Мы были в парке в противоположном конце города, здесь было, по-видимому, самое безопасное место, хотя теперь для меня безопасных мест не было нигде. Нина тихонько плакала, обняв ствол березки, но это у нее нервное - это быстро пройдет, а вот то, что по моему телу разлилась приторная слабость, это уже плохо - это надолго. Голова болела еще сильнее, перед глазами поплыли красные пульсирующие круги и, чтобы окончательно не отключиться, я лег на траву у ног Нины. Какие-то неясные образы выплывали из глубин памяти, но я даже не пытался как-то их проанализировать. Всепоглощающее безразличие охватило меня и я вдруг отчетливо понял, что обречен. Я обречен и в этом чужом мире - они и здесь нашли меня. Нашли, и теперь уже не потеряют, и не отстанут до тех пор, пока не уничтожат. Время, казалось, остановилось, проверяя возможность бесконечности боли в человеческом теле. Лишь боль и слабость, и только где-то на дне затуманенного сознания пульсирует мысль, в такт сердцу, разгоняющему кровь в истощенные мышцы рук и ног, сведенных судорогами: "Обречен... Обречен... Обречен...". Это продолжается бесконечно долго, все остается на своих местах - и боль во всем теле, и тошнота, и Нина, застывшая у березы, и куда-то спешащий нервный пульс: "Обречен, обречен, обречен...".
Наконец все пришло в движение. Облака понеслись по ядовито-синему небу, березы, качающиеся в такт порывам ветра, приближающееся лицо Нины, и еще перед тем, как потерять сознание, я успел ощутить ее влажные губы...
- Профессор, почему вы все время говорите о восьми точках входа в Мертвый город? Сейчас же их известно только пять.
- О, дорогой мой Дили, вы, я вижу, плохо изучили работы вашего деда, он выдвинул эту гипотезу еще до первой экспедиции, когда была известна лишь одна точка входа. А после своей самовольной вылазки в Мертвый город, он обосновал наличие восьми точек входа и даже вычислил координаты четырех из них.
- И как раз эти четыре точки и стали известны мовам?
- Да, но к счастью, совсем недавно. И сейчас они запустили тральщиков по пяти направлениям к Центру. В трех они уже продвинулись до пяти километров вглубь города, - профессор встал и, нервно теребя полы защитного халата, прошел в противоположный угол комнаты, - в четвертом на восемь, и лишь в пятой точке, в точке входа второй экспедиции, они топчутся на месте. Потери в последние дни достигли шестьдесят процентов личного состава тральных команд, но больше, чем на восемьсот метров, они так и не продвинулись. А по расчетам покойного профессора Дила - это наиболее перспективное направление.
- Да, я об этом читал.
- Итак, о главном. Мы должны опередить мовов! Вы можете себе представить, что произойдет, если они первыми войдут в Центр?
- Боюсь, что даже слишком хорошо это себе представляю. Вот только что мы можем сделать, чтобы опередить их? Последний налет мовов на мою лабораторию отбросил нас если не на пятьдесят, то, по крайней мере, на двадцать пять лет назад. У нас даже не осталось копии программы по этому направлению, я лично уничтожил ее, чтобы она не попала им в руки. Я сомневаюсь, чтобы она осталась в активе какой-либо другой лаборатории.
- Вот здесь-то вы и ошибаетесь, Дили, первая программа профессора Дила была введена в память восемьдесят восьмого еще до этого налета.
- Но ведь он арестован, и неизвестно даже, где его искать.
- Он тральщик на пятом направлении, но, к сожалению, сам он ничего сейчас не может сделать - программа так и не была активирована. Вот этим вам и придется заняться. И поторопитесь, до открытия тропы осталось всего двадцать дней, - профессор медленно возвратился к столу, достал свежую плитку ала и жестом предложил Дили.
- Спасибо, перед работой не употребляю.
- Это правильно, но до работы еще несколько дней, может, все-таки уважишь старика?
- Нет, профессор, как только я узнаю, что будет работа, то в рот не беру этой гадости. У меня из-за нее добрая дюжина ребят погибла.
- А я вот привык, никак не могу отказаться, тонизирует все-таки. Да, а сколько у тебя осталось бойцов?
- Тридцать восемь.
- Да, достается твоей лаборатории. Тридцать восемь... И это из двухсот-то человек. А кандидатов?
- Полсотни наберется. Я пойду с восемьдесят восьмым?
- Нет. Проведешь через первый заслон и возвращайся. В прикрытие возьмешь своего человека. Про твоих людей я интересовался, потому что срочно надо провести две диверсии, а это ведь ваш профиль. У тебя деление как всегда - по тройкам?
- Нет, сейчас по парам, и двое в управлении.
- Кто остается за тебя?
- Малис, я вам дам его код. Мои ребята не подкачают.
- Код запишите в мой информарий. Сейчас вы получите последний вариант программы, но запомните, в ней нет финальной части.
- Очень жаль, что раньше между нашими группировками были трения, но сейчас я с вами полностью согласен и думаю, что совместными усилиями мы опередим мовов, - Дили поднялся во весь свой огромный рост и устремил взгляд своих умных и красивых глаз на экран визира, по которому уже поплыли контрольные модули последней версии программы пятого направления.
И когда уже защелкнулись замки шлема, он услышал тихий, вкрадчивый голос: "Опасайся духов и теней", и перед его глазами поплыли радужные змеи кривых - это начался ввод программы.
...Влажные губы Нины, целующие мое лицо. Она шептала какие-то нежные слова, смысл которых не проникал в глубины моего мозга. Силы постепенно возвращались ко мне, неожиданная радость жизни захлестнула меня и мое тело вновь обрело возможность двигаться. Я приподнялся, обнял Нину за плечи и осыпал десятками поцелуев такое милое и любимое лицо. Казалось, что ничего не существует, кроме этого пространства между нашими телами, которое мы пытаемся заполнить собой. Мы любили...
Но вот, еще минуту назад, неуловимая, неясная мысль, пытавшаяся пробиться сквозь бурю чувств, непостижимым образом вырвалась на волю и, ужаснув меня своей холодной правдой, выросла в четко сформулированное решение. Еще не в полной мере осознавая последствия своих действий, я отодвинул лицо Нины на наиболее удобное расстояние и, с каким-то жутким чувством горечи и холодной решимости, несколько раз наотмашь ударил ее по лицу, ударил костяшками пальцев, ударил так, чтобы ей было больнее и обиднее, и после этого выплюнул самое гадкое из всех ругательств...
Глаза... Эти глаза, полные удивления и отчаяния. Как мне удалось выдержать их взгляд с холодной улыбкой, не дрогнув ни единым мускулом лица? Так вот что такое - уверенность в собственной правоте. Мне казалось, она никогда не отведет взгляда, но вот спасительные слезы смертельной обиды хлынули из ее глаз и Нина, резко повернувшись, бросилась прочь...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});