Совершенная невинность Иисуса основывается между прочим не только отрицательно на отсутствии каких бы то ни было свидетельств о Его греховности, выразившейся в словах или делах Его, и не только на абсолютной свободе от малейших признаков эгоизма и земного чувства, но также положительно, на единодушном свидетельстве Иоанна Крестителя и апостолов, которые в глубочайшем благоговении преклоняются пред величием Его характера и объявляют Его «праведным, святым и безгрешным» 26). Об этом же еще яснее засвидетельствовали сами враги Христа. Языческий судья Пилат и его жена, представители римского права и законов, дрожат от страха и умывают руки, чтобы очиститься от невинной крови. Грубый, невежественный римский сотник от имени безучастных зрителей при Кресте исповедует: «воистину Он был Сын Божий». Даже Иуда, непосредственный свидетель всей общественной и домашней жизни Христа, воскликнул в отчаянии: «я сделал дурно, предав кровь невинную» 27). Наконец, безмолвная природа в таинственной симпатии является свидетельницей: Небо со своим мраком и земля со своим колебанием соединяются и бессознательно приносят от себя дань божественной чистоте своего умирающего Владыки.
Возражение, что евангелисты или самые происшествия передают не во всей полноте, или худо поняли характер Христа, лишено всякого значения, потому что помимо евангельских свидетельств мы имеем собственные, личные уверения Иисуса о Его полной свободе от греха и неправды – обстоятельство, которое дает нам возможность сделать выбор между абсолютной нравственной чистотой и абсолютным лицемерием, которое мы должны считать или величайшим чудом, или величайшей нравственной чудовищностью, когда-нибудь слышанной.
Уже тот факт, что Христос пришел на землю с целью спасти грешников и сделать их блаженными, говорит, что Он лично был безгрешен и Сам не нуждался в спасении. Отсюда понятно то впечатление, какое производят на нас вся жизнь и поведение Его. Он ни в чем не выказывает ни малейшей заботы о Своем собственном спасении; Он всегда сознает Себя в неразрывном единении со Своим Небесным Отцом. В то время, когда Он так торжественно и так внушительно призывает всех других к покаянию, Сам Он не нуждается ни в каком обращении и возрождении, но только в правильном гармоническом развитии Своих нравственных сил. В то время когда Он всем Своим последователям заповедует в пятом прошении Своей образцовой молитвы каждодневно, как о насущном хлебе, молиться о прощении своих грехов, Сам Он никогда не просит о милости и прощении, кроме прощения других, и вместо того, по праву, один только между всеми человеческими детьми получает власть прощать другим грехи. В то время когда Он свободно обращается с грешниками, Он всегда обращается с любовью и в интересах Спасителя грешников.
То, что таким образом Христос всегда поступал во всех случаях, с неоспоримой несомненностью подтверждается историей, хотя объяснять такое явление могут, как хотят. Но чтобы устранить всякое сомнение, мы укажем на твердый и безбоязненный вызов Христа к самым отъявленным Своим врагам: «Кто из вас может обличить Меня во грехе?» 28) Этот вопрос, на который даже до настоящей минуты не дано никакого ответа, ясно и вразумительно делает Его непричастным всеобщей вине и греху нашего рода. В устах всякого другого человека такой вопрос, без сомнения, обнаружил бы или самое глубокое лицемерие, или такое самообольщение, которое граничит с сумасшествием; он уничтожил бы основание всякой человеческой честности; между тем из уст Иисуса мы принимаем его инстинктивно как самозащищение Одного, Который стоял несоизмеримо выше над возможностью успешного обвинения или основательного подозрения.
Мы не можем допустить, чтобы Христос был грешник и сознавал Себя таким, хотя и утверждал противное, и в то же время производил на Своих друзей и врагов впечатление незапятнанной невинности. А если бы мы допустили, то это было бы колоссальнейшим с Его стороны обманом, какой только может быть выдуман. «Если бы Иисус Христос был грешником, то Он так же, как и всякий грешник, сознавался бы во грехе, в противном случае Он был бы лицемер, насквозь пронизанный притворством. В самом деле, каким образом выказал бы Он так много божественной красоты в Своем характере, сохранил бы блеск ненарушенной гармонии и небесного величия в Себе, когда Ему пришлось бы делать все со смущенным духом и с сердцем, испорченным постоянным обманом, призраком добродетели?! Такой пример успешного лицемерия сам по себе сделался бы величайшим чудом, о котором когда-нибудь слышал мир» 29).
Таким образом, если мы не ценим не только саму миссию Христа и соответствующее ее важности Его поведение, но также если уважаем ясные, вразумительные Его объяснения, для нас будет неоспоримым фактом то обстоятельство, что Христос сознавал Себя свободным от греха и вины. А единственное разумное объяснение этого факта заключается в том, что Христос совсем не был грешником, с чем весьма охотно соглашаются величайшие богословы, даже такие, которые не претендуют на славу ортодоксии 30). Но это сознание указывает далее и на то, что между Христом и другими людьми было не только степенное, но и качественное различие. В самом деле, допустим, как и следует, (вопреки пантеистическому взгляду на необходимость греха), что человеческая природа способна к безгрешности, что она на самом деле была безгрешна до падения и что наконец опять сделалась безгрешной через спасение во Христе; и тогда мы, несомненно, должны будем признать, что человеческая природа в настоящем своем состоянии не безгрешна, и никогда не была такою со времени падения, исключая одного только Иисуса Христа. А поэтому безгрешность Христа может быть объяснена только на основании такого сверхъестественного обитания в Нем Бога, какого ни до Него, ни после Него ни в каком другом человеческом существе нельзя найти.
Библия, совесть и повседневный опыт жизни вполне единодушно свидетельствуют о всеобщности греха. Этот факт составляет глубокую и темную тайну нашего бытия, камень преткновения для разума, проблему проблем, печальный источник всех бед и всех болезней. Литература всех народов и всех времен исполнена жалоб на эту ужаснейшую и самую неумолимую действительность. Языческие философы, историки и поэты признают ее в самых метких и сильных выражениях; «злые страсти, – говорит Плутарх, – врождены человеку, а не принесены к нему извне, и если б не подоспело к нам на помощь строгое воспитание, то человека труднее было бы обуздать, чем самого дикого зверя». Известны стихи римского поэта:
«Video meliora proboque, deteriora sequor» («Вижу и одобряю лучшее, но следую худшему»)и «Nitimur in vetitum semper cupimusque negata» («Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного»).
Это грустное, добытое опытом свидетельство совести и опыта язычников о нравственной борьбе между небом и адом всегда находило в себе отклик в груди каждого (см.: Рим. 7 гл.). Что же касается фактического состояния нравов во время Христа и апостолов, то Сенека, Тацит, Персий, Ювенал представляют нам самые безотрадные известия и таким образом совершенно подтверждают ту мрачную картину, какую изобразил святой апостол Павел в первой главе своего послания к римлянам. «Всюду видишь преступления и пороки, – говорит Сенека, – они являются открыто и не маскируясь; безбожие царит во всех сердцах, и невинность сделалась не только редкостью, но совершенно исчезла». Марк Аврелий, стоический философ на престоле и гонитель христиан, жалуется, что «верность, честность, правда и истина далеко оставили за собой мир и обратились на Небо». Когда мы имеем пред собой это свидетельство языческих мудрецов, то что должны сказать мы – христиане, у которых сознание греха и виновности изощряется по мере нашего понимания святости Божией и опытного убеждения в милосердии Божием? Поэтому весь христианский мир – греки, латиняне и протестанты – согласны с учением Святого Писания о всеобщей порче человеческой природы со времени падения первого Адама. Поэтому-то и новый, противный Писанию, догмат римской церкви о свободе Пресвятой Девы Марии от первородного греха не может быть принят здесь даже как исключение; потому что Ее безгрешность в папском определении 1854 г. объясняется чудесным вмешательством божественной благодати и везде действующим влиянием заслуг Ее божественного Сына. Не найдется ни одного человека, который не упрекнул бы себя в каких-нибудь недостатках и погрешностях. Только через сознание своей греховности человек может вполне познать себя и идти по пути добродетели и благочестия. Нет ни одного святого, который не испытал бы нового рождения свыше и действительного обращения от греха к святости, и который не чувствовал бы ежедневно необходимости покаяния и божественной благодати. Действительно, величайшие между святыми, как, например, святой апостол Павел и блаженный Августин, должны были вести самую упорную борьбу с грехом и испытать радикальный переворот. Как вся их теологическая система, так и религиозная жизнь их основывались на глубоко прочувствованной противоположности между грехом и благодатью.