне возникает желание: тень на шее, очертание ног и бёдер, соприкасание губ и так до момента близости с женщиной. Мне не нравилось, что Элла пока оказывала мне сопротивление. Это было похоже на предательство. Она уже согласилась. Пути назад не было. Всё началось с того, как она потянулась вверх, чтобы повесить бельё на верёвку, когда её юбка поднялась настолько, что ещё несколько сантиметров и стали бы видны ягодицы. А риск, которому мы подвергались, придавал особую остроту ощущениям. Я был уверен, что она догадывалась о моих мыслях.

Лесли уже надел кепку и ждал меня. Я прошёл в маленькую каюту, чтобы взять свою кепку. Когда я вернулся, она уговаривала его не напиваться. Она стояла ко мне спиной, и я подмигнул Лесли через её плечо. Потом я прошёл мимо неё, коснувшись её ягодиц рукой и поднялся на палубу через люк. Я чувствовал, как она задрожала. Но она не проронила ни слова.

«Увидимся», — сказал я, не оглядываясь. Я слышал с палубы смех Лесли, пока поднимался наверх.

Глава 4

Когда мы входили, звякнул маленький колокольчик над дверью.

Это был уютный паб с камином и свисавшими со стропил блестящими медными корабельными колокольчиками. Старик в котелке, перегнувшись через барную стойку, нашёптывал что-то бармену с прилизанными волосами, которые были зачёсаны на его розовый лоб таким образом, что напоминали гребень.

Кроме нас единственным посетителем был молодой человек в кепке, который так близко придвинулся к огню, что, казалось, он хочет отгородить его от всего окружающего мира.

Бармен кивнул нам. У него были жёлтые грязные зубы и розово-голубые выпученные глаза. Человек в котелке оглянулся, быстро кивнул, сказал «Здрасьте» и, вновь перейдя на свой заговорщический шёпот, попытался отвлечь бармена от нас. Мы вежливо ждали у стойки в нескольких ярдах от старика.

Вскоре бармен подошёл к нам спиной, как чёртик на ниточке, постоянно кивая в ответ все громче говорившему старику в котелке.

— Простите, мистер Кейт, — вдруг сказал он и повернулся к нам лицом. — Что вы желаете, джентельмены?

Мы заказали два виски и пиво. Когда мы получили наш заказ, бармен спросил, откуда мы приехали, и Лесли ответил, что мы везём антрацит из Глазго в Лейф. Бармен вспомнил Лесли и спросил у него о другом владельце баржи, который иногда сюда заглядывал — как его звали? — невысокий болезненного вида человек с заячьей губой, с ним всегда была красивая женщина лет двадцати пяти, похожая на цыганку. Но его уже давно не было видно. Наверное, он умер или бросил работу на канале.

— Да, — сказал Лесли. — Вполне возможно.

В любом случае он не знал никого, кто подходил бы под это описание, а поскольку Лесли знал всех владельцев барж, то они пришли к выводу, что тот человек не занимался перевозками постоянно.

Бармен по секрету сказал, что был бы совсем не прочь заняться той девушкой. Она бы любому понравилась, хотя сам бармен бы не решился, ведь у него жена и двое славных ребятишек.

Я терял терпение. Мне не нравился этот бар. Мне не нравились глаза бармена, которые, казалось, плавали в алкоголе, и мне было трудно притворяться, будто я не замечаю, как нам взглядом предлагал свою дружбу старик, всё ближе и ближе придвигавшийся к нам вдоль барной стойки. Я не мог сосредоточиться. Время уходило, драгоценные минуты, которые я мог провести наедине с Эллой, или хотя бы просто на улице, обдумывая способы остаться с ней наедине. Здесь я не мог мыслить ясно. Мешало всё: лица, голоса, жирное пятно на галстуке у бармена, волоски не его розовых руках и его лоснящийся бело-жёлтый воротничок. Я видел, как двигалось его адамово яблоко, когда он говорил.